Виктория Платова - Смерть в осколках вазы мэбен

— Спасибо, Герт, но я могу и сама добраться. Вон, кажется, и трамвай идет.

— Да ладно тебе, поехали. Я тут пива хотел в ларьке купить. А знаешь что, — загорелся он, — поехали куда-нибудь посидим, я тебе такую примочку расскажу о «доссель-штрассе» — упадешь!

— О чем ты мне расскажешь?

— О путешествии. Темная ты, Лидка, ни фига не рубишь. О гастрольном туре по Германии, выражаясь твоим задолбанным газетным языком, могу рассказать.

— Вы в Германию ездили?

— Дошло наконец? А я тебе про что целый час толкую. Пошли. Послушаешь меня, вопросики задашь, потом статейку тиснешь. С гонорара мне две банки пива. Только самого лучшего.

— А если моего гонорара не хватит тебе на пиво?

— Ладно, — Герт хохотнул, — из своего кармана добавлю. Пошли, что ли, чего ломаешься, как житный пряник.

— Почему «житный»? — Я уже догоняла Герта, который направился с платформы вниз, к стоящей на дороге новенькой «десятке».

— Не знаю, у меня батя всегда так говорил.

В машине пахло новой кожей, но еще больше табаком, перегаром и каким-то жутким синтетическим средством. Странно, запах пропитывал все, но, похоже, не мой друг был его источником.

— Герт, — взмолилась я, — давай откроем окна.

— А что такое? — поинтересовался он, устраиваясь на сиденье и включая зажигание.

— Запах просто убойный, — призналась я.

— А, вот ты о чем. Это я Лопеса домой подвозил. Ну он, понимаешь, в зюзю. И чтобы жена ничего не заметила, он себе на башку вылил полфлакона одеколона.

— Жуть просто, — я поежилась. — Ты думаешь, что жена у него такая наивная и ничего не поймет?

— Поймет не поймет, а до утра точно трогать его не будет.

— Ладно, а где он такую мерзость взял?

— Да в ларьке каком-то купил по дороге.

— Слушай, если он был в зюзю, то, может, это вовсе и не одеколон, а какое-нибудь средство против тараканов или мышей? Больно уж запах того… специфический.

Герт заржал так, что машина успела два раза вильнуть, пока он снова не выправил руль.

— Ну ты, подруга, даешь, — только и мог выговорить он. — Хотя, хрен его знает, может, так оно и есть, Лопес чего только не отчудит.

За таким веселым разговором мы подъехали к бару «Амальгама». Здесь мне и предстояло пообщаться с Гертом.

Бар «Амальгама» был когда-то просто жуткой дырой, где процветал подпольный карточный бизнес, собирались вышедшие в тираж проститутки и спившиеся музыканты. В начале девяностых этот зловонный полуподвал стал прибежищем для наркоманов, которые здесь дешево могли купить любое зелье. Количество загнувшихся от вейвла (передозировки), а также количество рубилыциков (резавших себе вены) и мотальщиков (вешавшихся) превысило все мыслимые и немыслимые нормы на территории вышеупомянутого заведения, так что даже неповоротливое и толстозадое начальство района зашевелилось и повелело именным указом «злокачественную опухоль на теле нашего района удалить». В результате «Амальгаму» закрыли, причем капитально и надолго, пока в девяносто шестом не объявился ушлый мен и не вложил в полуподвальчик некоторый капитал. В итоге получился довольно приличный бар, где можно было культурно посидеть, выпить чего-нибудь и послушать молодые команды, которые хозяин охотно пускал поиграть. Так что «Амальгама» ничем не напоминала теперь мрачное местечко прошлых лет, которым окрестные домохозяйки пугали своих малолетних сорванцов.

В зале было тесновато и довольно шумно. На сцене терзали гитары совсем молодые ребята, вряд ли достигшие призывного возраста. Не скажу, что звук, который они извлекали из инструментов, сильно отличался от скрежета паровозных колес, но публика была довольна. Как правило, молодые команды именно так и скрежещут, пищат, воют, пилят, пока не обретут через пять-десять лет более или менее сносное звучание, если к тому времени благополучно не отойдут от музыки и не найдут себе какое-то другое занятие.

Так поступил когда-то и мой старший брат Мишка, начинавший когда-то с Гертом, а теперь проживающий в Штатах и владеющий небольшим магазинчиком «Все необходимое для вашего дома». Мишка к своим сорока годам выглядел вполне респектабельным господинчиком, лощеным и самодовольным. Он напрочь забыл пьяные тусовки своей молодости с огромным количеством дешевого алкоголя и анаши. Музыка его теперь трогала мало, на концерты он выбирался только по настоянию своей дражайшей супруги. Как там говорил Ницше: «Каждому свое»?

Герт музыке, правда, не изменил. Дважды чуть не загнулся (wavle), еле откачали, чуть не спился, но чудом удержался, чуть не ушел в монастырь, но вовремя одумался. Как-то переболел всем этим, и теперь группа «Серебряный век» была нарасхват. Выпустив в начале года диск «Двадцатилетие», она постоянно путешествовала по городам и весям нашей страны, выбираясь также и за границу.

Мы сидели за столиком, и я разглядывала Герта. Волосы его, слегка тронутые сединой, были зачесаны назад и собраны в небольшой пучок. На щеках — двухдневная щетина, что его совсем не портит, но на подбородке оставлен островок, здорово напоминающий козлиную бородку. Не знаю уж, какому стилисту пришла в голову столь светлая идея, но все почему-то бросились отпускать такие вот козлиные бородки, решив, что это жутко модно и сексуально.

Даже почитаемый и любимый мною БГ не избежал этого и появился на одном из концертов именно с такой вот а-ля kozlik бородкой. Ладно, его дело. Видели мы его и с бородой, и без бороды, и с длинными волосами, и с короткими, имидж тут ни при чем, если и в свои сорок с лишним Боб остается прежним.

И песни его прежние, о чем бы он ни пел, — все равно узнаваемые, гребенщиковские. Наверное, поэтому и не перестанет никогда нравиться, как «Beatles» или «Роллинги», «Doors» или «Animals». И мотивы его песен узнаваемы, даже если поет он один, без «Аквариума», или с каким-нибудь экзотик-ансамблем. «Самого себя не переделаешь», — как верно заметил кто-то из восточных мудрецов, вернее, дальневосточных.

Но это все лирика, а проза была передо мной в виде Гертинцева Вячеслава Михайловича, 1963 года рождения, уроженца Ленинграда. Русского. В браке на данный момент не состоящего. Гертинцев Вячеслав Михайлович, известный в питерской рок-тусовке под именем Герт, образование имел незаконченное высшее. Дважды пытался учиться в институтах, но бросал после третьего и после второго курса соответственно. Родители хватались за голову после очередного «броска» обожаемого сыночка, а родственники предрекали ему существование в качестве дворника или вообще тунеядца.

Тунеядцем Гертинцев стал бы с удовольствием, если бы не увлечение музыкой, а так как дело было в Питере, да еще в начале восьмидесятых, то, естественно, рок-музыкой. В семнадцать лет он познакомился с Михаилом Стародубцевым — моим старшим братом, который мнил себя в то время большим рок-поэтом и рок-музыкантом, потому и решил создать группу. Сам Мишка играл на гитаре, его одноклассник Сашка Астафьев на клавишных, ударника нашли в нашем же дворе. Стасик Гусев здорово вертел барабанными палочками и лупил ими почем зря, заглушая временами все остальные инструменты. Дело было за басистом. Вот тут-то Мишке и подвернулся совсем еще зеленый Славик Гертинцев.

По этому поводу мне вспомнился старый анекдот:

— Папа инженер, мама учительница, а сынок рокер.

— Ты смотри, у нормальных родителей и такой урод вырос.

Да, в приснопамятные времена, когда слово «рок» было ругательным, травили и такие анекдоты. Хотя кто-кто, а Герт уродом не был, напротив, имел довольно симпатичную мордашку.

Группа, образованная моим братом, носила название «Шмели» и особого успеха не имела. Через полгода Мишке надоела вся эта катавасия, он все же решил подналечь на учебу, оставив рок кому-то другому. Его сменил гитарист Валентин Мирзоев (Мирза), имевший взрывной характер и всегда прущий напролом подобно танку. Вместе с Мирзой в группу влился и гитарист Сергей Самохвалов, прозванный Самопалом, который и стал основным источником текстов, а группа в данном составе стала называться «Серебряный век». Кто и когда предложил такое название, история умалчивает, но оно прижилось и остается неизменным вот уже двадцать лет.

Впрочем, группа «Серебряный век» образовалась в восьмидесятом. До перестройки было еще целых пять лет, никто об этом и подумать не мог, и рокеров шугали с места на место разные администраторы, но они ловко просачивались в многочисленные клубы и ДК. Особо острых текстов, за которые полагалось сажать в тюрьму, у «Серебряного века» не было, команда увлекалась все больше перепевками из «Битлз» и «Роллингов». Настоящим же хитом стала песня Джима Моррисона «Странные дни», которую группа исполняла с соответствующим гримом и в специальных одеждах. Завораживающее действо, составленное из отдельных фаз, когда человек то замирает, то начинает стремительно двигаться, плюс медитативная музыка «Doors», плюс мечущиеся световые блики рождали необыкновенный эффект. На эту песню в годы перестройки даже сделали клип, стильный черно-белый, схожий манерой изображения с обрывисто-четкими картинами Фaсбиндера. Этот клип надолго стал визитной карточкой группы. «Серебряный век», конечно, не «Аквариум» и не «Зоопарк», но публика в свое время рвалась на концерты не меньше, чем на «Алису» или «Кино».