Михаил Попов - Давай поговорим! Клетка. Собака — враг человека

По дороге домой они несколько раз заговаривали об удивительном идиоте, приставшем к больному старику. У них родилось несколько версий истолкования этого несуразного события. Каждая была по-своему убедительна и разумна, но оказывается:

— Так это ваш сын?!

— Да, Никита, Никита, мой сын, — в третий раз отвечал на этот вопрос Василий Андреевич, и в третий раз скорбь искажала его обезьяньи черты.

— И он приехал к моему отцу как к своему?

Старик только кивнул, ему надоело повторять одно и то же, но молодому человеку не надоело удивляться.

— А о том, что он сын Савелия Никитича Воронина, ему сказала ваша жена?

— Но очень давно, — поднял короткий строгий палец Василий Андреевич.

— Почему же она все эти годы молчала? — вступил в разговор Олег. Он чувствовал себя посторонним в этой ситуации, и поэтому считал себя обязанным сосредоточивать внимание на противоречиях, возникающих в потоке беседы.

Отец Никиты медленно повернул к нему лицо. Глубокие морщины на нем были полны влаги.

— Я почвенник.

— Почечник, — подсказал Олег, — а зря.

— Почвенник. Почвовед. Преподавал земледелие в сельхозтехникуме.

— И поэтому вы плачете? — искренне, но чуть-чуть пьяно удивился Олег.

— Она была у меня лаборанткой.

— Кто?

— Агаша. Агафья Тихоновна.

— Это мать вашего сына, да? — первым понял Никита.

— Да, но я был женат. Не по склонности. Двух детей вырастил. И замуж выдал. А любил ее одну. Как пришла она к нам на работу, так и полюбил. Но вместе с тем поступил с ней нехорошо. Почти отвратительно. Пользуясь своим служебным положением, воспользовался минутной слабостью и склонил к сожительству. Но она меня так и не полюбила. Даже возненавидела. Посмотрите на меня внимательно, может, это и справедливо.

Молодые люди закряхтели, кому приятно, когда человек очень уж откровенно себя ругает.

— Давайте выпьем! — искренне предложил Олег.

— А она почти сразу ушла в библиотеку. Чтобы меня не видеть. И тут появляется ваш отец.

— Да он ни при чем! — воскликнул Никита, — я вам сейчас объясню!

— А я знаю, что ни при чем, — с большим достоинством сказал Василий Андреевич. — Когда она встретилась с Савелием Никитичем, она уже была беременная. Пятая, шестая неделя. Я все высчитал и в райбольнице проверил у акушеров. Потом она и сама постепенно призналась. Когда годы прошли.

— Да чушь все это! — бодро настаивал автомеханик, — пять недель, шесть.

Василий Андреевич раздул чувствительные обезьяньи ноздри и отчеканил:

— Ваш отец не имеет никакого отношения к моему сыну!

— Да не в этом дело! — бил себя кулаком в грудь Никита.

— А в чем?

— Сейчас объясню.

Никита миновал какую-то общего вида веранду, тихо отворил дверь и бесшумно вошел в комнату. Комната была большая и неквадратная. Окна, на них шторы, много штор. Картинки в рамках на каждой стене. Ружье на гвозде. Мелькнула мысль о том, что оно должно выстрелить. Больше внимания обстановке он уделить не мог, ибо увидел диван. Такое впечатление, что вначале его не было. Его внесли, пока Никита любовался огнестрельным оружием. Внесли вместе с парочкой, на нем сидящей.

Очень, до сотрясения сердца удивил его состав этой парочки. И отношения внутри нее. Нечего больше тянуть — на диване сидел белобрысый любитель современной прозы и держал на коленях свою любимую учительницу. И она не выказывала по этому поводу никакого неудовольствия. Более того, она обнимала своего ученика за шею, причем не педагогическим, а совершенно женским способом. Она откровенно льнула к нему обильным и упругим телом. А губами прикасалась к мочке уха. И в ухо лилось бесконечное страстное слово «ми-илый». Выражение лица школьного гаденыша было до крайности самодовольным, ему нравилось, что его обожают.

Появление гостя не осталось незамеченным. Светлана Савельевна заметила его последней, а отреагировала первой. И спросила все в то же обожаемое ею ухо. Спросила шепотом, но Никита отчетливо услышал.

— Скажи, милый, это не тот ли идиот, что так больно бил тебя?

— Тот, — сказал Денис и подмигнул Никите.

Светлана Савельевна грациозно и вместе с тем развратно встала с колен ученика, распахнула свою сумочку и достала из нее маникюрные ножнички. Вооружив ими руку, она двинулась на гостя. Медленно, но довольно страшно. Вот она в трех шагах, в двух, вот она…

— Погоди! — громко сказал Никита, — погоди же!

— Здравствуйте, Марианна Всеволодовна, — сказал Руслан все еще дрожащим от пережитых волнений голосом, — Денис дома?

— Здравствуй, Руслан. Денис в кабинете.

Вбежав в комнату, гость застал хозяина беседующим по телефону. Причем было видно, что разговор или очень важный, или очень неприятный. Денис поднял руку, показывая, что ему нельзя мешать.

Руслану очень хотелось немедленно рассказать ему обо всем только что случившемся. Он положил футляр под ноги пингвину и нервно прошелся по комнате, повернулся к Денису и снова наткнулся на предупреждающий жест.

Дурацкий разговор. Денис за целую минуту не произнес ни звука, а только кивал в ответ на слова невидимого собеседника.

Руслан чуть-чуть обиделся, ему было непонятно, о чем можно говорить по телефону в такой момент. Он вышел на кухню, выпил стакан холодного чая и заявил Марианне Всеволодовне:

— Пойду приму душ.

— Перед ужином? — поразилась она.

— Вот именно, — мстительно хмыкнул Руслан.

Никита проснулся. Насколько мог. Какой-то парень быстро удалялся по вагону. Неужели он ему кричал «погоди!» Не может быть. Совершенно непонятно, для чего он бы мог понадобиться. Но какова Светлана! Омерзительное приключение закончилось большим чувством? Не может быть! Это просто приснилось.

Никита посмотрел в темное окно. Где Каратаево? спросило что-то внутри.

Имеет смысл объяснить, как он вообще оказался в этом поезде. В результате бешеной работы мысли, наступившей сразу после ранения, он понял, что только добравшись до отца Дениса он сможет избавиться от жуткой опасности. Только тот, кто сделал яд, знает к нему противоядие.

Трусливый, но хитрый Денис во время ночного разговора с братом Светланы Савельевны на всякий случай скрыл тот факт, что Зацепин-старший находится в Африке. Он рассчитывал, что словесное чучело отца отпугнет дебила, если тот начнет задумываться над возможностью повторного посещения. Опасно врываться в дом, в котором есть взрослый, да к тому же настоящий мужчина.

Вот к этому фактически несуществующему врачу и ринулся Никита после того, как на берегу вонючего ручья выковырнул куском ржавой проволоки свинцовую пулю из задницы.

Но стоило ему оказаться в поезде, как началось действие препарата. С приступов легкой сонливости.

Так где же Каратаево со спасительным отцом?!

За окном потянулись залитые огнями строения незнакомой станции.

Мелькнуло вертикальное тулово водокачки с ярко-белой надписью: «Козлы!» По первому своему приезду сюда Никита помнил, что от этого крика души до Каратаевской платформы метров триста. Можно еще поспать, решило сонное сознание. Никита снова доверил голову подрагивающей стенке вагона.

И привиделся ему сон номер два. И снова главной его участницей была любимая сестра Светлана. Никита нашел ее в интерьере какого-то суда. Интерьер был не внушительный, товарищеского уровня. За спиной у подсудимой стояли два милиционера, молодцевато поигрывающие наручниками. По комнате ходила женщина с неразличимым лицом и с подносом, на котором лежали маникюрные ножницы. Всем предлагалось их узнать. Никита узнал, но скрыл это, понимая свою скрытность как помощь сестре. Стал прислушиваться к тому, что говорилось вокруг. Многое узнал о ножницах. Оказывается, именно ими был совершен страшный преступный акт, наступивший вместо предполагавшегося полового. А молодой человек, предварительно заплативший за ласки, получил незаживающую рану в самое интимное место и скончался от потери большей части своей горячей крови.

В этом месте Никиту потянуло проснуться. И, как тут же выяснилось, не по своей воле. Молодой контролер теребил его за плечо.

— Вставай, дорогой, приехали.

— Погоди, погоди.

— Вставай, конечная.

— А Каратаево?

— На три станции проехал ты свое Каратаево.

— То, что вы там высчитывали, может быть, и правда, но главное не в этом.

— А в чем? — Василий Андреевич убрал руки со стола и сделался готовым к любому развитию событий.

— Савелий Никитич…

— Ваш отец?

— Да какой там отец!

— Не понимаю.

— Большой он был ходок по женской части в молодые годы. Понимаете, о чем я говорю? Путешествовал он много, работа такая. Ну вот как у Олежки сейчас. И все по небольшим населенным пунктам. И везде, как я понимаю, девок портил. Не раз его бивали. И однажды так отметелили, что отбили все самое главное. К тому же в детстве было у него осложнение после свинки. Не знаю, в чем первопричина, но сделался он недетоспособен. Понимаете, о чем я говорю?