Александра Маринина - Соавторы

Однажды Илья познакомил отца со своей девушкой.

Любочка восхищенно смотрела на Глеба Борисовича красивыми большими глазами, взмахивала ресницами, умно молчала и элегантно курила. Она очень старалась, а Глеб Борисович не возражал, мысль увести девушку у собственного сына, который, кстати сказать, неизвестно еще, чей сын, казалась ему привлекательной. Эта мысль будоражила его, в том числе и в интимных ситуациях, с Любой он чувствовал себя секс-героем, который в свои пятьдесят даст фору многим молодым.

Кончилось все тем, что Люба забеременела, и Богданов женился на ней. Когда родилась дочь Лада, смуглая, темноглазая и черноволосая, Глеб Борисович пришел в смятение. И как-то сразу вспомнилось, что Любочка ведь была подружкой Ильи, и когда они стали близки, она, наверное, все еще продолжала встречаться с сыном…

А может быть, и не переставала с ним встречаться вплоть до свадьбы, после которой молодая жена переехала к Богданову Так что это за ребенок, которого он держит на руках? Его, Глеба Борисовича, дочь? Или его внучка?

Или вообще внучка Григория? Кто обманул его на этот раз, сын или брат? Кто теперь будет над ним насмехаться?

Богданов снова попал в ту же ловушку и снова начал истязать ревностью и подозрениями сначала себя одного, потом жену. Но теперь ему было не двадцать пять, а пятьдесят два, мышление стало вязким, он надолго застревал на одних и тех же мыслях и эмоциях, и в конце концов жизнь рядом с ним стала для Любы невыносимой. Они развелись.

В шестьдесят пять у Богданова случился первый инфаркт. После этого что-то произошло с его психикой, он стал маниакально подозрительным, считая, что все вокруг только и ждут его смерти, чтобы завладеть наследством. А кто это наследство получит? Сын, который не сын? Дочь, которая не дочь, а внучка, да еще и не факт, что его собственная? Никто ничего не получит, он все растратит, проживет сам, будет швыряться деньгами, сколько хватит сил. На его век достанет с лихвой.

Он и Глафиру заразил своими мыслями, и хотя старуха считала, что он сам во многом виноват, но подозрения его разделяла в полной мере. Богданов распорядился убрать из квартиры все телефонные аппараты, оставить только один - в прихожей, и всегда держать двери комнат открытыми, чтобы он мог видеть, где что происходит, и слышать все разговоры. Он, по сути, и Глафире не доверял, потому что знал, что она, нянчившая и Илюшу, и Ладу, может не совладать со своими чувствами и пойти у них на поводу, если они задумают как-то облапошить отца. Он сторонился Григория, который на склоне лет стремился восстановить отношения с братом: ведь немного им осталось на этом свете пробыть, и старики должны держаться друг друга Он прекратил общаться с сыном, несмотря на все его попытки сблизиться. Все хотят наследства. Все хотят денег. Вот и лезут со своей любовью и дружбой к Богданову, притворяются, актерствуют. Но не на такого напали. Никто ничего не получит!

Примерно год назад ему пришло в голову, что брат, сын, дочь и бывшие жены могут сплести заговор против него. Что-нибудь эдакое, что позволит им добиться своего и завладеть деньгами. Кроме того, он хочет знать наконец, есть у него родные дети или нет. И тогда он позвонил Любиной сестре Валентине. Он хотел знать о каждом шаге своих родственников. И хотел, чтобы Валентина выпытала у Любы и Зои, с которой была хорошо знакома, правду об отцах их детей. Он предложил хорошие деньги, и Валентина легко согласилась. Звонить в квартиру Глеба Борисовича по городскому телефону ей было запрещено, трубку могла взять Глафира, которая голос Валентины может узнать. Хоть Глафира Митрофановна и разделяла подозрения и опасения Глебушки, но признаваться в том, что он оплачивает слежку за родственниками, ему было совестно. Не к лицу известному писателю такое поведение.

В тот день, когда Валентина нарушила запрет и вызвала Богданова на срочную встречу, она собиралась сообщить ему, что у Лады завелся молодой человек с подозрительными связями, который очень интересовался благосостоянием ее отца, передала фотографии нового претендента на наследство и письменный отчет о его визите в дом к Любови и Ладе Богдановым…

- Вот такая, Настя Пална, история, - закончил Сережа Зарубин. - Жалко мужика. Сам себе жизнь испоганил. Но ответа на главный вопрос мы с тобой так и не получили. У кого материалы-то? Я, честно говоря, так надеялся на эту Валентину, думал, окажется, что она передавала их порциями Богданову, а оно вон как обернулось… Опять пустышку вытянули.

Они сидели дома у Насти, Зарубин приехал после затянувшихся поминок в двенадцатом часу ночи. Чистяков тоже был здесь и с интересом слушал Сережин рассказ.

- Ну и муторная же у вас работа, - сочувственно заметил он. - Ковыряетесь, ковыряетесь, копаетесь в чужих жизнях, в каких-то списках, вон Аська все глаза себе сломала, то в бумажки смотрит, то в компьютер, из-под себя выпрыгиваете, а толку - ноль. Вас прямо слушать больно. А где красивости, как в кино? Погони, перестрелки, внезапные озарения? Сплошная серость - Не скажи, - возмущенно возразила Настя. - А убийство Славчиковой как мы с Сережкой размотали? Суток не прошло, а преступники задержаны. У нас тоже праздники бывают.

Зарубин уехал домой, а она достала принесенные с работы списки женщин, посещавших гинекологов в консультации, и разложила их на кухонном столе.

- Ты иди спать, Лешенька, а я еще поковыряюсь в бумажках.

- Давай помогу, - предложил Алексей. - А то ты с устатку ошибок наваляешь.

- Давай, - с готовностью согласилась она.

К двум часам ночи у нее от постоянно произносимых вслух имен и фамилий сел голос, а от букв и цифр начали слезиться глаза, а на зрачки все время наползала какая-то пленка, которую Настя пыталась сморгнуть.

- Может, оставим на утро? - спросил Чистяков. - Ты уже выдохлась.

Настя сняла очки, потерла пальцами покрасневшие глаза.

- Да ладно, Леш, чуть-чуть осталось, давай уж доделаем. Сейчас покурю, десять минут передохнем - и вперед.

- Как скажешь, - вздохнул он. - Мне-то завтра вставать не надо, я на работу не поеду. А вот ты как проснешься?

- Проснусь как-нибудь, - ответила она, весьма слабо представляя себе, как будет чувствовать себя в семь утра, когда прозвенит будильник. Наверное, как использованная половая тряпка. И глаза будут такие красные, что можно прятаться в помидорах, никто не найдет. И голос будет сиплым и скрипучим.

Ну и ладно. Она не кинозвезда и не оперная дива, ей лицом и голосом не торговать. Зато работа будет сделана, и можно двигаться дальше, даже если результата у этой работы не окажется никакого.

Без четверти три она нашла то, что искала. Ольга Витрук, посещала консультацию три раза в течение месяца. Эту фамилию она слышала совсем недавно. Только вот где?

- Леш, мне нужен последний рывок. Последнее интеллектуальное усилие. Что бы мне такое сделать, чтобы мозги запустить?

- Хочешь, я тебя поколочу? - предложил Леша.

- В каком смысле? - опешила Настя.

- В самом прямом. Я тебя побью. По голове. По затылку или по темечку. Хочешь?

Он сладко зевнул и потянулся.

- А что-нибудь поприятнее в твоем убогом репертуаре найдется? - с надеждой спросила она.

- Из "поприятнее" могу предложить душ, физические упражнения или прогулку по ночной Москве. Можем закатиться в ночной клуб. Ты там была когда-нибудь не по работе, а для развлечения?

- Леш, я уже в том возрасте, когда по ночам хочется не развлекаться, а спать.

- Угу, или работать, - добавил он. - Ну так что ты выбираешь?

- Спать, Лешенька, - радостно сказала Настя и чмокнула мужа в шею. - Теперь уже можно спать. Я вспомнила.

Он сказал про ночной клуб, и Настя автоматически подумала о Василии Славчикове, который, судя по словам Боровенко и отчетам Стасова, любил посещать подобные заведения. Ольга Витрук - та самая женщина, с которой он встречался, которая у него ночевала и которая была вместе с ним, когда Василий контактировал с пенсионером Галкиным. Ольга Витрук, редактор издательства, осуществляющего проект "Василий Богуславский". Она случайно, в самом деле случайно, набрела на материалы Нестерова и украла их прямо из-под носа у Светланы. Она понятия не имела, что это за материалы, откуда взялись, кто и зачем их собирал. Она просто увидела истории, которые теперь, после смерти журналиста, никому не нужны, но которые помогут ее ненаглядному Васеньке не выглядеть совсем уж беспомощным в глазах своих соавторов. Она любила его и искренне хотела помочь.

Утром Настя поняла, что не может встать с постели.

Вернее, встать она может, ноги не отказываются ее держать, но все это очень условно, потому что глаза ничего не видят. Они просто отекли, опухли и не открываются.