Дэн Абнетт - Инквизиция: Омнибус

— Я — Латезия, — коротко ответила она, и сердце Якова слегка дрогнуло. Эта девушка была известной террористкой. Агенты службы безопасности губернатора уже многие месяцы разыскивали ее за нападения на поселения рабов и богатых землевладельцев. Она была заочно приговорена к смерти несколько недель назад. И вот, она тут разговаривает с ним.

— Ты угрожаешь мне? — спросил Яков, пытаясь казаться спокойным, но узелок страха начал завязываться в его животе. Она быстро заморгала на мгновение, а потом вдруг по-детски расхохоталась.

— О, нет! — она смеялась, закрыв рот тонкой, нежной ладонью, на костяшках которой Яков заметил шелушащиеся корки. Взяв, наконец, себя в руки, она посерьезнела.

— Вы и так знаете, что нужно для вашей паствы. Ваши прихожане умирают, и лишь лечение может их спасти. Пойдите к прелату, пойдите к губернатору, попросите у них лекарств.

— Я уже сейчас могу тебе сказать, каков будет их ответ, — тяжело произнес Яков, опуская плотную занавеску и направившись в неф, знаком приглашая ее следовать за ним.

— И каков же? — спросила Латезия, шагая в одном темпе с ним, широко ступая, чтобы успеть за длинными ногами Якова. Он остановился и взглянул ей в лицо.

— Лекарства в дефиците, а рабы нет, — ответил он, констатируя факт.

Не было смысла успокаивать ее. Любой представитель власти на Карис Цефалоне скорее потеряет тысячу рабов, чем запасы медикаментов, которые приобретались по огромной цене с других миров и стоили годового дохода. Латезия понимала это, но очевидно решила пойти против судьбы, которую Император уготовил ей.

— Ты понимаешь, что ставишь меня в неловкое положение, не так ли, дитя? — с горечью спросил он.

— Почему же? — поинтересовалась она. — Потому что священник не должен общаться с преступниками?

— Да нет, с этим как раз все просто, — ответил Яков, на секунду задумавшись. — Завтра на встрече с прелатом я скажу, что видел тебя, а прелат сообщит губернатору, который пошлет службу безопасности, чтобы допросить меня. И я им расскажу почти все.

— Почти все? — удивилась она, подняв бровь.

— Да, почти, — ответил он с легкой улыбкой. — В конце концов, если я скажу, что это ты велела мне обратиться за медикаментами, то шансов получить их будет ещё меньше.

— Так вы сделаете это для меня? — произнесла Латезия, широко улыбаясь.

— Нет, — ответил Яков, и ее улыбка исчезла так же внезапно, как и появилась.

Он остановился и подобрал с пола тряпку.

— Но я сделаю для моих прихожан то, что ты говоришь. Я мало верю в то, что просьба будет удовлетворена, точнее, совсем не верю. И мои плохие отношения с прелатом от этого лишь ухудшатся, но тут уж ничего не поделать. Я должен поступить так, как того требует мой долг.

— Я понимаю и благодарю вас, — мягко произнесла Латезия и исчезла за дверью-занавеской, даже не оглянувшись. Вздохнув, Яков смял тряпку в руке и направился к алтарю, чтобы закончить уборку.

Плексигласовое окно монотранспортера было исцарапанным и треснутым, но все равно сквозь него Яков хорошо видел столицу. Карис расстилался перед ним. Залитые весенним солнцем белоснежные здания четко выделялись на фоне плодородных равнин, окружавших город. Дворцы, банки, штаб-квартиры Службы Безопасности и правительственные учреждения возвышались на фоне улиц, и транспортер шумно грохотал, двигаясь по своей единственной рельсе. Были видны и другие транспортеры, ползущие над городом по рельсам, подобно чадящим жукам, и их окна отражали проблески солнца, что изредка выглядывало из-за облаков.

Взглянув вперед, он увидел Аметистовый Дворец, бывший штаб-квартирой губернатора и кафедральным собором Карис Цефалона. Вершину холма, на котором он был построен, окружали высокие стены с множеством башен, с которых свисали знамена революционного совета. Когда-то каждая башня держала штандарт одной из аристократических семей. Но все они были сожжены вместе с их хозяевами во время кровавого восстания, которое свергло их власть семьсот тридцать лет назад.

Замок, пронзенный в середине таинственной черной Иглой Сеннамиса высотой в километр, возвышался над стенами собранием дополнительных пристроек, колонн и башен, что скрывали его первоначальный вид подобно слою налета.

Шестерни конвейера под его ногами громче заскрипели и завертелись, когда вагончик наконец пристал к стыковочной станции дворца. Яков прошел сквозь пристань совершенно бездумно, все его мысли были о предстоящей встрече с прелатом Кодашкой. Он едва обратил внимание на то, как охрана у входа салютовала ему, и совсем уж подсознательно отметил, что все они были вооружены массивными авторужьями в дополнение к традиционным церемониальным копьям.

А, Константин, — пробормотал Кодашка, глядя на Якова из-за своего высокого стола, когда за проповедником закрылись двери. Единственное лазерное перо и автопланшет украшали тусклую черную поверхность стола, служа отражением скудности интерьера комнаты. Стены были по-простому выбелены, как и большая часть интерьера Аметистового дворца, и единственный имперский орел в черном обрамлении висел на стене за кардиналом. Сам кардинал был приятным на вид человеком среднего возраста, державшимся спокойно и с достоинством. Одетый в простую черную сутану с единственным знаком власти в виде маленького стального венчика, сдерживавшего лоснящиеся светлые волосы, кардинал выглядел элегантно и внушительно. Он мог бы быть ведущим актером на сцене Театра Революции и видом своих ярких голубых глаз, точеными скулами и волевым подбородком покорять женские сердца, однако его призвание было другим.

— Хорошо, что вы нашли время повидаться со мной, кардинал, — сказал Яков, и, отвечая на пригласительный жест Кодашки, сел в одно из кресел с высокими спинками, что были расставлены полукругом напротив стола.

— Должен отметить, что твое утреннее послание меня несколько удивило, — сказал прелат, откидываясь на спинку своего кресла.

— Вы понимаете, почему я почувствовал необходимость разговора с вами? — поинтересовался Яков, ожидая привычного пикирования фразами, что неизменно сопровождали все его беседы с Кодашкой.

— Твоя паства и чума? Конечно, понимаю — кивнул кардинал. Он хотел что-то добавить, но стук в двери прервал его. По знаку Кодашки они открылись, и человек в простой ливрее прислуги Экклезирахии вошел, держа в руках деревянный поднос с графином и бокалом.

— Полагаю, ты хочешь пить с дальней дороги? — прелат взмахом руки указал на напиток. Яков кивнул с благодарностью, наливая себе бокал свежей воды и делая небольшой глоток. Слуга оставил поднос на столе и безмолвно удалился.

— На чем я остановился? Ах, да, чума. Она поразила много поселений рабов. Почему же ты ждал сегодняшнего дня, чтобы обратиться за помощью? — вопрос Кодашки выглядел просто, но Яков подозревал, что его как всегда испытывали. Пару мгновений он думал над ответом, отхлебнув воды, чтобы потянуть время.

— Другие поселения не входят в мою паству. Это не мое дело, — ответил он, поставив пустой стакан на поднос и поднимая глаза, чтобы ответить на взгляд кардинала.

— Ах, твоя паства, ну конечно, — улыбнувшись, согласился Кодашка. — Твой долг по отношению к прихожанам. А почему ты считаешь, что я смогу убедить губернатора и Комитет начать действовать сейчас, когда они уже стольким позволили умереть?

— Я просто выполняю свой долг, как вы говорите, — спокойно ответил Яков, стараясь выглядеть невозмутимо. — Я не давал никаких обещаний, кроме как обсудить этот вопрос с вами и не ожидал успеха. Как вы сказали, было слишком много времени для действий. Но я все равно должен спросить, станете ли вы просить губернатора и Комитет послать медицинскую помощь и персонал в мой приход, чтобы помочь защитить верующих от эпидемии?

— Нет, не стану, — коротко ответил Кодашка. — Мне уже дали понять, что не только трата этих ресурсов является недопустимой, но также и снятие запрета посещения рабских гетто полноправными гражданами может повлечь за собой сложный юридический казус.

— Моя паства умирает! — рявкнул Яков, несмотря на то, что в душе он не чувствовал сильного гнева. — Разве вы не можете сделать хоть что-то?

— Я буду молиться за них, — ответил кардинал, не подавая признака того, что вспышка гнева Якова хоть сколько-то его потревожила.

Яков хотел было сказать что-то, но осекся. Это была одна из ловушек Кодашки. Кардинал отчаянно пытался найти повод, чтобы дискредитировать Якова, распустить его уникальный приход и отправить куда подальше.

— Я уже это сделал, — в конце концов сказал Яков. На несколько секунд образовалась неловкая пауза, и кардинал, и проповедник смотрели друг на друга через стол, обдумывая свой очередной ход. Кодашка первым нарушил молчание.

— Тебя раздражает проповедовать этим рабам? — внезапно спросил он.