Треваньян - Шибуми

– Бандиты! На автоматических вертушках!

– На вертолетах?

– Ну да. Их было два. Эти отвратительные машины приземлились в парке с ужасным шумом и изрыгнули людей. Все они были вооружены. На них были пятнистые, защитного цвета комбинезоны и оранжевые береты. Перекликаясь на ходу, они бежали к замку. Я окликнул их, сказал им, чтобы они убирались. Женщины, работавшие на кухне, завизжали и бросились прочь, в деревню. Я побежал за бандитами, грозил, что пожалуюсь на них вам, если они сейчас же не уберутся. Один из них ударил меня револьвером, и я упал. Ужасный шум! Взрывы! И все это время две огромные автовертушки стояли на лужайке, и лопасти их беспрерывно крутились. Как только я смог встать, я сразу же побежал к замку. Я хотел драться с ними, месье. Я хотел драться с ними!

– Я знаю.

– Они уже бежали обратно, к своим машинам. Меня снова ударили и сбили с ног. Когда я добрался до замка… О, месье! Ничего уже не оставалось! Везде дым, пламя! Все пропало, они уничтожили все! Все! Потом, месье… О. Боже милосердный! Я увидел мадам у окна, в той части дома, которая горела. Вокруг нее был сплошной огонь, Я бросился внутрь. Вокруг меня все пылало и рушилось. Когда я добежал до нее, она все еще стояла там. Она не могла выбраться! Окна над нею лопались от жара, и стекла… О, месье, стекла!

Пьер изо всех сил старался сдержать слезы. Он сдернул с головы берет и закрыл им лицо. Через лоб его, по диагонали, проходила отчетливая черта, отделявшая белую, никогда не видевшую солнца кожу от остальной части его загорелого, обветренного лица. В течение сорока лет он ни разу не снимал берета, находясь где-нибудь вне дома, на людях. Громко всхлипывая, он вытер беретом глаза и снова надел его.

– Я взял мадам на руки и вынес ее оттуда. Горящие обломки мешали мне пройти. Приходилось откидывать их руками. Но я вынес ее! Вынес ее из дома! Но стекла!..

Пьер не мог больше сдерживаться. Он всхлипывал и сморкался, а слезы неудержимо текли по его лицу.

Хел поднялся и обнял старика.

– Ты храбро вел себя, Пьер.

– Но ведь в ваше отсутствие я всегда остаюсь за хозяина! И я виноват, я не смог остановить их!

– Ты сделал все, что только было возможно.

– Я пытался с ними драться!

– Я верю тебе.

– А мадам? Она поправится?

– Она будет жить.

– А ее глаза?

Хел смотрел куда-то мимо Пьера; он глубоко втянул в себя воздух и долго, медленно выдыхал его. Некоторое время он не произносил ни слова. Затем, откашлявшись, сказал:

– Нам надо многое сделать, Пьер.

– Но, месье, что мы можем сделать? Замка больше нет!

– Мы расчистим и восстановим то, что осталось. Мне понадобится твоя помощь, чтобы нанять людей и руководить ими, присматривать за их работой.

Пьер покачал головой. Ему не удалось защитить замок. Он не достоин доверия.

– Я хочу, чтобы ты нашел рабочих. Нужно расчистить завалы. Отремонтировать стены в западном флигеле, чтобы уберечь его от непогоды. Починить и восстановить все, что только возможно, чтобы нам было где пережить эту зиму. А будущей весной мы начнем строить все заново.

– Но, месье! Потребуется вечность, чтобы отстроить замок!

– А я и не говорил, что мы когда-нибудь закончим это строительство, Пьер. Пьер обдумал его слова.

– Ладно, – сказал он, – хорошо. О, вам тут кое-что пришло по почте, месье. Письмо и посылка. Они где-то здесь.

Он начал рыться в беспорядочном нагромождении продавленных, без сидений, стульев, пустых коробок и каких-то уже совсем непонятных, скорее напоминавших утиль, вещей, которыми была заставлена его комната.

– Ага! Вот они. Как раз там, куда я и спрятал их для большей сохранности.

И посылка, и письмо были от Мориса де Ландэ. Пока Пьер подкреплял свои силы, в очередной раз прикладываясь к бутылке, Хел прочитал письмо Мориса.

“Мой дорогой друг!

Я скомкал и выбросил первый образец моего эпистолярного творчества, поскольку он начинался такой мелодраматической фразой, что я не мог не расхохотаться, а тебе, боюсь, стало бы неловко, если бы ты ее прочитал, И все же я не вижу другой возможности выразить то, что мне необходимо сказать. Так вот она, эта претенциозная первая фраза:

Когда ты прочтешь эти строки, меня уже не будет в живых.

(Пауза для моего призрачного, потустороннего хихиканья и твоего сочувственного смущения.)

Я мог бы перечислить много причин, заставляющих меня испытывать к тебе дружеские чувства, но приведу только три. Первое: как и я, ты всегда даешь правительствам и компаниям повод для страха и тревоги. Второе: ты был единственным человеком, кроме Эстель, с которым я разговаривал в своей жизни. И третье: ты не только никогда не акцентировал внимания на моих физических особенностях, но даже не делал вид, что их не существует, ты никогда, ни разу не оскорбил моих чувств, говоря со мною о них, как мужчина с мужчиной.

Я посылаю тебе подарок (который, возможно, ты уже поспешил развернуть, жадный ты свинтус!). Здесь то, что может когда-нибудь тебе пригодиться. Помнишь, я говорил тебе о том, что у меня есть кое-какой материал на Соединенные Штаты Америки? Нечто столь серьезное, что может даже Статую Свободы заставить улечься на спину и раздвинуть ноги, предлагая тебе выбрать любое отверстие по собственному вкусу и желанию. Так вот, все это здесь.

Я посылаю тебе только фотокопии; оригиналы я уничтожил. Но противник не знает о том, что я уничтожил их, и противник не имеет понятия, что меня уже нет в живых. (Должен заметить, довольно-таки необычное чувство испытываешь, когда пишешь об этом в настоящем времени!)

Они никоим образом не смогут проведать, что оригиналы не находятся у кое-кого в руках в состоянии “отпущенной кнопки”; а посему от тебя потребуется проявить лишь немного актерского мастерства, и ты сможешь вертеть ими по своему усмотрению.

Как тебе известно, природный ум всегда охранял меня от таких глупостей, как вера в загробную жизнь. Но я и после смерти смогу тревожить моих врагов, стоять у них как кость в горле – и эта мысль утешает меня.

Прошу тебя, навещай время от времени Эстель, сделай так, чтобы она чувствовала себя желанной. И передай большой привет от меня твоей несравненной восточной красавице.

Остаюсь с глубокими дружескими чувствами Морис де Ландэ.

Р. S. Не помню, говорил ли я тебе в тот вечер за обедом, что в сморчках маловато лимонного сока? Должен с сожалением отметить, что это так”.

Хел сорвал бечевку с бандероли и просмотрел содержимое. Письменные показания, заверенные подписями, фотографии, записи, – все документы, разоблачающие отдельных людей и правительственные организации, так или иначе связанные с убийством Джона Ф. Кеннеди и прикрывавшие некоторые стороны этого убийства. Особый интерес представляли заявления, сделанные человеком, который в материалах проходил под кодовым именем “Парашютист”, еще одним, так называемым “Человеком на пожарной лестнице”, и третьим, известным под кличкой “Звонарь”.

Хел кивнул головой. Да, это и в самом деле очень сильный рычаг.

Перекусив попросту, колбасой, хлебом и луком, – и запив все это неразбавленным красным вином в захламленной комнатушке Пьера, они вдвоем обошли земли, прилегавшие к замку, стараясь, чтобы не растравлять раны, держаться подальше от развалин самого здания. Спускался вечер, и легкие розовато-оранжевые и лиловые пряди облаков устремлялись к горам, густея и скапливаясь на склонах.

Хел обмолвился, что ему нужно будет уехать на несколько дней, и они начнут работы по восстановлению сразу же, как только он вернется.

– Неужели вы доверите охрану вашего имущества мне, месье? И это после того, как я подвел вас?

Пьер страдал от невыносимой жалости к самому себе, Он всерьез полагал, что мог бы гораздо лучше защитить и уберечь мадам, будь он совершенно трезв.

Хел переменил тему разговора:

– Какая будет завтра погода, Пьер, чего нам ожидать от нее?

Старик равнодушно взглянул на небо и пожал плечами.

– Не знаю, месье. Сказать вам правду, не умею я узнавать погоду по приметам. Это я только так, делал вид, чтобы придать себе весу.

– Но, Пьер, ведь твои предсказания безошибочны. Я всегда полагался на них, и они мне очень помогали.

Пьер нахмурился, что-то соображая.

– А вы не обманываете старика, месье?

– Я бы не решился подняться в горы, не спросив предварительно твоего совета.

– Ну да?

– Я абсолютно убежден, что тут необходимы и мудрость, и возраст, и баскская кровь. Конечно, со временем я, может быть, достигну преклонного возраста и, возможно даже, приобрету некоторую мудрость. Но баскскую кровь…

Хел вздохнул и хлестнул по ветке куста, мимо которого они как раз проходили.

Пьер помолчал немного, обдумывая сказанное. Наконец он произнес: