Герман Матвеев - Зеленые цепочки

…Вместе с Николаем Васильевичем жили его мать и сестра. Женщины еще спали, когда раздался звонок.

— Ну, мама, встречай гостей. Мы чудом остались живы! — Николай Васильевич коротко рассказал, где они пробыли всю ночь, и женщины захлопотали. Минут через пять уже топилась ванна, а Степка с Николаем Васильевичем, облачившись в теплые пушистые халаты, уселись завтракать.

Перед ними на столе стояли: графин водки, кусок нарезанного шпика, хлеб и какие-то лепешки.

— Степан Григорьевич, — сказал Николай Васильевич, наливая водку в рюмку. — Это тебе как лекарство, от простуды и ревматизма. Пей смело.

Степка залпом выпил рюмку, как это делал его отец. В то же мгновение он вскочил со стула и в ужасе замахал руками: дыхание перехватило, а из глаз сами собой закапали слезы.

— Ничего, — смеясь, сказал Николай Васильевич. — Не опасно.

Минуты через две Степка почувствовал, как по всему телу разливается теплота, и глаза закрываются сами собой. Слова Николая Васильевича доносились глухо, словно из другой комнаты.

— Николай Васильевич, а вы где-нибудь работаете? — заплетающимся языком спросил Степка.

— Я, милый мой, механиком работаю на большом судне. Подожди, вот кончится война, возьму тебя к себе, и пойдем колесить по земному шару. Ты бы хотел стать моряком?

— Нет… Я лучше летчиком буду… Хотя меня и отговаривают… А вот Мишка хочет в моряки пойти…

— Какой Мишка?

— Мишка Алексеев… Я его к вам приведу…

— Приведи. Если он вроде тебя — возьму…

— Он лучше, чем я. Он у нас главный начальник… — Степка замолчал, сообразив, что выбалтывает секрет.

— Давай, давай… мне сейчас ученики будут нужны. Пока воюем, новые кадры вырастим. А теперь, шагом марш, в ванную!

Мишка сидел на, лавочке, закутанный в громадный тулуп, рядом с дежурным, на улице. Они помирились после того, как Мишка извинился перед стариком. Добрый дед принес из дома теплый тулуп, когда увидел, что мальчик и милиционер, с ним пришедший, не собираются уходить.

Мишка одним ухом слушал старика, думая о своем, когда увидел выходившего из переулка Буракова с тремя красноармейцами. Мишка выскользнул из тулупа и, не дослушав старика, побежал навстречу.

— Товарищ Бураков, все в порядке. Он дома сидит, никуда не ушел. Я сам дежурил.

— Здравствуй, Мишка! Про кого ты говоришь?

— А про этого… про Семена, шофера. Знаете?

— Знаю. Только ты, дружок, ошибаешься. Шофер твой ушел из дома, и полчаса назад мы его увезли. Вот жена его дома сидит, это верно.

Озадаченный таким ответом, Мишка привел Буракова к забору, где поджидал их лейтенант милиции. Потом они постучали в дом. Жена шофера открыла дверь и, увидев милицию, обомлела.

Во время обыска она неподвижно сидела на табуретке, около печки, придерживая собаку за ошейник, и на все вопросы отвечала:

— Я ничего не знаю.

Бураков с красноармейцами начали обыск. Вскоре они нашли на чердаке радио-станцию, смонтированную в двух чемоданах, ружье, пакеты с взрывчаткой…

К вечеру весь „круг однорукого“ находился под надежной охраной. Радио-передатчик, шифр, чемоданы с ракетами и адскими машинами, оружие — все вещественные доказательства были в руках следствия. Арестованные сознавались быстро — слишком очевидны были улики.

Дело подходило к концу, и майор мог позволить себе отдохнуть, повидать родных. Он набрал номер телефона.

— Алло! Это кто? Мама… Собираюсь к вам приехать и даже переночевать. Николай дома? Спит? Почему? Хорошо, потом расскажешь.

Проснулся Степка на мягком диване, рано утром, и долго не мог сообразить, как он попал в эту незнакомую, хорошо обставленную комнату. На стуле около дивана он увидел аккуратно сложенную одежду и сначала не признал ее. Выстиранная, выглаженная, она совсем не походила на ту, что он снял вчера. Сам он спал в пушистом халате. Последнее, что осталось у него в памяти — это горячая ванна, в которой он заснул.

В квартире стояла тишина. Сквозь шторы пробивалась полоса дневного света. Степка решил, что времени еще немного и он успеет засветло вернуться домой и застать мать. Скрипнула дверь, и на пороге показался улыбающийся, чисто выбритый, в форменном кителе и домашних туфлях Николай Васильевич.

— Ну что, проснулся, Степан Григорьевич?

— Проснулся, — потянувшись, сказал Степка и спустил босые ноги с дивана.

Его новый друг, шлепая туфлями по полу, подошел к окну и распахнул шторы.

— Ты бы еще поспал, для ровного счета, денек.

— Надо домой. Наверно уж поздно.

— Ты хочешь сказать — рано.

Степка внимательно посмотрел на механика, стараясь угадать, шутит он или говорит серьезно, но это было невозможно.

— Который теперь час? — спросил Степка.

— Скоро восемь.

— Как это, восемь? — недоверчиво сказал Степка, покосившись на окно. — В восемь часов темно как ночью.

Вместо ответа, механик вынул часы и показал их мальчику. Стрелка показывала без десяти минут восемь.

— Ты, кажется, утро с вечером спутал. Знаешь ли, милый мой, сколько ты спал? Сутки. Да, ровно сутки — от утра до утра. Я тоже не отставал… Одевайся, и пойдем чай пить. Это моя старушка твою одежду привела в порядок.

Степка принялся за туалет, а Николай Васильевич уселся с папиросой в кресле напротив.

— Сколько же ты во сне немецких шпионов-ракетчиков поймал? — неожиданно спросил он.

— Я не знаю, про что вы говорите, — сказал Степка, сильно покраснев. — Какие шпионы-ракетчики?

— Не отпирайся! Я теперь все знаю… Сам во сне кричал: Ловите их! Ловите шпионов!

— Ну, вот, — отнекивался Степка. — Это наверно вам приснились какие-то шпионы. Я никогда во сне не кричу.

— Одного только не могу понять… Как это ты вместо того, чтобы ракетчиков ловить, в подвал попал. А ведь за это время твой приятель Мишка, действительно, поймал настоящего шпиона.

Степка не верил своим ушам. Откуда мог знать такие вещи Николай Васильевич?

— А вы не знаете, зачем я в подвал пошел. Думаете, испугался?

— Да ты, кажется, обиделся?

В это время в коридоре раздались шаги. Степка оглянулся: в комнату вошел плотный человек с седыми висками. Но вместо знакомой формы, на нем был надет халат.

— Ну, здравствуй, Степа. Не ожидал меня здесь встретить? Бывает, бывает. Николай Васильевич — мой брат.

— Брат! Вот здорово! — обрадовался Степка. — Товарищ майор, Вы мне так нужны! Я вам звонить собирался.

— Ну, звони. Я слушаю.

— Да вот… как это… — покосившись на механика, пробормотал мальчик.

— Ничего, говори. При нем можно.

— Так я ракетчицу нашел. Она вчера вечером… нет, позавчера… два раза желтые ракеты пустила. — Степка торопливо рассказал все свои приключения.

— Ты узнаешь, если увидишь ее?

— Узнаю. Я на нее долго смотрел, чтобы потом не спутать.

— Признаешь, признаешь, Степан Григорьевич, — вмешался в разговор моряк, — а сейчас умойся, и пойдем пить чай. Жаль, что ты не хочешь моряком стать. А приятеля своего ты приведи непременно.

— Мишку?

— Да. Я из него первоклассного моряка сделаю.

Умытый, с приглаженными вихрами. Степка вошел в столовую и чинно поздоровался с женщинами. В чужом доме, среди взрослых, он чувствовал себя неуютно. От смущения он обжег себе губы, пролил на скатерть чай, уронил бутерброд, и готов был заплакать от досады. Но постепенно освоился и стал уплетать все подряд, что заботливо и незаметно подкладывала ему старушка.

После завтрака, майор и Степка отправились в больницу Эрисмана.

В приемной больницы Степка долго ждал, пока майор узнавал в какой палате лежат привезенные с Геслеровского. Возвратившись, майор приказал Степке надеть белый халат. Завязывая тесемки на своем халате, майор стал вполголоса объяснять задачу.

— Мы пойдем мимо коек, и как только ты узнаешь ее, остановись около кровати и нагнись, будто у тебя шнурок развязался на ботинке. Понял?

— Да.

— Говорить ничего не надо. Мне нужно узнать только номер кровати. Если ты его увидишь — запомни.

Ракетчицу Степка увидал сразу, как только они вошли в палату. Она сидела на кровати. Больничная одежда сильно изменила ее. Приблизившись к койке, Степка нагнулся, чтобы перевязать шнурок.

А через несколько минут майор уже выяснил фамилию, имя, отчество и адрес ракетчицы.

На улице майор попрощался с мальчиком.

— Сейчас иди домой. Приятели, наверное, ищут тебя, и мать беспокоится. Вечером я позвоню.

— Сегодня опять пойду дежурить! — сказал Степка.

— Ну, конечно. Борьба предстоит еще долгая. Это только начало.

Степка шел по широкому проспекту, вместе с потоком людей, независимо поглядывая по сторонам. Он думал о последних словах майора: „Борьба предстоит еще долгая“.