Чингиз Абдуллаев - Затянувшееся послесловие

Можете себе представить мое положение? На руках тяжелораненая, умирающая женщина, рядом – несколько трупов моджахедов. И вокруг никого нет. Я хотел доложить о ситуации по рации, когда меня позвал Феликс Гордицкий. Он показал вниз, и я подумал, что нам нужно быстрее уходить. Там были видны фигуры вооруженных людей, явно моджахедов. Я решил, что двое наших понесут женщину, а остальные будут прикрывать их отход, до подхода группы Эльгарова.

А потом мы увидели, как по обмелевшему руслу реки к нам поднимаются «духи». Их было много, очень много – человек пятьдесят или шестьдесят. У некоторых в руках были гранотометы и пулеметы. А у нас только один пулемет и четыре автомата. С учетом подхода группы Эльгарова стволов могло быть семь, но никак не больше. Я приказал ребятам рассредоточиться и готовиться к бою. Вызвал подкрепление, попросил прислать за нами вертолет или нанести огневой удар по наступающим. Но в это время в ущелье спустился туман и видимость стала очень плохой. Мне сообщили, что вертолет не сможет к нам пробиться. Я приказал Эльгарову торопиться. В это время ко мне подполз Якубов, сообщил, что женщина и ее муж – родственники королевской семьи. Они уходили на восток, в Пакистан, когда попали в засаду. Муж успел застрелить водителя, который и выдал моджахедам их маршрут. Выдал семью, приведя ее в засаду, чтобы захватить бриллианты, которые они везли. Якубов сообщил, что в сумочке женщины есть бриллианты. Честно говоря, в этот момент мне было не до этого. Совсем не до этого. Моджахеды обрушили на нас огонь из гранатометов и пулеметов. И я знал, что никто не придет к нам на помощь, если Эльгаров не поторопится. Хотя что они могли сделать втроем против пятидесяти?

Горчилин тяжело вздохнул. Достал носовой платок, вытер лицо. И затем продолжил:

– Неравный бой длился минут двадцать или двадцать пять. У нас на глазах убили Самара Якубова, буквально прошив его пулеметной очередью. Тяжело ранили Шалву Чиладзе. Он у нас был пулеметчиком, и они сразу обрушили на него огонь из четырех гранатометов. Можете себе представить, что там было! Мы его еле оттащили, но он был уже без сознания. Нас осталось трое: я, Миша Шевченко и Феликс Гордицкий. Феликс нам очень помог. Он забрал пулемет Чиладзе и держался на возвышенности, отбивая все атаки нападавших. Я пополз к женщине. Она уже не дышала; видимо, ее ранения оказались очень тяжелыми. Я взял сумочку, заглянул в нее. Она была набита блестящими камешками. Я отложил сумочку в сторону, мне эти камешки в тот момент совсем были неинтересны. Я не знал, чем закончится наш бой, но трое против пятидесяти… продержаться было невозможно. Меня ранили в руку, Феликса в ногу, но мы все еще держались.

В самый напряженный момент наконец появилась группа Эльгарова. И там наш чеченец. Саламбек показал себя настоящим героем. Забрал у всех гранаты и пополз к нападавшим. Эти чеченцы иногда бывают храбрыми до безумия. Наверное, это у них в крови. В общем, он забросал их гранатами, но сам получил тяжелое ранение в живот. Однако человек восемь он уничтожил, это мы видели своими глазами. Эльгаров и Субботин заняли удобные позиции на склоне горы и держались изо всех сил. Я приказал Мише Шевченко обойти нападавших. Он пополз в обход, чтобы отсечь группу нападавших, которые рвались в горы. Вы бы видели, как он героически держался! Я все видел своими глазами. А когда его окружили, подорвал себя и нападавших гранатой. Прямо у меня на глазах. Такой парень был, самый молодой среди нас… Леонид Субботин даже заплакал, увидев, как погиб Шевченко. А потом ранили и его. Но к этому времени нападавшие просто выдохлись. К тому же начало темнеть. Их осталось человек тридцать. У нас были двое убитых, четверо раненых, из которых двое – тяжело. И ни единого шанса выстоять ночью, когда в горах ничего не видно и моджахеды могут просто подняться к нам и перерезать как баранов. Саламбек еще держался; несмотря на ранение в живот, он готов был сражаться. Я перевязал себе руку, Феликс сам перевязал себе ногу. Мы готовились умереть. Непонятно было, почему моджахеды с таким упорством нас атакуют. Ведь их потери были очень серьезными. Но они продолжали безрассудно идти на нас. Хочу обратить ваше внимание, что эти события происходили осенью восемьдесят восьмого, когда уже всем было ясно, что наши войска скоро уйдут из Афганистана. И моджахеды в других местах старались нас не атаковать, давая возможность спокойно эвакуироваться. А здесь – словно с ума сошли.

Горчилин тяжело вздохнул и продолжал:

– Эльгаров спустился ко мне и сообщил, что нам долго не продержаться. Я спросил, что нам делать. С двумя убитыми и двумя тяжелоранеными мы никуда бы не ушли, тем более наша позиция была выгодная. Уже почти стемнело. Я безуспешно пытался вызвать вертолет. Туман начал рассеиваться, мы увидели звезды и полную луну. Почти сразу по рации мне сообщили, что за нами вылетают два вертолета. Настроение у меня сразу поднялось, но тут моджахеды снова пошли в атаку. У меня закончились гранаты и патроны, только камни оставались. И я вспомнил про эти паршивые бриллианты. Нашел сумочку, схватил горсть этих камней и бросил в нападавших. В тот момент я бы отдал их все за коробку патронов или за пару гранат.

Вы бы видели, как блеснули эти камни в лунном свете. Моджахеды сразу прекратили стрелять и выслали парламентария, который довольно сносно говорил по-русски. Он поднялся наверх с белым флагом и крикнул нам, чтобы мы прекратили огонь. Я приказал ребятам не стрелять и подпустить его поближе, чтобы выслушать. В нашем положении нужно было продлить эти переговоры как можно дольше, ведь каждая лишняя минута могла спасти нам жизнь. Вертолеты уже летели за нами, и мне нужно было выиграть время. Парламентарий поднялся к нам и начал говорить. Они предложили нам уйти, забрав своих раненых, и оставить им сумку с бриллиантами. Вот тогда я наконец понял, почему они так упрямо нас атаковали. Этих сволочей волновали не вопросы защиты веры и родины, а драгоценные камни в сумочке скончавшейся женщины. Наверное, напавшие на машину не сразу нашли камни, они не могли поверить, что те были в ее сумочке. Наверное, искали в машине.

Можете себе представить мое положение? Все смотрели на меня. Не соглашаться было невозможно, они бы нас раздавили. Патронов у нас почти не осталось. Соглашаться – просто глупо: у нас было два трупа и два тяжелораненых бойца. Из четверых оставшихся двое тоже были ранены. Мы бы никуда не ушли. Нас бы легко догнали и просто положили одной хорошей автоматной очередью. Это была типично азиатская хитрость. Стоило только нам уйти со склона горы, как они бы нас догнали и перебили. На равнине у нас не было ни единого шанса.

Я попросил время подумать. Они согласились, даже не предполагая, что подмога уже в пути. Я попросил тридцать минут, они дали только пятнадцать. Но это была их ошибка. Я крикнул ребятам, чтобы держались, вертолеты уже должны были появиться. Через двенадцать минут, когда наши противники уже начали нервничать, наконец появились вертолеты. Две ракеты посеяли панику в рядах моджахедов. Мы тоже открыли огонь. Есть такая поговорка – против лома нет приема. Против огневой мощи наших вертолетов эти мародеры и грабители были почти бессильны. Но мы хорошо понимали, что это тоже временно. Если вертолеты сейчас не улетят, моджахеды обязательно вызовут к себе подкрепление, и здесь появятся их боевики со «стингерами», для которых наши вертолеты станут удобной мишенью. Я получил категорический приказ командира батальона как можно быстрее эвакуироваться. Мы забрали наших раненых, даже сумели погрузить тело Самара Якубова. Труп Миши Шевченко мы не забрали – его разорвало на куски. Я сам подполз туда и увидел его ногу в армейском сапоге. Там даже внутренности были размазаны по камням. На следующий день останки Миши забрали летчики соседнего полка и привезли к нам. Его похоронили в родном Тернополе, выслав туда в цинковом гробу, как это обычно делали, а тело Самара Якубова отправили в Ташкент.

Но перед тем как улететь, я забрал сумку с камнями, а рядом с погибшей женщиной поставил «растяжку» с двумя гранатами. Пусть тот, кто захочет проверить ее тело, получит мой личный презент. И только потом мы улетели. В пути я принял самостоятельное решение. Обоим нашим раненым – Саламбеку и Шалве – я вложил в карманы по три небольших камешка, еще по нескольку камней раздал Лене Субботину, Ахмету Эльгарову и Феликсу Гордицкому. Последнему вообще протянул целую горсть – он нас всех фактически спас. Тот даже удивился, спросил, что это такое.

– Просто камешки сувенирные на память, – пошутил я, так ничего ему и не сказав.

Себе я оставил половину сумки, прекрасно понимая, что меня могут просто отправить в тюрьму, если узнают, как я раздавал эти камешки. Но все обошлось. Раненых отправили в госпиталь, меня с Феликсом – на перевязку.

Не буду рассказывать, каким чудом мне удалось сохранить эти камни – целый роман может получиться, просто приключения Монте-Кристо. Но я все же сумел их сберечь. А потом нас отправили из Кабула прямым рейсом в Ташкент. К тому времени поступил приказ о выводе нашей дивизии, и наш батальон выходил первым. В Ташкент я прилетел со своими камнями, вызвал туда младшего брата и передал ему сумку. Потом выяснилось, что бриллиантов в ней было на сто шестьдесят тысяч долларов. Для меня тогда это были просто неслыханные деньги. Невероятные, невозможные. Через несколько месяцев меня демобилизовали и я приехал в Подольск, к родителям.