Соломон Марвич - Сигнал бедствия

— Дверь с капризом, — сказала девушка, вынув из кармана ключ на тесемочке. — Надя предупреждала.

С замком пришлось повозиться.

— Не волнуйтесь, — успокаивал девушку Беляков. — Дайте-ка ключ, я попробую.

— Нет, вы не сможете. Надя мне сказала, как надо открывать, — нервно отвечала девушка.

— Какая Надя?

— Ах да, вы ведь не знаете ее… — И девушка тянула за ручку, вертела ключом в скважине.

Беляков успел сообщить Андронову, что закутанная до глаз женщина — управдом. Нашел он ее в очереди за водой, возле проруби на канале. Эта женщина сказала ему, что во втором этаже живет инженер, по фамилии Снесарев, что он лежит больной, что к нему приходит помогать девушка с завода и ключ, вероятно, у нее. И больше никого в квартире нет. Девушку она знает в лицо и по имени. Потом Беляков вместе с управдомом отправились на завод. Оказалось, что вчера девушка слегла. Ключ она передала подруге.

— Какой же это завод? — спросил Андронов.

— Судостроительный.

Дверь, наконец, открылась. Из прихожей они попали в просторную комнату. Здесь были разбиты оконные стекла и гулял ветер. На диване, запорошенном снегом, валялись игрушки.

— Сюда! Сюда!.. — торопила девушка.

Она толкнула дверь, и все вчетвером бросились к, человеку, который лежал на полу возле печи, укрыв голову полушубком.

Снесарев не слышал, как его переносили на кровать, завертывали в два одеяла и в полушубок, как затопили печурку.

— Не умер, спит, — сказал Беляков, приложив ухо к сердцу. — Но спит как-то по-особому…

Он оглядел комнату, словно искал в ней объяснения того, что случилось.

Больного осторожно тормошили. Он глухо стонал, казалось, что вот-вот откроет глаза. Лицо его часто искажалось гримасой боли или кошмара, но он не просыпался.

— Андронов и вы, девушка, немедленно за доктором! Оба ищите! Мы побудем тут. Поскорей возвращайтесь.

Снесарев скрипел зубами, метался, невнятно бормотал что-то.

Пожилая усталая женщина, укутанная платками, сидела в полудреме возле печурки. Главстаршина внимательно глядел на спящего.

Белякову казалось, что этот человек делает огромные усилия, чтобы проснуться, но не может разорвать нити сна, опутавшие его. Да, сон странный…

Беляков отвернулся, посмотрел, как на льдинках, плотно покрывших уцелевшие в этой комнате стекла, чуть играет отраженное береговым снегом раннее солнце, и подумал вслух:

— Когда же это могло случиться? Ведь вчера я два раза проходил — утром и днем. Сигнала не было. Помню! И Андронов помнит. Зачем же он?..

— О чем вы, товарищ моряк? — Женщина у печки очнулась от полудремы и усталым движением провела по волосам. — Какой сигнал?..

Пришел доктор, старик на согнутых, дрожащих ногах, в пенсне с золотыми ободками, которое дрожало на сизом, распухшем носу. Доктор расстегнул старую, поношенную шубу, под нею виднелся белый несвежий халат. Он хотел было снять шубу, но раздумал. Взял Снесарева за руку, внимательно взглянул ему в лицо, приподнял веки.

— Усыплен, — тихо проговорил доктор. — Да, усыплен. Обычное снотворное действует слабее.

— Кто же усыпил его? — тревожно спросил Беляков.

— Тайна эта скрыта от меня. — И доктор развел руками. — Но бывают случаи, когда люди сами…

— Здесь такого не могло быть! Нелепо даже предположить это! — сердито сказала девушка.

— Вы его знаете? — спросил доктор.

— Да, знаю. Давно знаю!

— Не было ли в нем чего-нибудь такого?..

— Нет! Он хорошо держался, доктор. Он держался лучше, чем другие. Работал. А потом свалился, но духом не падал, даже шутил.

— Милая девушка, бывает, что голод ведет к психозам, и тогда человек теряет власть над собой…

— Здесь этого не могло быть. Никак не могло быть, доктор!

— Освободите ему руки.

Руки Снесарева, страшно исхудавшие, с бело-синей прозрачной кожей, бессильно легли поверх одеяла. Девушка обнажила их, осторожно закатала рукава шерстяного свитера и ночной рубашки до плеч. Снесарев приподнял голову. Всем показалось, что он сейчас откроет глаза. Но голова его тяжело упала на подушку.

Беляков шумно вздохнул.

Врач неторопливо оглядывал правую и левую руки, склонив пенсне к самой коже, и легкими движениями пальцев ощупывал ее.

— Припухлость. Видите? — обернулся он к Белякову. — След укола. Укол сделан грубо, вероятно наспех. Даже начинающая медицинская сестра сделает лучше…

— Но кто же сделал укол?

Врач пожал плечами:

— Если предположить, что он сам…

— Но нельзя же, доктор, думать, что он сам себе укол сделал, а потом вывесил сигнал и фуражку.

— Какой сигнал?

— Да вот, за окном… Белые и синие квадраты на листе картона — это сигнал бедствия. Мы по сигналу и пришли сюда, товарищ врач.

— Вы уверены, что это сигнал?

— Как же! Точно, товарищ врач! — Беляков говорил убежденно. — Каждый военмор поймет его. И еще морская фуражка на проволоке. Ее он вывесил, чтобы понятнее было.

— А все-таки ищите, товарищи военморы, шприц… — сказал доктор.

Андронов и Беляков стали усердно шарить по углам комнаты.

— Припухлость свежая, — продолжал доктор. — Укол сделан недавно. Если шприца здесь нет, значит, его унесли. Да-а… Пожалуй, тут действовала чужая рука: укол на правой стороне у самого плеча. Слабому человеку самому не дотянуться туда, да и трудно упереть иглу так, чтобы она не соскользнула. Нет, он не сам. А средство, вероятно, очень сильное…

Девушка тревожно спросила:

— А он… проснется?

Снесарев проснулся через полчаса. Он обвел комнату блуждающим взглядом, немного задерживая взгляд на каждом, и медленно, едва слышным голосом спросил:

— Где Надя? Она здесь или…

Девушка наклонилась над ним и, как-то по-детски всхлипнув, быстро заговорила:

— Василий Мироныч, голубчик! Это я, Галя.

— Галя?

— Да. Помните? Из копировочной. Надина подруга. Василий Мироныч, что случилось? Моряки заметили с улицы, что висит лист…

Снесарев провел рукой по лбу. Его голос стал громче, а взгляд беспокойным, озабоченным.

— Я спрашиваю, где Надя?

— Надя вчера слегла. Она мне поручила прийти к вам сегодня. Я хотела к двенадцати, но задержалась, и вот…

— Где Надя? Отвечайте толком.

— Лежит на заводе. У нас там комната для больных. А это я — Галя…

— Лежит? Она не выйдет сегодня с завода?

— Сегодня не сможет. Вы не беспокойтесь, Василий Мироныч…

— Погодите, погодите! Вот что: скажите ей, обязательно передайте, чтобы никуда не выходила с завода, пока не…

— Да нет же, она никуда не пойдет! Она мне поручила… Ведь у нее температура.

— Передайте сейчас же, черт возьми! Не лопочите, а слушайте! Температура! Она и с температурой уйдет. Я не буду спокоен… Идите! Идите!

Снесарев нетерпеливо приподнялся с подушек.

— Вас двое? — обратился он к морякам. — Оружие есть?.. Патрульные, да?.. Пусть один проводит ее на завод и сразу же назад. Так вернее будет, а то… Кто знает, не бродит ли он поблизости. Ведь он был здесь.

— Кто? — почти крикнул Беляков.

— Сейчас, сейчас… Я скажу…

В дверях Галя обернулась:

— Что еще передать Наде, Василий Мироныч?

— Пусть никуда не выходит! Только это. И что со мной все благополучно. Да не мешкайте! — прикрикнул Снесарев. — Идите!..

У него едва не сорвалось резкое слово.

Сознание полностью вернулось к Снесареву. В голове прояснилось. Он вспомнил отчетливо, до последней мелочи вспомнил все, чего произошло вчера вечером в этой комнате.

— Доктор, — позвал он, — я уже совершенно здоров, и мне необходимо поговорить с товарищем моряком.

— Ну, для того чтобы вы были здоровы, надо еще многое сделать. Лежите спокойно. Для вас это главное. Берегите силы, не двигайтесь.

— Да, надо многое сделать, но совсем другое. Надо выяснить. И как можно скорее… Попрошу, доктор, оставьте нас наедине — меня с этим товарищем. Не обижайтесь, пожалуйста, дело военное… И вас прошу… — Снесарев обратился к закутанной женщине, все еще дремавшей у печурки.

Врач и женщина вышли.

У постели сидел крепкий, широколицый моряк. Ему лет двадцать пять. Снесарев встречал таких среди патрульных, которые ходят по улицам возле завода. Может быть, и этого встречал.

— Товарищ…

— Беляков.

— Товарищ Беляков, вот что… Не знаю, как и сказать.

— Слушаю, слушаю вас, товарищ Снесарев. Говорите! Что нужно — сделаем. Вы сигнал повесили?

— Да, я.

— Мы его заметили. Что случилось?

Снесарев испытующе посмотрел на Белякова. Поверит ли этот моряк тому, что услышит сейчас? Поверит ли, что все это не ночной кошмар больного, ослабевшего человека? Чем доказать?

Беляков был весь внимание. Он порозовел от волнения и с полным доверием, с жгучим ожиданием глядел на Снесарева.