Арсений Замостьянов - Майор Пронин против врагов народа

– Слушаю вас.

Генерал резко повернулся к Пронину и пристально посмотрел ему в глаза. Потом подошел к столу и заглянул в какие-то записи. Снял очки, бросил их на бумаги.

– Получены сведения о действиях подпольной группировки бывших офицеров СС в Советском Союзе.

– Ишь ты! Неужели не всех еще выловили? – Пронин механически, с меланхолией в голосе задал вопрос, отлично понимая истинное положение дел.

– Не всех, товарищ Пронин, не всех. Потому и нас с тобой в архив списывать рано. Наши коллеги из таллинского управления, как ты знаешь, поймали одного мерзавца из банды Таама. Он многое рассказал. Готовился террористический акт – взрыв нашего танкера в эстонском порту. Два бывших офицера и четыре полицая были на подхвате. Руководитель – полковник Аугенталер. Ну, об этом эсэсовце ты слышал. – Ковров помрачнел. – Аугенталера не удалось взять живым, он погиб в перестрелке в дюнах. Ты понял, с кем был связан Таам? Все бумаги тебе передадут. По ним и сориентируешься в ситуации. Сразу скажу: это фанатики, непримиримые враги советской власти. Такие и на смерть пойдут, чтобы заставить нас дать слабину, испугаться. В Большой театр ходишь? Они тоже ходили. Готовили покушение на товарища Лемешева, певца нашего народного. На весь мир шуму было бы. А им это и надо. Вот с такими людьми тебе придется познакомиться, товарищ Пронин.

Генерал сделал жест, приглашающий собеседника к ответному слову. Пронин подождал, затем понимающе посмотрел на Коврова:

– Значит, через Таама надо будет выйти на группу Аугенталера? На тех, кто остался?

– Про Аугенталера нам известно, что он уже год как работал на английского папашу. Это было установлено и по твоим сведениям, дорогой фельдфебель Гашке… Немцев-то мы выловим. Ты нам англичан покажи. Предъяви.

Пронин поморщился:

– В темный лес посылаете… Сказали бы сразу – за какую ниточку дергать…

– Сначала посмотришь материалы… Потом привезут Таама, познакомишься, поговоришь… Дело непростое. За Лемешева нам всем бы головы поснимали. Неизвестно, может, у них и другие планы есть. Так что, считай, это дело теперь у тебя самое важное… Завтра же приступай, Иван Николаевич. А сегодня, уж извини, нам не до оперативной работы. Вечером в клубе выступает Леонид Утесов со своим оркестром, специально для чекистов. Все наши собираются.

Пронин приподнялся:

– Буду.

– Тогда – не прощаемся. – Ковров с улыбкой приподнялся.

Выйдя от генерала, Пронин заглянул в буфет. Взял большую чашку черного кофе и бутерброд с сулугуни. Не глядя проглотил крепкий кофе и заел его. На концерт хотелось как в тюрьму.

Проходя по Театральной площади к Петровке, Пронин обратил внимание на афишу Большого, где говорилось об уже прошедшем выступлении Лемешева.

«Диверсия на концерте с участием Лемешева – это серьезно. Словно пощечина общественности. Люди придут наслаждаться высокой культурой, а им… Толково придумано. Только вот кем? Да, Аугенталер больше не ходит по земле. Витька, держись, он и на том свете может кровь попортить. Свинья была порядочная. Умный, черт. Но мне уж ничего не скажет, это точно. Буду искать его следы. И сотрапезников. А они, несомненно, есть».

Возле ЦУМа какая-то машина, проезжая на большой скорости у самого парапета, прошлась колесами по весенней луже, обдав пешеходов брызгами. Послышались возмущенные голоса. Несколько капель попали и на китель Пронина. Он вспомнил утренний разговор со старым шофером…

«Эх, Адам Константинович, я уверен, ты за все сорок лет водительского стажа ни разу не обидел пешехода вот так беспардонно… Как теперь без него, без «автомобильного Адама»? В таком деле, если рядом будут сновать иностранные дипломаты, их порученцы, газетчики всякие… Помог бы мне живописный старец. Лучшие люди, зубры уходят на пенсию, уходят в Красную книгу… Впрочем, скоро и мне туда же». Пронин прибавил шаг и через несколько минут был на Кузнецком Мосту. Однако, задумавшись, прошел дальше, чем нужно, и очнулся от своих мыслей только у здания Художественного театра.

Агаши дома не было. «Верно, рыщет в поисках чего-нибудь повкуснее… С этим делом сейчас сложно. А пайка моего мало», – подумал Пронин. Он посмотрел на часы. До концерта еще есть время. Можно отдохнуть. Достал из книжного шкафа книгу. Это был томик Пушкина. Пронин нацепил на нос очки. Перелистав книгу, остановился на «Медном всаднике». «Приют убогого чухонца…» Описание петербургского наводнения взбодрило Пронина. «Элоранта… Элоранта… красиво звучит. Почти как у Пушкина… Дворец маркиза Элоранта… А ведь настоящий, не фантастический Элоранта, в камере на Лубянке! И верно, приют убогого чухонца…»

Агаша пришла и усадила Пронина обедать. Томик Пушкина остался на письменном столе.

– Понаоткрывали коммерческие магазины, а народу в них – уйма, – сообщила новость домработница, – вот, говорят, на Даниловском рынке скоро карточки отменят. Будем покупать в магазине икру и колбасу «Полтавскую».

– Да, Агаша, будем, если кто-то не постыдится есть эту колбасу. Хлеба ведь не всем еще хватает. А мне пайка вполне хватает. Проживу без «коммерческих» радостей.

– Ой, что вы, Иван Николаевич! Тут, я слыхала, в Питере накрыли банду, которая пирожками с человеческим мясом торговала.

– Ты, это, ерунды-то не болтай! На Центральном рынке, у Цветного бульвара, тоже всякое говорят. Так иных говорунов прямо к нам и ведут. После обеда приготовь-ка к выходу мой парадный костюм. Я иду на концерт вечером.

– Иван Николаевич, что за концерт-то?

– Леонида Утесова выступление. Специально для наших сотрудников – как паек с красной икрой и сгущенкой.

– Ах ты! Самого Утесова! – У Агаши загорелись глаза. – Вот уж кого я бы послушала! Люблю его голос. Может, и развязный немного, да уж какой веселый! Оденем вас, Иван Николаевич, чтоб не совестно было. Артисты – они все такие моднявые. Я Утесова во время войны видела, он после концерта на фронт ехал. Такой аккуратный, то в костюмчике, а потом в гимнастерочке, да при ремнях. До войны у нас ведь как ходили – подпоясался и вперед. Все суконное-посконное. Брюки раз в неделю отгладил – и хватит. Костюмы мешками сидели. А теперь – все в костюмах, как франты. И галстуки в тон пиджаку. Откуда что взялось! Брюки со стрелочками. Запонки серебряные, шляпы… От мужиков духами пахнет.

– У нас, Агаша, мода своя. Нам под чужую не надо рядиться. Помнишь, я своей Леночке жакетку от француженки Коко Шанель подарил?

– Вы, Иван Николаевич, просто чудо.

– Давай, Агаша, меньше слов и лести, больше дел. Итак, «жульен» из белых грибочков… Отменно. А грибочки-то где собирала?

– По Владимирке, в Петушках.

И все-таки даже непринужденный разговор с домработницей не унял тревогу Пронина. Настроение его приподнятым назвать было никак нельзя. Да и творчество Леонида Утесова никогда его особенно не воодушевляло. Эта уголовная тематика, потакание низменным чувствам. Хотя задор и смелость артиста, носившего когда-то фамилию Вайсбейн, вызывали исследовательский интерес. Пронин узнал об Утесове еще в начале тридцатых, когда услышал восторженные отзывы своих друзей о молодом певце. Тогда его действа назывались Теа-джазом и вся Москва напевала навязчивые легкие мелодии: «Пока, пока, уж ночь недалека!»

В темно-сером костюме, светлой сорочке и черных лаковых штиблетах Пронин вышел из подъезда. Черная «эмка» ждала его на привычном месте. Но Иван Николаевич почувствовал: что-то не так!

В салоне авто его ждал сюрприз. Вместо привычного Адама Константиновича Васильева к нему обернулся незнакомый молодой человек. А может быть, и немолодой. Этого Пронин в первый момент не разобрал. Лицо нового шофера было желтым и круглым. Узкие глаза, плоский широкий нос. Стриженые волосы – прямые и черные, как смоль. Пронин сразу приметил и толстую борцовскую шею. «Крепкий парень – видать, из охраны».

– Товарись Пронин, я вас новый софер, лейсенант Василий Могулов, – сообщило это лицо тонким голосом. Пронин от неожиданности потерял дар речи.

– Вас вести в клуб секистов? – спросил, выдержав паузу, шофер. Пронин все еще молчал.

– Я полусил прикас вести вас в клуб секистов. – Тонкий голос дрогнул. Пронин закрыл глаза и снова открыл их. Все было по-прежнему. Новый шофер с вопросительным выражением на лице смотрел на него, полуобернувшись со своего места.

– Да, – выдавил из себя Пронин. Машина тронулась с места. Легко и беззвучно.

– Секистов, – для чего-то повторил майор Пронин слово, сказанное новым шофером.

Всю дорогу он молча смотрел в смоляной затылок лейтенанта Могулова.

Подъехав к входу в здание, машина мягко остановилась.

Шофер, первым нарушив паузу, обернулся к своему пассажиру:

– Мы приехали, товарись майор.

– Как вас зовут? – спросил Пронин. Он еще не пришел в себя, и голос его звучал глухо и отрешенно.

– Лейсенант Василий Могулов, – повторил свои звание и имя шофер.