Андрей Горняк - Битая ставка

— Не трудитесь, товарищ,— сказал начальник заставы,— он погиб.

От опушки леса бежал отделенный командир. Он начал было докладывать о случившемся, но, увидев лежащего на земле помнача заставы, осекся.

Постояли минуту с непокрытыми головами. Васин надел фуражку и, ведя в поводу коня, сказал:

— Сейчас увезем его на заставу.

Возле связанного Савохи стоял красноармеец с винтовкой.

— А, божий человек,— бросил, поравнявшись с ними Васин.— Как грехи-то свои теперь замаливать будешь? Давайте и его на заставу!— распорядился он.— Пусть идет своим ходом, развяжите ему ноги да уберите кляп, а то еще околеет без воздуха.

— Есть, товарищ начзаставы,— бойко ответил пограничник, а затем к лежащему: — А ну, живо поднимайся, развалился тут!

К месту событий через лес спешила пулеметная тачанка в сопровождении трех всадников, за ней пять красноармейцев на заставской телеге.

К десяти утра убитые и раненые были доставлены на заставу, а к обеду прибыл помощник по СОЧ отряда Цеханов в сопровождении особоуполномоченного Старовойтова. Спустя два часа, прихватив с собой дьячка и попа Жданова, они уехали в Проскуров.

На второй день, на видном месте, во дворе заставы пограничники с соблюдением воинского ритуала похоронили своего боевого командира — помощника начальника заставы Иллариона Романовича Лукьянца.

Васина и Прохорова вызвали в управление.

— Как же вы не уберегли его?— качал головой уполномоченный ОГПУ.— И надо же — рядом, на участке заставы, под самым боком жили враги.

Это была горькая правда. Не уберегли. Васин не оправдывался. Какие могут быть оправдания, если погиб такой человек. И все-таки посчитал нужным сказать уполномоченному:

— Тихо сидели эти богомолы. Не было у нас оснований их подозревать. Да и вы нас не ориентировали.

Глуховатый голос Васина потеплел:

— Что касается гибели моего помощника, товарища Лукьянца, то мы с помполитом считаем, погиб он геройской смертью, отдал жизнь за дело большевистской партии и Советского государства как истинный патриот Родины. Лукьянец не только руководил операцией, но и лично участвовал в схватке с врагами. А их было на первых порах четверо против наших троих. Как только часовой заставы услышал стрельбу, туда поскакал резерв и я с правого фланга.

— Все же одного бандюгу упустили. Ушел ведь в Польшу один? Даже одежину с зашитым золотишком бросил, лишь бы шкуру да душу свою поганую спасти.

— Да, ушел, к сожалению...

— Это плохо.

— Конечно. Я сам переживаю за случившееся. Если найдете меня виновным, я готов нести ответственность.

Говоривший переглянулся с сидевшим в кресле начальником пограничной охраны округа.

— Да вы, товарищ Васин, не волнуйтесь. Вас мы не собираемся обвинять. Наоборот, я буду докладывать руководству, что вы активно приняли меры после получения сигнала о возможном прорыве за кордон группы бандитов. За это вам спасибо. Непростительно другое: и вы там, в отряде, да и мы поздно узнали, что эти «божьи слуги» являются и слугами империалистической разведки. Прошляпили! А скажите, священник, или этот... Савоха, бывал когда-нибудь на заставе? Может быть, кто из наших красноармейцев навещал церковь?

— Нет, такого не было.

— Наши пограничники в бога не верят,— вступил в разговор Прохоров.— Мы на заставе постоянно ведем антирелигиозную пропаганду.

— Давно Савоха со Ждановым в этой церкви служат?

— Давно. Я приехал на заставу в двадцать восьмом, они уже здесь были,— ответил Васин.

— А что известно о их семьях?

— Почти ничего. Знаю только, что священник несколько раз выезжал в Витебск или Минск к сыну, который там служит на какой-то государственной службе. А дьяк находился дома, если не считать отдельные выезды на рынок, в район — в базарные дни.

— Так, так... Понятно,— сказал уполномоченный.— В эти-то базарные дни он и встречался с теми, кто поручал ему переброску врагов за границу. Нити тянутся далеко. У нас на участке заставы был только конечный переправочный пункт. Савоха уже рассказал кое-что... Закончим следствие — мы вас подробно проинформируем. Вот все, будут какие-либо вопросы?

— Вопросов не имею,— сказал Васин.

— Нет,— добавил Прохоров.

— Впрочем, мучает меня такое дело,— обернулся с порога начальник заставы.— Вам известно, что меня хотят демобилизовать и перевести на партийную работу в Белоруссию? Этот разговор состоялся еще в январе прошлого года. Я тогда дал согласие, а вот как теперь быть? Как будет расценен мой уход после этого случая?

— Ничего предосудительного в вашем уходе не будет. ЦК Компартии Белоруссии просит вас отпустить как уроженца здешних мест. Мы возражать не будем, да и не правомочны.

Выйдя из здания управления, Прохоров сказал облегченно:

— Вот такие, Аркадий Павлович, дела. Я думал, что нас обвинять будут.

— Выходит, не за что обвинять да наказывать. Мы уже и так наказаны смертью Иллариона. Эх, Илларион, Илларион! Рубака мой дорогой!

Васин долго, слишком долго, как показалось помполиту, отпутывал ременный повод от коновязи.

— Ну что, поехали, Дмитрий Иванович? Надо засветло домой добраться. Там, на заставе-то, кроме отделенного командира, никого из старших не осталось.

Летом 1930 года, спустя два месяца после описанных событий, на окраине одного из сербских городов, в отдельно стоящем особняке, где размещалось «Общество патриотов России», появился новый человек. Один из подручных этого «общества» представил его как их единомышленника господина Падалкина, бежавшего от «ужасов» Совдепии. Падалкин — так по паспорту теперь именовался Игнат Мещеряков, пробравшийся через красные кордоны в заграничные края.

Сначала, уйдя в Польшу, Мещеряков всерьез думал, что будет вести безбедную и спокойную жизнь, может быть, наладит какое-нибудь свое дело. Однако безбедная жизнь продолжалась, пока не промотал деньги. А вот в покое Игната не оставили: не для того, видно, переправлял его за кордон, снабжал фальшивым паспортом полковник Овечкин. Из Польши Мещерякова-Падалкина препроводили в Сербию, и вот эта беседа в «обществе патриотов».

— Итак, господин хороший, погуляли и будет-с. За то, что избавили вас от большевистского рая, надо поработать.

Так сказал ему на первой же встрече в особняке какой-то холеный в золотом пенсне руководящий «патриот».

— Где, как?— спросил Игнат.

— Надо подумать.

Но долго, очевидно, не думали. Таким, как Игнат, недавно прибывшим из СССР, знающим страну не по рассказам, а из собственного опыта, одна дорога — в шпионы. В условиях, когда большевики уверенно заявляют на своих партийных съездах об индустриализации страны и коллективизации сельского хозяйства, довольно успешно выполняют эту задачу, надо бы им напакостить при каждом подходящем случае. И не только потому, что этого, хотелось в порядке мести обитателям особняка, а еще и потому, что об этом им настоятельно напоминали респектабельные господа в котелках, изъясняющиеся то по-английски, то по-немецки.

— Это в наших общих интересах,— внушали они. И обнадеживали: — Нужно еще немного усилий, небольшой толчок, чтобы свалить этот глиняный колосс — Советскую власть.

Свалить его, чтобы он рассыпался, поручалось в числе других и Мещерякову-Падалкину, теперь по воле его новых хозяев — Скворцову Андрею Иннокентьевичу. Скворцов, он же Дупель. Не по фамилии, а по какой-то собачьей кличке. С кличкой Игнат смирился быстро, а вот когда узнал, что вскоре его пошлют назад в Россию с особым заданием, призадумался. Кошки заскребли на душе. Не о том он мечтал, перебираясь через границу. Думал, где-нибудь тут, в тиши, коротать седую старость. Но вышло по-другому. «А может, действительно, как это они выражаются, «глиняный колосс» рассыплется, и в моих родных краях восстановится прежняя жизнь?» — тешил себя Игнат. Одно его больше всего пугало — снова идти через границу.

К этому дню его готовили с великой тщательностью профессионалы шпионской «академии». Игната обучили и подрывному делу, и искусству подсыпать яд в пищу, и поджигать склады. Подчеркивали главное: умей остаться в тени.

В канун заброски Скворцов числился уже членом НСНП, которым из-за моря неведомыми для Игната каналами руководил бывший царский генерал Шатилов, бежавший в гражданскую из Советской России. Непосредственным начальником Дупеля в здешнем особняке был некто Остер, а точнее — бывший деникинец, штабс-капитан Шубин.

И вот наступил черед Игната. Выслушал он напутственные речи и выехал из особняка в сопровождении четырех подручных Шубина.

Была в разгаре весна. Разделенные межевыми знаками и тропинками поля уже набирали силу. Все кругом зеленело. Стояли теплые, солнечные дни. Мирно постукивали колеса тарантаса, на котором ехал Игнат. Этот стук будил воспоминания о далекой Кубани, о жизни, что уж не вернется, да он и не хотел, чтобы она вернулась, та жизнь...