Александр Логачев - Капитан госбезопасности. В марте сорокового

Капитан не стал говорить о том, кто из тех, кого он назвал арестованными, погиб, ранен и как это произошло. И какова его роль в произошедшем. Ни к чему сейчас лишние встряски.

— Я подозреваю, что у тебя, Христина, существуют собственные связи, но мне они не нужны.

— А что ж тебе нужно?

— Твой собственный отход на ту сторону. На ту сторону границы.

— С чего ты взял, что он у меня имеется?!

— Если у тебя его нет, это плохо, Христина. Потому что тогда тебе нечего мне предложить в обмен на твою свободу и свободу твоего брата.

— Свободу мне и моему брату! — воскликнула она нервно и даже хлопнула в ладоши. — Неужели ты думаешь я могу тебе — тебе! — после всего верить. Неужели ты думаешь, я могу вам, палачам и величайшим лжецам на свете, поверить!

Капитан подошел к ней, встал совсем близко от нее, так что до него долетало ее дыхание. Сказал тихо:

— Мне не верь. Я не могу решать подобные вопросы. Но я звонил наркому Берии и получил его согласие. Он согласен, Христина, подписать такой приказ, если ты дашь необходимые сведения. Он согласен также подтвердить тебе лично по телефону все те обещания, что ты слышишь от меня. Это тебя устроит?

— Нет, — ответила она, отворачиваясь от пристального взгляда Шепелева. — Этого грязного убийцу я не видеть не желаю, не слышать.

— А те, на кого ты в конечном счете работаешь, не палачи? — Капитан повысил голос. — Или нет в Германии концлагерей, или там не преследуют людей за принадлежность к определенной национальности, разве Гитлер не захватил часть Польши? Разве не уничтожает он сейчас польскую интеллигенцию, евреев, польское офицерство? И окажись твой брат тогда на польско-немецком фронте, ждала бы его та же самая участь.

— Я не работаю на немцев, я посвятила себя великому украинскому народу, ставшему моим родным народом, его свободе! — она говорила уже с меньшим пафосом, нежели звучал чуть раньше.

— Давай не будем лукавить, Христина, — а капитан все повышал голос, усиливая этим свое давление. — Тебе и мне известно, кто стоит за спиной вашей и им подобных организаций. Гитлер. Его абвер и гестапо. И им ваша свободная Украина нужна так же, как кролику святое причастие. Не будет здесь нас, будет здесь Гитлер. И ты сразу перестанешь быть преподавателем университета, а станешь лицом славянской национальности, лицом второго сорта, которого надо перевести в рабы или уничтожить. Вот каким целям служит ваша борьба. Ладно! Не веришь коммунисту вообще, Берии в частности. Тогда верь мне. И представь, что будет, если ты откажешься.

Он положил ладони на ее плечи.

— Ничего не получится тогда, Христина. И ты, может быть, никогда уже не увидишь брата. Не перебивай! Послушай, на что я получил одобрение товарища Берии. Ты отдаешь мне свой отход за кордон со всеми тамошними паролями и адресами. Взамен на свободу выходит твой брат. Местом жительства вам будет выбран один из северных городов. Да, вы будете под надзором. Но вы будете на свободе. Вас не станут наряжать в ватники с номерами, выгонять в мороз на лесосеки, кормить баландой, от которой скоро выпадут все зубы. Вам не придется иметь дело с уголовниками, с настоящими уголовниками, которых ты сегодня видела у себя в доме, а они там, в лагерях, заправляют всем, их порядки там правят, в женских лагерях и мужских. И женщины, уверяю тебе, ничуть не менее жестоки. Еще болезни, конвой, никаких книг. Свобода будет не такой, о которой ты мечтаешь, но плохая свобода лучше доброй неволи. А когда-нибудь, Христина, вы сможете вернуться во Львов или в Польшу.

— А твой Берия не обманет? — наконец спросила она.

— Тогда он обманет и меня. Боюсь, что мне это пережить будет не легче, чем тебе. Но если ты не попробуешь ему поверить, то надежд у тебя не останется. И ты лишишь своего брата, может быть, единственного шанса.

— Хорошо, — выдохнула она и заплакала…

Сон — вот та маленькая награда, которую он получил за завершение операции «Кобзарь» и перевод ее во вторую операцию, коей присвоили кодовое наименование «Тарас». Сон в отельном купе полупустого вагона.

Поезд перебирал колесами рельсы в направлении города под названием Коломыя. Или, если заглядывать дальше, в направлении Венгрии. Как оказалось, именно через венгерскую границу проложен канал отхода. Капитан наказал разбудить его за час до прибытия, не сомневаясь, что умчится в черные клубы забытья, едва его голова коснется железнодорожной подушки. Так и вышло.

Второй раз за какую-то неделю он спал по-человечески только в поездах. Впрочем, можно ли назвать человеческим провальный сон, сон без бесплатного кинематографа сновидений, когда время пожирается в один заглот? Лег, встал — шести часов как ни бывало.

Капитан проснулся на пять минут раньше, чем его пришли будить. Все-таки тренированность пробьет любые запруды, и как бы ни могуча была хватка сна, однако навык просыпаться в заданное время заставил ее разжаться.

И когда в дверь купе осторожно постучали, Шепелев раскрыл ее немедленно. Будить его пришел Василий. Его напарник на операцию «Тарас», оперативный сотрудник львовского НКВД в звании сержанта госбезопасности. Его выделили товарищу Шепелеву, исходя из поставленных перед ними задач. Отрекомендовали: спортсмен, занимается боксом, силен, вынослив, ворошиловский стрелок, «один из самых метких наших стрелков», знает украинский и венгерский, родом как раз из Закарпатья, член партии, взысканий не имеет, не раз доказывал свою преданность идеям Ленина и Сталина. Капитану некогда было самому заниматься подбором кандидатур, он доверился мнению львовских товарищей. В конце концов, решил он, если парню и не хватает оперативной смекалки и обыкновенной сообразительности, то лишь бы подчинялся моим приказам, а спортсмен, боксер и стрелок в предстоящем деле совсем не повредит.

Василий двигался в купе так, словно все в поезде было сделано из стекла. Видимо, не раз уже в иных местах, неловко повернувшись, что-нибудь ломал-крушил, лишь задевая литым плечом. Его круглые щеки украшал розовый румянец — молодой организм сигналил об избыточном здоровье.

Приведя себя в чувство умыванием, побрившись и одевшись (перед выходом из поезда оставалось только надеть куртку — как ни смешно, ту самую, что подарил Микола), капитан пригласил Василия на разговор. За стаканом принесенного проводником чая капитан изложил то, что не вошло во вчерашний скомканный в виду отсутствия времени инструктаж.

— Веди себя так, как привык. Ничего не изображай. Не надо никаких демонстраций вроде зубовного скрежета и зловещего шепота «как я их всех ненавижу, этих красных, этих москалей». И соответственно ничего не надо сочинять, вроде того, что «помню, вызывает раз меня Петлюра…» Веди непринужденные разговоры о всякой ерунде. Начнутся расспросы, откуда, кто, почему, чем занимаешься, как поживает тот-то и тот-то, а как этот — ничего не говори. А его, наоборот, расспрашивай, почему нет! Сейчас перед нами окажется всего лишь мелкая сошка, проводник. Не обязан ты ему ничего сообщать. Назвал пароль, значит, свой, достаточно. У него права тебе не доверять столько же, сколько у тебя — не доверять ему…

Василий кивал и смотрел на товарища Шепелева, как пацаны смотрели бы на проезжающего по улицам легендарного командарма Буденного. Живой герой! Который в одиночку частично уничтожил, частично захватил целый отряд вооруженных боевиков ОУН. Это не слишком полезно для работы, но Шепелев надеялся, что это благоговение постепенно сойдет с его напарника.

— Меня называй на «ты» и по имени. Борисом. Кстати, настоящее имя. Как и ты останешься Василием. Если нет необходимости менять имена, никогда их не меняй…

Поезд с набранной им скоростью мчал вагоны к городу Коломыя. И, наконец, примчал.

Понятие города, оно бесспорно весьма разное у жителей разных населенных пунктов. Для деревенских обитателей Коломыя безусловно самый настоящий большой город: вона сколько улиц, а дома, окружающие вокзал и образующие городской центр, трехэтажны и многоквартирны, здесь расположены всякие управы и конторы, так же в городе имеются самые настоящие заводы. Но житель Ленинграда, если и назовет сие поселение городом, то лишь проявляя уважение к чувствам местного населения. А про себя не определит иначе как «городишком». Столичный снобизм, он вызревает сорняком, выполоть его невозможно, можно лишь скрывать.

Полученный во Львове адрес привел их на окраину города, до которой они без труда и быстро добрались пешком. Дом хороший, основательный, хозяйственный. Камень, кирпич, черепица. И все дома по этой улице добротные, слепленные, складывается впечатление, по одному чертежу.

Калитку можно было открыть и снаружи, просунув руку. Однако капитан стал стучать по ней и звать:

— Эй, хозяин!