Александр Логачев - Капитан госбезопасности. В марте сорокового

Капитан заметил мачту, увенчанную проволочной антенной. Ничего не скажешь, идеальное место для радиопередач. Само по себе высокое, да плюс мачта. Грех не обосноваться здесь абверовскому лагерю. На площадке перед остатками замковых стен, там, где желтая лента дороги добиралась наконец до вершины горы, стояли три машины. Грузовая и две легковых, из последних — одна спортивного типа.

— Бинокль бы, товарищ капитан, — мечтательно прошептал Василий.

— Убью за товарища капитана. Я, конечно, заметил, Василий, что ты ни разу не выговорил мое имя и всячески словесно ухищрялся, чтобы избегать обращений ко мне на «ты». Ладно, называй на «вы». Называй по имени-отчеству Борис Аркадьевич, но в последний раз по-хорошему приказываю — без товарищей.

Щеки Василия пунцовели, как переспелые вишни.

— Извините, не знаю, как получилось. Больше не буду.

— А бинокль бы не помешал, ты прав. Итак, Василий, что получается? Нам известно, что с заставы нас должны были доставить именно сюда, к этим археологам. Значит, не такие уж это простые археологи. На заставе бы у нас отобрали оружие, еще венгерские пограничники бы отобрали и передали бы его нашим абверовским доставщикам. Это связало бы нам руки. Теперь же мы вооружены, и археологическая экспедиция вот она, перед нами. Однако есть одно «но», которое мы обязаны устранить. «Но» всегда обозначает сомнение. Я уверен в том, что перед нами база абвера, но несмотря на мою уверенность на горе может оказаться обыкновенный лагерь обыкновенных археологов. Да, возможно, есть человек или два, которые не роются в земле, они занимаются другим, а именно переправляют перешедших границу дальше до того следующего пункта, который, может быть, и является базой абвера. Как убедиться, что перед нами то, что нам с тобой нужно? Туда проникнув. Нет, я уверен, что мы в любом случае увидим там и показательные раскопки. Нужно же им подтверждать прикрытие. Внешне, думаю, все выглядит пристойно. Другое дело, содержимое палаток.

Капитан проговаривал сейчас не для себя вслух свои сомнения, он именно объяснял Василию ситуацию.

— Во-первых, там должна стоять мощная радиостанция. Во-вторых, мы должны обнаружить там то, чем обеспечиваются агенты, забрасываемые к нам. Именно спецтехнику. Радиостанции переносные коротковолновые. Не подо что не замаскированные и замаскированные подо что угодно, начиная от дорожного чемоданчика и заканчивая радиолой. Кстати, в большом количестве должны наличествовать и батареи питания для этих радиостанций.

Над их головами чирикали, встряхивали ветки и порхали птахи, довольные наступившей весной. Внизу на луг выгоняли отару овец. По дороге от села, раскинувшегося километрах в трех от их холма, мчал грузовик. Внизу и вверху проходила жизнь, которой дела нет до абвера и двух сотрудников НКВД.

— Должны иметься взрыватели и взрывчатка, — говорил капитан. — Первые могут быть замаскированы под бритвенные помазки, детскую игрушку, пресс-папье, одежную щетку. Вторые, скорее всего, под консервы, самый распространенный контейнер для взрывчатки. Хотя и под фрукты, бывает, камуфлируют. Обязательно должны быть различные химические препараты, так как любят немцы химию и очень на нее полагаются: для проведения допросов, для усыпления, для диверсий, например, для засорения авиационных двигателей. Конечно же, оружие и приспособления к нему. Какие приспособления, спрашиваешь? Ну, например, для бесшумной стрельбы, такие толстые резиновые трубки с отверстиями. Не обязательно, но, полагаю, должны иметься в запасе советские документы, карты. И, разумеется, советские деньги, причем в количестве немалом. Одного этого, кстати, достаточно, чтобы убедиться, что перед нами не археологи. Археологам, работающим в Венгрии, что-что, а советские дензнаки пригодиться никак не могут. Ну и, как говорится, прочее барахло. Хоть бы и фотографическая техника, конечно, не любительская. Скажем, для микрофотографирования. А также микроконтейнеры для перевозки микрофотографий. Это может быть все, что фантазия нарисует. Например, накладные ногти. Короче говоря, база вблизи границы или, как ее именуют в абвере, «зеленой границы», должна сама себя выдать. Вот нам и надо ее пощупать.

— И как? — выдавил Василий, слушавший до того командира с открытым ртом.

— Ночью. Днем заметят издалека, с какой бы стороны мы не зашли, позиция, ничего не скажешь, у них превосходная.

— Ночью, особо если лунная будет, тоже хорошо видать.

— Да, ты прав. Но какого черта им скажи на территории дружественной страны, когда все вокруг принимают вас за археологов, выставлять часовых? Хотя не исключено. Но пробовать подобраться будем.

— А если в открытую? Мол, мы на работу, пришли наниматься.

— Думал уже. Закончится ничем. Нас сразу отошьют. И что? Конечно, никто нам не помешает осматривать старинный замок, но глаз с нас не спустят, можешь не сомневаться. Ну, говори, говори, не мучай себя?

Руины Замковой горы

Капитан заметил, что Василий порывается что-то сказать, но на полпути ко рту слова задерживает.

— Това… Борис Аркадьевич, а если…

Он замолчал, наморщив лоб.

— Ну?

— Эх. Если… мы не найдем ничего такого… То ведь получится ошибка. Как тогда? Ведь на заставу не вернешься. Потому что за нами приедет один из тех, кто тут живет среди археологов, опознает нас, и что мы сможем сделать, когда вокруг целая застава венгров? Поймают.

— Если я, — капитан выделил интонацией это «я», — просчитался, то мы возвращаемся домой. Больше нам здесь делать будет нечего. За свою ошибку я буду отчитываться и отвечать.

— Я не думаю, что вы ошибетесь, — попробовал успокоить сержант товарища Шепелева. — Может быть, перекусим?

— Давай.

Василий вытащил из-под себя мешок. Их ждала тушенка, хлеб и купленная у Имре-пчеловода баклажка с медовухой.

— Ты говоришь, раньше они набирали в землекопы местных жителей? — задумчиво произнес капитан. — Вот, кстати, и посмотрим, пойдут-поедут ли по домам вечером люди, похожие на местных жителей.

Никто по домам вечером не пошел. Похоже, не работали местные жители на археологов. Зато любители древностей много ездили на своих автомобилях. Чаще других — на спортивной машине. А по-другому они мало чем выдавали свое присутствие людям, не отрывающим взглядов от Замковой горы. Но очень трудно было разглядеть людей с их позиции, разве только, если те вышли бы из-за стен и показали бы себя. Но не выходили. Определить, сколько же их там всего, возможности не представилось никакой.

Вечер, а за ним и ночь наступили в запланированное природой время. Село, в котором когда-то, надо думать, проживали принадлежащие князю из замка крестьяне, наглядно отходило ко сну. Гасли одно за другим окна. Понять, что делают в столь поздний час археологи было посложнее. Иногда мелькнет какой-то огонек, то ли от фонарика, то ли от открывшегося входа в палатку, и опять ничего, опять темнота на вершине горы. Впрочем, темнота относительная. Как и предыдущая, эта ночь выдалась лунной. Но что вчера радовало и помогало, сегодня огорчало. Однако они не собирались шататься по окрестностям, как черти по болоту, днями и неделями, дожидаясь ночи безлунной.

— Пора, Василий, — дал капитан команду. — Развязываем наши мешочки.

Развязывали не только мешочки, но и тряпицы, в которых было завернуто оружие. Капитан взял с собой, подобрав в оружейных запасах львовского НКВД, свой любимый пистолет, давно уже не табельный маузер. Правда, в модификации 1932 года, так называемую «модель 712» с переводчиком режима огня, позволяющим вести стрельбу очередями. Отсутствовала в вещмешке капитана лишь деревянная кобура-приклад. Маузер, хоть и был тяжел, нравился Шепелеву за точность, надежность и десятипатронный магазин. Пистолетом номер два в его арсенале стал малыш ТК[38].*

Василий выбрал для себя два ТТ. Что ж, каждый должен пользоваться тем, к чему привык.

Ввинтили запалы в гранаты Ф-1, распределили их по карманам. Василий укрепил на поясе двое ножен с финскими ножами. Забрали запасные магазины для пистолетов. Пустые вещмешки они оставят здесь, спрятав под камень.

Операцию капитан видел в общих чертах, во множестве вариантов. Выбор одного из вариантов и перевод общих черт в конкретные контуры зависел от взгляда с близкого расстояния.

Глядеть вблизи они и отправились.

Подъем они совершали по самому крутому из склонов, он же был в тот час и самый темный. Тишина стояла жуткая, никак не устраивающая. Потому выводило из себя даже собственное дыхание, которое, казалось, разносится окрест барабанным треском. Развалины, когда поднимаешь к ним взгляд, снизу, в подсветке луны представали эдакой романтической обителью призраков.

Подниматься было нелегко, легко было покатиться под горушку, поэтому они не спешили, тщательно готовя каждый следующий шаг. Тщательно готовить заставляла и тишь. Не дай бог наступить на сучок, неведомым образом откуда-то взявшийся на склоне. А уж про «покатиться» и речи быть не могло.