Георгий Черчесов - Под псевдонимом Ксанти

«Вот вы и высказались, генерал Кильтман, — глядя на своего оппонента, подумал Хаджумар. — Прошлое вас ничему не научило. Как были нашим врагом — так им и остались… Добро и зло… Они действительно всегда рядом. Так было, но так не должно быть! Но какие слова найти, чтобы они проняли вас, бывших гитлеровских генералов? Вот вы твердите, что служите своей родине, мечтаете о счастье Дойчланд. Но разве возможно благо и счастье одного народа на земле? У нас в Осетии принято застолье заканчивать тостом: „Баркад!“ Это слово обозначает изобилие. Изобилие не только материальное, но и духовное, изобилие радостей, встреч, знакомств, открытий… Горцы-старики, подымая этот тост, провозглашают баркад не только для дома, где они находятся, но и для соседей, друзей, родственников, всех хороших людей на земле… И так поясняют свое пожелание: если в одном доме есть все — и продуктов вдоволь, и у всех крепкое здоровье, судьба каждого сложилась удачно, а у соседей невзгоды, то тень их бед невольно падает и на не нуждающихся ни в чем людей. Наши предки давно поняли истину: счастье в одном доме не может быть, если рядом горе и страдание. Тот, кто мечтает о счастье для себя, для своей семьи, для своего народа, для своей страны, — не может не бороться за счастье всего человечества… В этом наши с вами, господин Кильтман, разногласия. Вы в своих устремлениях ищете дорожку избранных, неся в угоду себе горе другим… Вот история и поставила вас перед крахом».

— Вон он, приземляется! — воскликнул Майрам.

По аэропорту прозвучало объявление о том, что самолет рейсом из Москвы прибывает, и встречающие выискивали в небе стальную птицу. Она ястребом вынырнула из густой пряди облаков и проворно устремилась вниз.

Друг детства Хаджумара Руслан и его племянник Майрам всматривались в спускавшихся по трапу людей, но отсюда, через частую решетку ограды, невозможно было различить лиц пассажиров.

— Это он, он! — махнул рукой на показавшегося из салона самолета седого мужчину Майрам. — Видишь, он поддерживает за локоть пожилую женщину? Это он.

Майрам шепнул стоявшей на проходе дежурной девушке в синей форменной блузке, кого он встречает, та понимающе кивнула, открыла калитку, и он побежал навстречу потоку пассажиров. Но не успел. Черный «ЗИЛ» подрулил к трапу, и Хаджумар сел в него. Через минут лимузин выскользнул из ворот аэропорта и затормозил возле Руслана. Из машины выскочил Хаджумар и, широко раскинув руки, бросился к нему:

— Руслан!

— А это мой племянник, — кивнул на запыхавшегося от бега Майрама Руслан. — Ты семнадцать лет назад носил его на руках.

Черные брови вздернулись вверх, глаза приветливо сверкнули, окинули взглядом ладную фигуру Майрама, крепкая ладонь сжала его плечо:

— Здравствуй, джигит!

Всякий раз, как Майрам наезжает к своему прадеду Дзамболату в Хохкау, его встречают эти добродушно смешливые пронзительные глаза, глядящие на него с фотографии, висящей на стене. Там Хаджумар в парадной форме: генеральский китель весь усыпан орденами и медалями — и советскими и иностранными…

— Садитесь! — пригласил родственников генерала шофер «ЗИЛа».

— У нас есть машина, — кивнув на «Жигули», поблагодарил Майрам.

— Вот что, я, пожалуй, поеду с Майрамом, — сказал Хаджумар. — Соскучился по родным, семь лет не был в Осетии.

Чемодан Хаджумара перекочевал в «Жигули». Руслан уговорил друга сесть впереди, рядом с Майрамом, чтоб лучше был обзор. Когда машина приблизилась к развилке дорог на Бесланском повороте, рука Хаджумара притронулась к плечу Майрама.

— Притормози, — попросил он и обернулся к Руслану: — Махнем в Цей, а?

Майрам невольно улыбнулся этому слову «махнем». Боевой генерал произнес его с глубокой душевной болью, тоской по родным горам, аулу…

— Да как можно? — поразился Руслан. — Дома стол накрыт, гости собрались…

— Мочи нет ждать до утра, — с беспомощной прямотой признался Хаджумар.

— За гостей обидно, — заколебался Руслан. — Предупредить как?

— Через город поедем, — предложил Майрам. — Разница-то всего пять-шесть километров. Заскочим на минутку — и в путь…

— Знаю я: у осетин эта минута часами оборачивается, — сказал генерал. — И нам не вырваться до утра.

— Ладно, — решился Руслан. — Предупредим их по телефону.

«Жигули» рванулись вправо…

Майрам вел машину осторожно, но нет-нет да поглядывал на легендарного генерала. О нем газеты не пишут, радио не рассказывает, телевидение его не показывает. Но Хаджумара знают все. И как часто звучит его имя в их доме! Всякий раз, как заглянет кто-нибудь из земляков, тут же жди: непременно прозвучит имя Хаджумара. Без отчества. И тон, каким произносится оно, всегда почтителен, восторженный и одновременно интимно доверительный, будто говорящий желает подчеркнуть свою близость к знатному человеку.

Хаджумар, не стесняясь друга и племянника, воскликнул:

— Ты на родине, Хаджумар! Смотри в окно — вот она, твоя Осетия… Любуйся ею, дыши воздухом детства!

Слева выросла цепь гор. Чем ближе становилось Алагирское ущелье, тем выше были вершины гор, укутанные шарфом пышных облаков. Генерал жадно всматривался в горы.

Внезапно он широко улыбнулся и воскликнул:

— Хетаг! — Он показал рукой на островок густого высокого леса, мохнатой шапкой нежданно-негаданно выросшего посреди долины. — Давненько я его не видел!

— Паломничества к нему уже нет, — сказал с грустью Руслан. — Объявили его памятником природы. Старики, кому невтерпеж поднять бокал за Хетага, справляют кувд дома.

— Туристскую базу построить бы, — предложил Хаджумар. — Легенда красивая и привлечет многих туристов.

Красивая легенда… Бежал Хетаг от преследовавших его по пятам кровников. Впереди маячила гора, покрытая густым лесом. Ему бы только добраться до нее, скрыться в зарослях. Но сил у Хетага больше не было. Ноги от усталости подкашивались, и он упал. Вот-вот настигнут его кровники. А умирать так не хотелось. Хетаг взмолился, призвал на помощь Уастырджи, доброго бога осетин. И тогда оторвался от горы край леса, и укрыл его от преследователей…

— Видите, на горе среди леса примостилась поляна? — спросил Майрам. — Вон там. Если наложить на нее рощу, находящуюся от нее в десяти километрах, то поляна полностью ее примет и края рощи примкнут к лесу.

— Чудно, но это так, — подтвердил и Руслан.

— Забавно, — улыбнулся Хаджумар. — Выходит, что народ приметил это, и появилась легенда.

В окна машины ворвался сильный запах сероводорода. Хаджумар подался вперед, впился взглядом в девятиэтажные корпуса с широкими лоджиями, застывшие на горе. Он впервые видел их, эти новые корпуса санатория «Тамиск», возле сероводородных источников, благодаря которым и существует санаторий. И больные со всех сторон страны рвутся к ним. Многие прибывают на носилках, чтобы спустя месяц-полтора покинуть санаторий, оставив в местном музее коляски и костыли с вырезанными словами благодарности:

«Не ходил двадцать лет. Теперь костыли не нужны. Спасибо, Тамиск!»

— А вон с той вершины когда-то предателя сбросили, — показал на крутую, вздыбившуюся над рекой скалу Руслан. — Теперь она так и называется: Выступ гнева.

— Называют бедняжку-скалу и лекарем предателей, — весело вставил Майрам.

— Предательство — не болезнь, — произнес Хаджумар. — Это гнойник, язвящий душу. И ему одно лекарство — пуля… Вор может стать честным, пьяница — трезвенником, злодей — добряком, а предатель всегда останется предателем. И смерть не снимет этого клейма.

В доказательство своей правоты Хаджумар мог бы рассказать Руслану и Майраму про Внуского, но нельзя.

…Как это часто бывает с предателями, Внуский уже на третий день полностью признался в своей гнусной деятельности. Более того, он помог завлечь своих заграничных шефов, прятавшихся под личиной аккредитованных в Москве дипломатов, в ловушку, раскрыв такие факты и приведя такие детали, что тем на первом же перекрестном допросе ничего другого не оставалось, как каяться в грехах. Когда все, что требовалось, было выяснено и оставалось передать дело в суд, Внуский вдруг вновь захотел встретиться с генералом. Разговор, состоявшийся в тот день, неожиданно вышел за официальные рамки. Внуский, убедившись, что его поза политического противника Советской власти никого не ввела в заблуждение, подавленно смотрел на генерала воспаленно сверкающими глазами.

— Я который день ломаю голову и никак не могу догадаться, где и когда ошибся… Скажите, как вы вышли на меня? Что вам помогло?

— Улица Красивая, — усмехнулся Хаджумар.

— Улица Красивая? — поразился он. — Но это было так давно! И мне было тогда всего шесть лет! Причем здесь улица Красивая?

— Но вы там все-таки были? — спросил Хаджумар.