Сергей Костин - Страстная неделя

Я рассказал своей неспетой песне, что главные враги Мохова — и большой человек в Москве, и маленький, но столь же опасный в Англии — обезврежены. И что папочка ее укрыт в надежном месте, и, когда все поутихнет, его переправят домой.

— А мне что делать? — спросила Тоня.

— Что хочешь — ты свободный человек в свободной стране. Не выпускать тебя обратно в Россию у англичан оснований нет. Не впускать тебя домой тоже никто не станет. Но и здесь можешь пожить, сколько захочешь.

— А как будет лучше для папы?

— Для папы будет лучше, если у тебя связи с ним не будет вообще. Пока он здесь.

— Но я могу с ним поговорить хотя бы? Ну, еще разок?

— Чтобы убедиться, что я не опоил его опием и не закатал в ковер? — усмехнулся я. — Нет, тот его звонок был последним. Здесь тебе снова придется мне довериться.

На следующем файле Тоня смеялась заранее тому, что хотела мне сказать. А фоном слышался голос Питера, который снова силился понять, с кем она говорит.

— Послушай, Клеопатр, если у тебя есть еще минуточка. Это глупый вопрос, но все же. Как ты считаешь, мне выйти замуж — ну, за того, который сейчас мечется вокруг меня и делает страшные глаза?

Я тоже засмеялся:

— Это не глупый вопрос — вечный. Читай разговор Панурга с Пантагрюэлем.

Не переспросила — Рабле она знает.

— А есть еще авторитетные мнения?

— М-м. Женись, не женись — и в том, и в другом случае ты об этом пожалеешь.

— А это кто?

— Сократ.

— Что за человек! — Я прямо увидел, как она топнула ногой в этом месте. — Ну а сам-то ты что думаешь?

— Точно хочешь знать?

— Точно.

— Нет, Антония, не выходи. Питер, конечно, просто картинка, да и похоже, славный малый. Но раз ты об этом спрашиваешь, то не стоит.

— Я и сама знаю, — сказала Тоня и, помолчав, добавила: — Мы ведь с тобой вряд ли когда увидимся, Клеопатр?

— Это было бы просто чудом.

— Жаль. Я о тебе думаю.

Взгляд мой упал на живот, и я подтянул его.

— И замечательно. На расстоянии я, возможно, сумею сохранить о себе положительное мнение. Ты же не в связи с вопросом о замужестве обо мне думаешь?

Она засмеялась:

— Нет, не в связи.

— Снова испытываешь?

— Можно и так сказать.

Я, наверно, старею. Женщины стали доставлять мне удовольствие просто фривольной болтовней.

И последний звонок — хорошо иметь собственный коммутатор.

— Шанкар, я тебя обнимаю, до следующего раза. Мне теперь Радж нужен.

— Счастливого полета, Пол. Сейчас соединю.

Что-то потрещало, свистнуло пару раз, и вот он, голос Раджа.

— Даже попрощаться не зашел, — так он меня поприветствовал.

— Извини, друг. Разделаюсь с делами, специально прилечу в Лондон попрощаться.

— Угу, лет так через десять.

— Радж, мы вот-вот приедем, а у меня до вылета чуть больше часа. Я хотел просто поблагодарить тебя за все и уточнить, должен ли я пополнить кассу.

— На сегодняшний день, нет. Но я буду выставлять тебе счет за каждый год, в который ты не появишься. Нам всем давно не было так весело.

— А я за свою жизнь не работал так комфортно. Искренне тебе говорю.

— Это все хай-тек. Увидишь, еще пара лет, и мы с тобой будем сидеть пить чай, а все будет делаться само.

— Надеюсь, ты ошибаешься, — сказал я. — Мы еще поживем.

7

Как ни невероятно это покажется, я все успел. Воистину — если это не кощунство говорить такое в Страстную неделю, — когда Господь захочет все устроить, оно само собой получается.

Белозубый худенький мальчик в красной майке выхватил меня взглядом сразу. Я ведь быстрее всех катил за собой чемоданчик.

— Ты запомнил про Торонто? — спросил я, увлекая его за собой.

— А вы про Калькутту? — не остался в долгу Амит.

— Скажи мне, кого ты встречаешь, и перейдем к делу.

— Дедушку.

— Отлично. Смотри.

Во-первых, я оставил ему, гарнитуру, оставшийся «самсунг» и маску. И, главное, магазины и запасной пистолет киллера. Я объяснил, что эти улики должны были попасть на Милл-бэнк не позднее завтрашнего дня.

— Не проблема. Оставим в камере хранения на вокзале и позвоним Объекту А, чтобы забрали.

Не ждал, пока старшие товарищи примут решение. Все правильно: оперативников, как ниндзя, нужно готовить с детства.

Амит растворился в толпе, а я посмотрел на часы. Три пятнадцать. Попробуем все же выручить свой американский мобильный.

В камере потерянных и найденных вещей дежурил долговязый молодой парень. Я объяснил, что по-видимому забыл свой телефон в багажной тележке в понедельник рано утром. Парень посмотрел в журнале, потом походил вдоль полок и вернулся с моим айфоном.

— А как вы докажете, что это ваш? — спросил он.

— Я наберу пароль, и телефон разблокируется.

— Попробуйте.

Я боялся, что телефон разрядился, но в выключенном состоянии он какой-то заряд держит. Демонстрация паренька убедила.

В вип-зал я влетел за пять минут до конца регистрации. С дальнего дивана навстречу мне поднималась внушительная фигура в белом костюме. Спиридон! А я даже не посмотрел ни разу, каким рейсом он возвращается. Я помахал ему рукой и щелкнул о стойку билетом и паспортом:

— Успел?

— Успели, сэр, — улыбнулась мне прехорошенькая вьетнамка. Или камбоджийка, лаотянка — я их не различаю. Чуть ли не та же, которая меня обслуживала, когда в прошлый понедельник я летел в Москву к Эсквайру.

Спиридон уже настиг меня и заграбастал в свои объятья. Я вновь прошел через средиземноморский приветственный ритуал: четырежды потереться щеками.

— Как же ты не выбрался к нам ни разу? — укоризненно загрохотал Спиридон. — Какая программа! Друг мой, какая программа! Я всегда знал, что с тобой времени не потеряешь, но на этот раз вы превзошли себя. Пойдем скорее, мы вон там пьем.

— Я все принесу вам, сэр, — отпустила меня приветливая вьетнамка.

Британская свита Спиридона уже была отпущена. Вокруг столика на диване и в креслах расположились лишь три грации, улыбнувшиеся мне и как-то похоже пошевелившие пальчиками в знак приветствия. Перед ними стояли запотевшие бокалы, на столике из ведерка со льдом торчала бутылка шампанского, обернутая салфеткой. Бармен, мимо которого столь массивная, яркая и шумная фигура не могла пройти незамеченной, незамедлительно принес бокал и мне.

— Какая поездка! — продолжал громыхать неуемный грек. — Лондонский филармонический с Гардинером! Ковент-Гарден! Мы там были каждый вечер — ну, пару раз пропустили. Какие голоса! Анджела Георгиу, Кауфман, Анна Нетребко, один раз даже Пласидо Доминго! Ты же знаешь, я больше люблю оперу, чем балет. Да ты пей, что же ты? Надо еще бутылку попросить.

— Угомонись, Спиридон, — сказал я. — Вон за нами уже идут.

Действительно, вьетнамка, изящная, как фарфоровая куколка, уже шла к нам с моими документами.

Мы стали подниматься. Спиридон привычно поискал глазами, кому бы доверить свою белую шляпу, мальчика-пажа не нашел и сунул ее одной из томных муз:

— Детка, тебя не затруднит?

А сам подхватил меня под руку и повлек за собой.

— Ну, и самое главное — здесь не возражай, я знаю твою скромность — это, конечно, качество сопровождения. Профессор Литтон выше всяких похвал! Не было ни одного вопроса — а ты знаешь, как я дотошен, — на который он немедленно не дал бы ответа. Я даже предложил ему проспонсировать монографию о последнем годе жизни Моцарта, над которой он сейчас работает. Профессор Литтон, это что-то! Это что-то!

Горстка привилегированных пассажиров влилась в зал ожидания, где перед посадкой уже выстроились в очередь простые смертные. Двое сотрудников в штатском проверяли паспорта, а девушки в строгих темно-синих костюмах отрывали посадочные талоны. Наша сопровождающая повела нас в обход контроля, напрямую к рукаву, ведущему в самолет. Там он и стоял с еще каким-то парнем. Да-да, он, Осборн.

Вид у него был самый решительный, неприступный. Подбородок выпячен вперед, глаза ощупывают каждого проходящего мимо мужчину. Не поверил, что мы с Моховым уже над Атлантикой. Догадался, что это мы были утром в Гластонбери. Посчитал по времени, возможно, установил Мохова по отпечаткам пальцев в его пансионе — в общем, понял, что я блефовал. Рано я ему позвонил, лучше было из Штатов это сделать. Спешил Мохова обезопасить, а себя подставил.

Но Осборн кого ищет, Мохова? Он действительно думает, что я попытаюсь сегодня же вывезти его из страны? Меня-то он как может узнать? Я похолодел. Он же догадался тогда, что я был в маске! То есть он на лицо и смотреть не станет. А мой рост и комплекцию он знает.

Уже этого достаточно, чтобы Осборн меня остановил — не важно, иду ли я в демократическом потоке или в ручейке статусных пассажиров. Я бы точно проверил. И почему бы я на его месте действовал с исключительным рвением — у меня бы тоже было чувство, что меня провели. Вежливо попросит паспорт. Он у меня настоящий, но я же не могу притвориться немым? А голос выдаст меня с головой.