Борис Акунин - Квест. Коды к роману.

Отсюда вытекало, что надобно оказаться на самом переднем крае грядущего сражения, где дистанция между SF и NB сократится до нескольких кратких вёрст. После того как начнётся баталия, свести к нулю сие малозначительное расстояние окажется невозможно, ибо оно заполнится десятками тысяч разгорячённых людей.

Следовательно, что?

Verum![8] Нужно оказаться на той стороне непосредственно перед тем, как грянут пушки. Затесаться в расположение неприятельской армии накануне битвы, устроить так, чтоб линии пересеклись, а прочее предоставить Рассудку, Случаю и Химии.

Человеку обычному это предприятие показалось бы чистейшим сумасбродством, но профессор Фондорин не являлся человеком обычным и ещё менее того мог почитаться сумасбродом. У него всё было точно рассчитано. Вероятность полного успеха затеи он расценивал приблизительно в 38 с половиною процентов (приблизительность объяснялась сложностью исчисления столь труднопредсказуемого фактора, как Случай). Для научного опыта, в ходе которого экспериментатор теоретически может погибнуть, это, конечно, маловато, но ради спасения отчизны можно было рискнуть.

К полку графа М. профессор прибился оттого, что ополченцы оказались геометрически ближе всего к расположению французов. Через Разумовских он был знаком с командиром, поэтому даже не пришлось предъявлять сакраментальное письмо от главнокомандующего. Граф встретил Фондорина со всею сердечностью и радушно позвал присоединиться к обществу офицеров.

Пока всё шло превосходно.

Перед рассветом, когда тьма гуще всего, Самсон намеревался перебраться через поле к лесу, про который говорили, что он уж не наш, а ихний.

Сидя у костра, профессор мысленно рассчитывал дальнейшие свои действия и нетерпеливо ждал момента, когда можно будет к ним приступить. Оттого-то его сначала раздосадовал разговорчивый капитан, вздумавший завести с ним неторопливую беседу. Но первые же слова старого вояки заставили Фондорина насторожиться. Вычисленная формула требовала, чтоб он оказался в стане врага непосредственно в канун сражения, а не днём или двумя раньше. Это сильно повысило бы степень риска, а следовательно снизило бы вероятность успеха, как известно, без того не довольно отрадную.

Во всех делах, в которых Самсон не чувствовал себя знатоком, он привык обращаться за советом и помощью к специалистам в данной области. В вопросах, касавшихся войны, капитан вне сомнения являлся инстанцией авторитетной. Если он полагал, что завтра большого дела не будет, к этому стоило прислушаться.

Профессор стал со всей дотошностью расспрашивать, на каких основаниях сделано сие умозаключение. Офицер охотно и подробно отвечал, полагая, что оживление собеседника вызвано понятной радостью: человек, поди, уж с жизнью простился, а тут целый лишний день.

По всему выходило, что капитан прав. Генерального завтра быть никак не может.

Фондорин вздохнул, задумался. Значит, не в нынешнюю ночь, а в следующую?

– Как вы полагаете? – спросил он ещё у капитана. – Что сражение? Чья возьмёт?

– На всё воля Божья, а только верней всего быть нам битыми, – хладнокровно отвечал специалист, посасывая трубку. – Судите сами. Я с французом сходился трижды: при Австерлице, при Фридланде, при Смоленске. Всякий раз задавал он нам перцу с солью. Очень уж хороша у Бонапарта армия. И сам он хват. Эхе-хе, сударь мой. Наш Михайла Ларионович, конечно, старый конь и борозды не испортит, да только где ему против Наполеона? Не тот аллюр.

Плечи у профессора поникли. Ответственность, которую на себя возложил, придавила его ещё сильней.

– Так что же делать? – потерянно молвил он, думая, что тридцать восемь с половиной процентов – это слишком мало.

– А ничего-с. Надобно биться.

Пехотный капитан был хоть и опытен, но в своём прогнозе оказался прав только отчасти. 24-го августа большого дела не произошло, но случилось среднее.

Рано утром, едва рассеялся туман, император Наполеон, которому перед важным боем вечно не сиделось на месте, объезжал позиции и, разглядев у русских новый редут, вылезший за ночь впереди оборонительной линии, сразу понял, что сей прыщ необходимо поскорей выдавить. Это заставит фельдмаршала Кутузова перекособочить всё просчитанное расположение обороны, а смешать диспозицию неприятеля накануне сражения – половина победы.

От идеи до действия у Бонапарта дистанция была короткая. Он тут же отдал потребные распоряжения. Поскакали ординарцы, громоздкая махина задвигалась, одни колонны переместились вправо, другие влево, и вскоре после полудня завязалось сражение. Пехота из корпуса Даву при поддержке кавалерии Понятовского, всего тридцать пять тысяч человек, разом атаковала русское укрепление. Начался Шевардинский бой, увертюра к последовавшей двумя днями позднее Бородинской битве, которую в Европе знают как bataille de la Moscova.[9]

Великая историческая баталия почти совершенно вытеснила из памяти потомков кровавую схватку за Шевардинский редут. Что такое десять тысяч убитых по сравнению с побоищем, в котором полегло сто тысяч? Безделица, не о чем толковать.

А между тем дело вышло, пусть среднее, но жаркое.

Наступление врага застало гарнизон врасплох. Земляные работы продолжались всю первую половину дня и ещё не были окончены. Ров едва начали рыть, контрэскарпы не достигли требуемой высоты, к возведению палисадов ещё и не приступали.

Частая пальба, уже некоторое время доносившаяся из рощи, где находились передовые пикеты, постепенно приближалась. По полю к холму побежали фигурки в русских егерских мундирах. На редуте затрубили тревогу.

Пока артиллеристы готовили пушки, пехотное прикрытие рассыпалось вдоль бруствера. У старого капитана порядок в роте был образцовый. Всем распоряжался фельдфебель, который с командиром был ещё при Измаиле, поэтому командир ни о чём не тревожился. Он только покрикивал на солдат, чтоб их подбодрить: «Айда, сыны, к куме на блины!». «Веселей, ребята! Кого убьют, каши в ужин не проси!». Или прохаживался вдоль строя, говоря: «Сидеть в обороне, ребята, дело лёгкое. Знай, слушай команду. Заряжай да пали!».

Едва сделалось ясно, что французы наступают, начальствующий над редутом распорядился увести ополченцев назад, в поле. Меж брустверами и без мужичья было тесно. Но очкастый молодой человек со своими не ушёл. Он ни на шаг не отставал от капитана и всё допытывался, настоящее ли это сражение или нет. Сколько ветеран его ни гнал, Фондорин не уходил.

Тогда старик решил, что этакого телятю лучше держать при себе.

– Коли вы такой упрямый, батюшка, то делайте, как я говорю. Целее будете.

И потом всё поглядывал на профессора – что он. Приметил, как тот вынул из сундучка две фляжки, золотистую и серебристую. Золотистую положил в карман, из серебристой налил себе полную крышечку, ещё капнул туда бесцветной жидкости из маленького пузырька и залпом выпил.

– Вот это правильно, для бодрости духа, – одобрительно сказал старый вояка. – Что это у вас? Ром? Не угостите ли?

Статский покраснел и убрал фляжку.

– Там только на донышке оставалось…

– У вас ведь и вторая есть? Золотая-то?

– Ту я ещё раньше осушил…

Молодой человек выглядел совсем смущённым.

Капитан добродушно заметил:

– Через меру-то не надо бы. Если много вина выпить, слух затрудняется. И сноровка слабеет. Сейчас он по нам начнёт из орудий бить, так тут без чуткого слуха и быстроты пропадёшь. Я вам сейчас объясню. Ядро, которое через голову летит, оно тонюсенько воет, потому что по вышине идёт. Недолёт – он шмелём гудит. А стеречься надо ядра, которое вот так ж-ж-ж-ж высвистывает. Тут уж не плошай. – Офицер с сомнением поглядел на нескладного профессора и оборвал лекцию. – Вы лучше вот что, голубчик. Глядите на меня и делайте так же. Я стою покойно, и вы стойте. Упаду – падайте. Скакну влево иль вправо – и вы за мной. Авось перетерпим канонаду, ну а уж дальше как Бог рассудит. Иль мы французу кишки на штык намотаем, иль он нам… Э, сударь, да на вас лица нет…

У Фондорина действительно кровь отлила от щёк. Но не от страха, как подумалось капитану, а по совсем другой причине. Ток крови устремился в верхнюю часть черепа – в ту область головного мозга, что ведает нервными и мышечными реакциями. Таков был первый этап воздействия препарата, принятого Самсоном минутой ранее.

Профессор обманул добрейшего капитана. Серебристая фляжка не была пуста, в ней оставалось ещё две полноценных дозы берсеркита, сильнодействующего средства, которое Самсон разработал некоторое время назад, когда получил от одного фанфарона вызов на дуэль.