Следы в ночи. Инспектор Уэст и дорожные катастрофы. Вынужденная оборона - Урсула Куртисс

Ноэль спрятал голову под подушку, коротко задышал, осознавая свою слабость, преисполненный сострадания к самому себе, ожидая в любой момент худшего. Но, опять же, ничего не произошло. Неподвижное тело Бэль продолжало согревать его нежным теплом. Он ощущал тайную жизнь этого тела, его биение и медленный ритм, тесно перемешавшиеся с биением его собственной плоти. Он сделал признание, высказал, в какого человека превратился, но ничто на него не обрушилось, ничто не нарушилось, ничто не взорвалось. Бэль продолжала лежать в его объятиях, вроде бы без страха и без отвращения.

— Бэль…

Он поднял голову, сморгнул, ослепленный светом лампы у изголовья, осмелился взглянуть на нее, увидел, что лицо ее совсем обычное:

— Я… Я тебе не отвратен?

Она успокоила его жестом, полуприкрыв глаза, с грустной, словно разочарованной, улыбкой на губах.

— Ты… Ты меня еще любишь?

— Псих! — сказала она тогда, переведя взгляд на него и гладя ему виски холодными руками. — Псих несчастный!

Тогда он уткнул голову в ее плечо и горючие слезы, слезы избавления, потекли, помимо его воли, из его сомкнутых глаз.

— Бэль… Я думал, что потерял тебя… Ведь неправда, что ты мне изменяла?.. Неправда, что ты была его любовницей? Лучше уж, что я убил его без повода, по ужасной ошибке… Но думать, что ты, что мы…

Она тихонько гладила ему волосы с материнской, но рассеянной нежностью, с коей она обычно утешала его недуги и нервы:

— Неужели ты так плохо меня знаешь?.. Ты же знаешь, что я люблю играть с огнем, люблю нравиться, люблю, чтобы меня лелеяли, люблю чувствовать себя желанной… Но из этого подумать, что… Как ты только мог?

И он действительно спросил себя, как он только мог, теперь, когда объяснение поставило все на свои места. Он расслабился и еще долго продолжал говорить о себе, о Вейле, о содеянном им преступлении, но все более и более далеким голосом, голосом погружающегося в сон ребенка.

— Те двое, что стоят перед домом! — внезапно вспомнил он. — Знаешь, это чтобы помешать мне убежать… Они придут за мной завтра на заре…

— Они тебе так сказали?

— Нет, но комиссар знает, что я ему солгал, что мое алиби ложное…

До ушей его донесся, словно сквозь вату, ровный, приглушенный голос Бэль:

— Спи. Дай мне подумать.

Когда Ноэль проснулся, в мастерскую уже сочился бледный («охровый», подумал он) дневной свет. Место Бэль рядом с ним было пустым. Он прислушался. Кто-то тяжело поднимался по лестнице. Этот-то шум, а также ощущение, что что-то предстоит сделать сегодня с самого утра, и вырвали его из сна.

Он выскочил из постели и помчался на кухню, откуда пробивалась полоска света.

— Бэль?

Она предстала перед ним совсем одетая, с подносом в руках, на котором был накрыт завтрак.

— Это… Это полиция!

— Несомненно, — ответила Бэль. — Накинь хотя бы халат. Я открою.

Ноэль хотел было удержать ее, но в мозгу было такое ощущение пустоты, что никакие слова не приходили на ум.

Она пересекла всю мастерскую, на ходу закрыла складную кровать, раздернула шторы и за остекленной дверью показалась массивная фигура комиссара Марии, вырисовывающаяся словно скала на фоне нежно-серого неба.

— Выпей кофе, еще горячий, — успела сказать Бэль, прежде чем открыть дверь.

Комиссар вошел со шляпой в руке и на несколько секунд неподвижно застыл на пороге. Со двора доносились мужские голоса и мерные шаги.

— Доброе утро, мадам Мартэн, — произнес он самым что ни на есть официальным тоном. — Очень сожалею, что приходится беспокоить вас так рано, но…

— Я знаю, — сказала Бэль. — Вы пришли за мной.

Ноэлю, напяливавшему на себя халат, показалось, что он ослышался. Он бросился в мастерскую:

— Что это на тебя нашло? С ума сошла?..

И тут он заметил, что она в самом элегантном своем черном костюмчике, оживленном кружевной блузкой, что она накрашена, совершенно готова.

— Это я убила Иуду, — спокойно сказала она. — Не хотелось говорить тебе этого вчера вечером, чтобы ты провел спокойную ночь.

— Ты уби…?

Мозг Ноэля был еще затуманен и ему не удавалось связать две мысли.

— Да. Мама и доктор Берг солгали тебе. Это именно меня ты увидел вечером в парке. Иуда был уже мертв, когда ты его ударил.

Ноэль почувствовал, что сердце у него останавливается. Пришлось прислониться к стене.

— Но почему? Почему? — отчаянно спросил он.

Комиссар, неподвижный как статуя, слушал с несколько смущенным видом.

— Иуда раз двадцать просил меня провести вечер с ним наедине. Он хотел, якобы, угостить меня изысканным ужином после театра. А еще хотел, чтобы я выбрала себе одну из самых ценных его картин или безделушек. От такого отказаться трудно. Мне не хотелось обидеть его, отказавшись от подарков. Я думала, что бояться его нечего. Но…

— Но что?

Это спросил комиссар Мария, прежде чем Ноэль успел что-то сказать.

— Когда я пришла на авеню Семирамиды, он сказал, что у него, якобы, мигрень, и никуда пойти не может. Умолил меня дать ему час времени. Мне показалось, что он действительно страдает недугом, он был совсем как маленький мальчик, ну я и уступила. Мы пошли на кухню. Там в холодильнике нашлось все, что надо для легкого ужина. Он откупорил бутылку шампанского «Мумм», самого моего любимого. Теперь мне кажется, что он, наверное, выпил больше, чем следовало. Я сидела на ручке его кресла, курила, а он вдруг притянул меня к себе. Я попыталась высвободиться. Но его лицо прямо окаменело. «Джуди нет дома, — сказал он мне. — Ключ от двери у меня в кармане. Дом совершенно пуст (в чем он ошибался). Можешь кричать сколько угодно. Никто тебя не услышит.» Сначала я подумала, что он просто хочет произвести на меня впечатление. Он всегда относился ко мне так отечески…, да именно так, так старался мне угодить! «Но это же смешно, Иуда. Вы все испортите!», — сказала я, отталкивая его. Пошла к двери: она была действительно заперта. «Дайте мне ключ». Вместо ответа он подошел ко мне, заключил меня в объятия. Сила у него была невероятная, и я поняла, что сейчас он преодолеет мое сопротивление и… Мы боролись стоя. Моя рука нащупала край стола и сжалась на рукоятке колотушки. В тот момент он внушал мне настоящий ужас и мысль о том, что… Я ударила, не с намерением убить его, конечно, но для того, чтобы он разжал объятие, и я смогла бы убежать. К моему величайшему изумлению он упал навзничь и ударился головой о подставку для дров в камине.

— Бэль!