Джеймс Чейз - Невинный убийца

– Убирайся, негодяй! – крикнул я. – Если ты еще раз повторишь со мной этот номер, я сверну тебе шею.

– Как вы разговариваете в соборе! – искренне возмутился Торчи. – Не забывайте, что вы находитесь в храме Божьем.

Я погрозил кулаком «набожному» вору, и он поспешно исчез в темноте.

– Вот это ловко! – восхитилась женщина. – Как это только ему удалось?

Я рассмеялся.

– Для него это детские штучки. Венцом его воровской ловкости был трюк, когда он на улице стянул у одной женщины пояс для чулок. Она заметила пропажу только тогда, когда у нее начали спадать чулки. Этот пояс и сейчас еще висит у него над кроватью.

– Боже!

– Торчи – величайший художник своего дела, но он здесь не один. Собор буквально кишит карманниками, которые неплохо зарабатывают на туристах. К счастью, я знаю большинство из них, и они не трогают моих клиентов. Вероятно, Торчи соблазнился бриллиантовой брошью.

– Мне не следовало прикалывать ее. – Она нерешительно посмотрела на едва освещенную лестницу, ведущую вниз.

– Можно взять вас под руку? Ступеньки здесь слишком крутые.

– Я как раз хотела просить вас о такой услуге.

Она слегка оперлась на мою руку, и мы начали спускаться вниз. На полпути моя экскурсантка споткнулась и чуть не упала, но я успел ее поддержать и притянул к себе, чтобы она не упала.

– И все это высокие каблуки, – сказала она.

Я ощутил ее грудь у своего плеча и взглянул на женщину. Ее глаза светились в полутьме, как у кошки. Наклонившись, я поцеловал свою спутницу в губы. Она слегка прижалась ко мне. Так мы стояли некоторое время, а потом она отстранилась.

– Этого нам не следовало делать, – сказала она, подняв на меня глаза.

– Да, – согласился я и прижал ее к себе еще крепче. Затем поцеловал еще раз, и она ответила на мой поцелуй.

– Не надо, прошу вас…

Вздохнув, я отпустил ее.

– Прошу прощения, – сказал я. – Мне действительно очень жаль. Не знаю, что это на меня нашло.

– Не говорите, что вам жаль. Мне это понравилось. Но не лучше ли нам выбраться из этого мрачного места?

После тишины и покоя собора нас ослепил яркий солнечный свет на площади, оглушили и поразили оживленное движение и множество сновавших взад и вперед людей. Минуту мы постояли на ступеньках собора, щурясь на яркое солнце. Толпа обтекала нас, и мы чувствовали себя наедине друг с другом.

– Я сунула вам 1000 лир в карман, – сказала женщина. – Еще немного практики – и я смогу быть такой же ловкой, как синьор Торчи.

– Но я их не заработал, – возразил я. – Так что не могу принять эти деньги.

– Замолчите, пожалуйста, я терпеть не могу разговоров о деньгах.

– Тогда позвольте мне по крайней мере проводить вас на крышу. Там вы сможете осмотреть статую вблизи.

– С меня хватит собора. Пойдемте куда-нибудь поесть. Мне хочется с вами поговорить.

С этими словами женщина открыла сумочку и вытащила черные очки. Она надела их, и ее глаза полностью исчезли за стеклами. Я с удивлением отметил, что при этом ее лицо потеряло всю свою выразительность. Глаза – это было единственное, что жило на нем.

– Что вы сказали? – озадаченно спросил я.

– Вы всегда так тупы? Разве вам не хочется поболтать со мной? Куда мы поедем?

Я не знал, что и подумать. Мне и в голову не приходило, что она говорит это серьезно.

– Можно пойти в «Сантернаро» или, если попроще, – в «Савикин».

– Меня больше бы устроила какая-нибудь траттория.

– Вы правда хотите в кабачок?

– Да. Лучше всего, конечно, туда, где вы обычно обедаете.

Я отвел ее к Пьерро, в кабачок, что неподалеку от собора. Пьерро вышел из-за стойки, чтобы обслужить нас. Это был небольшой человечек, с брюшком и узким лицом, скрытым за густой черной бородой. Подойдя к столику, он оглядел мою спутницу, и в его глазах загорелись одновременно удивление и восхищение.

– Синьора, синьор, – сказал он. – Какая радость видеть вас у себя! Что вам принести?

– Прошу вас, заказывайте, – сказала она. – Что здесь лучшее?

– Здесь отличное «Резотто». Это фирменное блюдо траттории, и никто не готовит его лучше Пьерро.

– Итак, «Резотто», – сказала она с улыбкой Пьерро.

– Потом «Ассобукко».

Она кивнула.

– И к этому бутылку «Барелло».

Когда Пьерро скрылся в кухне, дама достала из сумочки портсигар и предложила мне закурить. Я взял сигарету, первую за два дня, и зажег для дамы спичку.

– Наверное, вы думаете обо мне Бог знает что и не совсем лестное, – сказала женщина, прямо взглянув мне в глаза.

– Нет, но я не могу поверить своему счастью.

Она рассмеялась.

– Я, наверное, кажусь вам слишком экстравагантной?

– Никоим образом, но вы, вероятно, слишком импульсивны и теперь жалеете о том, что поддались первому порыву.

– Так оно и есть. Я не знаю, что лучше: уйти или остаться.

– Останьтесь, – сказал я. – Лучше всего следовать первым побуждениям.

– Вы так думаете?

– Да.

– Прекрасно. Тогда я остаюсь. Но скажите, как вас зовут?

– Дэвид Чизхольм. А вас?

– Лаура Фанчини.

– Я считал вас американкой, но Фанчини – известная итальянская фамилия.

– Я и есть американка, но мой муж – итальянец.

Я бросил на нее быстрый взгляд.

– Итальянец или был итальянцем?

– Разве это так важно?

– Да.

– Все еще итальянец?

– Да.

Появился Пьерро с двумя бокалами «Кьянти» и сифоном.

– «Резотто» будет готово через пять минут, синьора, а пока позвольте предложить вам аперитив.

Я незаметно толкнул его в бок.

– Убирайся, Пьерро, ты нам мешаешь.

Он с улыбкой вернулся за стойку.

– А какой смысл вы вкладываете в мои слова «все еще»? – спросил я. – Он жив или мертв?

– И то и другое. Четыре года назад он попал в страшную катастрофу и с тех пор не двигается и не говорит. Но он жив.

– Это печально.

– Да, очень. – Она разбавила «Кьянти» водой из сифона. – Но это печально и для меня.

– Если бы я раньше знал об этом, то не поцеловал бы вас, – сказал я.

– А почему вы меня поцеловали? – спросила она, не глядя на меня. Ее тонкие пальцы вертели бокал.

– Сам не понимаю.

Она продолжала играть с бокалом. После долгого молчания она наконец сказала:

– Я почувствовала то же самое.

Сердце у меня сильно забилось.

– Вы попросили меня остаться здесь, – продолжала она, – значит, вы влюбились в меня с первого взгляда? Верно?

Я улыбнулся.

– Не совсем точно. Я поправляю вас. Просто при первом взгляде на вас я почувствовал как бы удар тока. – В этот момент появился Пьерро с «Резотто». Он поставил его. Мы молчали до тех пор, пока хозяин траттории не ушел от нашего столика.

– Я не могу понять, почему такой человек, как вы, занимаетесь работой экскурсовода, – сказала она.

– Для меня нет другой работы. Я не отмечен в полиции. Но это, конечно, тайна.

– Вы хотите сказать, что у вас нет разрешения на жительство?

– Вот именно.

– Но ведь его нетрудно достать.

– Не для меня. Мне не дают разрешения на жительство потому, что у меня нет гарантированной работы, а работы мне не дают потому, что у меня нет прописки. Типичный итальянский замкнутый круг.

– Тогда почему вы вообще остаетесь в Италии?

– Мне нравится эта страна, и, кроме того, я пишу книгу об итальянских соборах.

– Вы, я думаю, будете последним человеком на земле, который решил заниматься подобным делом.

– Вы так считаете? Когда я жил в Нью-Йорке, я был архитектором. Не знаменитым, но на жизнь я себе зарабатывал. Потом меня призвали в армию, и в конце концов я оказался в Италии. У меня не было денег, а так как мне не хотелось вступать в конфликт с полицией, то я стал «диким» гидом.

– А не лучше ли было все же добиться в полиции разрешения на жительство? Я уверена, что это можно устроить.

– Наверное. Но мне не хочется заниматься этим.

Пьерро принес «Ассобукко». Когда он ушел, Лаура спросила:

– У вас действительно нет денег?

– Теперь немножко есть.

– Но раньше вы сказали…

– Я работаю с переменным успехом, но меня это не волнует. Мне вполне хватает моего заработка. Расскажите мне лучше о себе.

Лаура пожала плечами.

– Мне особенно нечего рассказывать. Я работала секретаршей у американского консула в Риме, затем его перевели сюда, в Милан. Здесь я встретилась с Бруно (моим теперешним супругом), и он предложил мне выйти за него замуж. Он очень богат. Мне надоело работать в бюро, да и Бруно казался очень влюбленным, ну я и вышла за него замуж. Год спустя он попал в автомобильную катастрофу, сломал позвоночник и получил другие серьезные повреждения. Врачи сказали, что он не оправится, но они не знают Бруно. Для него нет ничего невозможного, если он что-то вобьет себе в голову. Он твердо решил жить и делает это вот уже четыре года. Он не двигается, не говорит, не может пошевелить ни одним мускулом, но он живет.

– Неужели для него нет никакой надежды?

Она покачала головой.

– Не знаю, сколько это еще продлится. Врачи говорят, что муж с одинаковым успехом может или помереть через день, или прожить несколько лет, – с горечью сказала она.