Лоренс Блок - Грехи отцов наших

— Так это он оплачивал квартиру Венди?

— Возможно, даже наверняка. Ответ на этот вопрос мог дать он сам, однако теперь, увы, это невозможно. Я со своей стороны хочу добавить, что у Венди он не был единственным, пока они поддерживали отношения.

— Вот как!.. Значит, кроме него, она встречалась с другими? Одновременно?

— Скорее всего. Я делаю такой вывод потому, что у этого человека была семья и жили они в предместье Нью-Йорка, из чего следует, что он не мог уделять любовнице достаточно много времени. Да и сама Венди не была склонна привязываться к какому-то определенному мужчине, так как была слишком напугана трагическими последствиями своей связи с тем профессором из Индианы.

— Итак, она постоянно меняла партнеров. Я правильно вас понял?

— Да.

— И получала с них деньги за услуги?

— Да.

— Это ваше предположение или вы знаете точно?

— Я знаю это точно.

И я рассказал о разговоре с Марсией и о том, каким образом та поняла, как Венди зарабатывает на жизнь. О том, что сама Марсия тоже успела попробовать себя на этом поприще, я предпочел умолчать.

Голова Хэннифорда склонилась, плечи уныло поникли.

— Выходит, репортеры не врали — она действительно была проституткой…

— Это как посмотреть.

— Что вы имеете в виду? — Он метнул на меня изумленный взгляд. — Это как беременность: она либо есть, либо ее нет.

— С этим трудно спорить, но, согласитесь, все зависит от человека. Одни поступают честно, другие — нет.

— Мне всегда казалось, что понятие «честность» однозначно. По крайней мере я привык так думать.

— Должно быть, вы правы, но на все можно взглянуть и с другой стороны.

— Даже на проституцию?

— Конечно. Видите ли, мистер Хэннифорд, Венди не ловила клиентов на улице, не выставляла напоказ ножки и не делилась заработком с сутенером.

— В этой роли выступал юный Вэндерпол?

— Нет. О Вэндерполе я скажу немного позже. — Я откинулся на спинку кресла и на секунду прикрыл глаза, стараясь подобрать нужные слова. — Не думаю, что Венди можно назвать проституткой. Она и деньги-то брала не так, как это принято у женщин легкого поведения.

— То есть как это — не так? — спросил Хэннифорд, задирая брови.

— Скажем, очередной партнер приглашал ее отужинать в дорогой ресторан, потом привозил домой, где они отправлялись в постель. А уходя он протягивал ей двадцатку и говорил что-то вроде «Очень хочу сделать тебе какой-нибудь подарок, но ты ведь лучше знаешь, что выбрать. Избавь меня от хлопот, возьми деньги и купи что-нибудь сама». Не исключено, что сперва она отказывалась, а потом просто привыкла, что перед уходом они оставляют на тумбочке некоторую сумму.

— Теперь я понимаю…

— Она не сразу начала принимать у себя незнакомых мужчин, то есть тех, кого она никогда в жизни не видела. Сейчас принято делиться с друзьями телефонами «доступных» девочек. Иногда это делается просто так, но гораздо чаще с целью повысить собственный престиж как героя-любовника. При этом говорится вскользь такая фраза: «Она чудесная девушка, ничего общего с уличными потаскушками. Только сейчас временно оказалась без работы, поэтому подсунь ей немного деньжат при уходе, чтобы малышка не пропала в этом огромном городе»…

Я перевел дыхание и продолжил:

— В один прекрасный день она проснулась и внезапно поняла, что то, чем она занимается, называется проституцией. Беда в том, что к этому моменту она уже привыкла к такой жизни и не находила в ней ничего предосудительного. Насколько мне известно, сама Венди никогда ни у кого не просила денег и не назначала сумму. К тому же больше одного раза за вечер она ни с кем не встречалась, а иногда даже отказывалась от свидания. Если же все-таки отправлялась с ним в ресторан, то потом ссылалась на головную боль или усталость, если мужчина ей не нравился. Из чего следует, что всем этим она занималась не из-за денег.

— А ради удовольствия, вы хотите сказать?

— Я бы так не сказал. Просто Венди себя не осуждала, такая жизнь казалась ей вполне приемлемой. Сами подумайте, она не стала жертвой работорговцев, не была товаром; она могла подыскать пристойную должность в каком-нибудь офисе, могла вернуться домой в Ютику или хотя бы просто позвонить вам и попросить немного денег. Ничего подобного она не сделала.

Поднявшись с кресла, я подошел к его столу. На зеркальной поверхности сего массивного сооружения царил безукоризненный порядок, что, несомненно, делало честь хозяину кабинета. С правой стороны стояли две фотографии в красивых рамочках. Хэннифорд безмолвно наблюдал, как я взял их в руки и принялся изучать. На первой была изображена женщина лет сорока, с неуверенной улыбкой на довольно невыразительном лице. С другой на меня смотрела юная длинноволосая красавица; ее глаза сияли, а ослепительная улыбка годилась для рекламы зубной пасты.

— Когда ее сфотографировали? — поинтересовался я, с трудом отрываясь от карточки.

— На школьном выпускном балу.

— А вашу супругу?

— Что-то не припомню, но уже давно. Лет шесть-семь назад.

— Я бы не сказал, что между матерью и дочкой есть хоть какое-то сходство.

— Вы правы. Венди пошла в отца.

— То есть она похожа на Блора?

— Да, на него. Сам я с ним никогда не встречался, но мне говорили, что Венди — его копия.

Фотографию миссис Хэннифорд я аккуратно поставил на прежнее место, но, прежде чем сделать то же самое со снимком Венди, долгое время смотрел в ее смеющиеся глаза. Трудно было отделаться от ощущения, что мы давно с ней знакомы — слишком многое я узнал об этой девушке за последние несколько дней, слишком глубоко проник в ее интимный внутренний мир.

— Скаддер, — нарушил молчание Хэннифорд, — вы сказали, что она все это делала не из-за денег.

Я кивнул.

— Тогда почему?

Было видно, как старательно Хэннифорд избегает встречаться взглядом с глазами запечатленной на цветной карточке Венди. Когда же это все-таки случилось, он болезненно сморщился.

— Вы многого от меня ждете, — произнес я негромко. — Я не психолог и не психиатр, я всего лишь бывший полицейский.

— Мне это известно, — напомнил он.

— Поэтому я могу только строить гипотезы. Поделюсь ими с вами, если вы настаиваете. Внутреннее чутье подсказывает мне, что во всех этих мужчинах Венди подсознательно видела своего отца, которого ей так недоставало всю жизнь. Ей хотелось почувствовать себя дочкой, а тем, как вы сами понимаете, надо было получить свое. Впрочем, Венди не огорчалась, ведь таков же был и ее обожаемый отец: человек, который случайно переспал с мамой, сделал ей ребенка, а затем отправился в Корею, где и сгинул без следа.

Между Блором и ее «одноразовыми» партнерами существовало еще одно важное сходство — у него тоже имелась семья; и это также было в правилах игры, заставляя выбирать женатых мужчин, в каждом из которых ей чудился незабвенный папочка.

Однако Венди на собственном горьком опыте убедилась, что более устойчивая связь влечет за собой нежелательные последствия. «Папочка» может увлечься ею, и тогда его жена — а в ее представлении — «мамочка», захочет свести счеты с жизнью, а самой Венди придется бежать и скрываться. Отсюда следовало, что всего безопаснее сводить все отношения к деньгам. Тогда и новый знакомый не успеет к ней прикипеть, и «мамочка» не предпримет смертельный шаг, и дочке Венди не придется никуда бежать.

И хотя я, как уже сказал, не психиатр, но если бы я узнал ее так хорошо еще при жизни, мог бы от всей души кое-что посоветовать. У вас есть что-нибудь выпить?

— Простите? — опешил Хэннифорд.

— Есть у вас тут что-нибудь крепкое? Коньяк, виски, ром?

— Ах, это!.. Понятия не имею. По-моему, была какая-то бутылка, но что там — не знаю.

Поразительно! Как можно не знать, есть ли у тебя выпивка?

— Ну так поищите свою бутылку. Разберемся на месте. Что вы застыли? Валяйте ищите.

На его выразительном лице ясно читалось недоумение: да кто я такой, черт побери, чтобы командовать в его собственном кабинете? Потом он, видимо, решил, что при данных обстоятельствах это несущественно, поднялся из-за стола, порылся в застекленном шкафчике и выудил на свет Божий четырехгранную бутыль.

— Виски! — торжественно возвестил он.

— Пойдет.

— Только, боюсь, мне нечем его разбавить.

— Сойдет и неразбавленное, дайте только бутылку и стакан. Если и стакана нет, обойдусь без него.

Стакан он принес из приемной секретаря и с неподдельным интересом, который даже не пытался скрыть, принялся наблюдать, как я наполнил его почти доверху. Отпив большую часть, я поставил стакан на стол, но тут же снова подхватил, опасаясь испачкать отполированную поверхность. Чуткий Хэннифорд тут же достал из ящика листок бумаги, и я использовал его в качестве подставки.