Лоренс Блок - Время убивать

— Я хотел принести снимки. Но подумал, что меня может сбить автобус или я могу забыть конверт в такси. Тут я вспомнил, что Орел-Решка боялся попасть именно под автобус. Я подумал, что надежней будет их сжечь.

— Уверяю вас, у меня нет ни малейшего желания видеть их. Теперь, когда я знаю, что их больше нет, на душе у меня легче. — Он посмотрел на меня испытующе. — Но ведь вы подвергались ужасному риску. Вас могли убить!

— И чуть было не убили. Дважды.

— Не понимаю, почему вы взялись за такое опасное дело.

— Я и сам не понимаю. Скажем так: я хотел оказать услугу одному своему другу.

— Другу?

— Орлу-Решке — Джаблону.

— Странные у вас друзья. Вы не находите?

Я пожал плечами.

— Впрочем, ваши мотивы не имеют особого значения. Важно, что вы добились успеха.

Я не был столь уверен в этом.

— Когда вы впервые сказали, что надеетесь раздобыть для меня снимки, как настоящий вымогатель, вы потребовали вознаграждения. Довольно правдоподобный ход. — Он улыбнулся. — Однако я считаю, что вы и в самом деле заслуживаете поощрения. Может, и не ста тысяч долларов, но достаточно солидной суммы. К сожалению, у меня не так много наличных с собой…

— Вы можете выписать чек.

— О?!. — На мгновение он задержал на мне взгляд, затем выдвинул ящик и достал толстую чековую книжку — по три чека на каждой странице. Снял колпачок с ручки, поставил дату и поднял на меня глаза.

— Какую сумму вписать?

— Десять тысяч долларов.

— Вы назвали цифру, не задумываясь.

— Это десятая часть того, что вы были готовы заплатить шантажисту. Мне кажется, это вполне разумная сумма.

— Вполне разумная и приемлемая для меня. Выписать чек на предъявителя или на ваше имя?

— Ни то ни другое.

— Простите?

Не в моей компетенции было прощать или не прощать его.

Я сказал:

— Мне от вас ничего не нужно. Орел-Решка достаточно хорошо заплатил за ту работу, что мне пришлось проделать.

— Тогда чего вы хотите?

— Переведите деньги на счет Детского городка, созданного отцом Фланегеном для мальчиков. Кажется, он находится в Небраске.

Он положил ручку и недоуменно уставился на меня. Его лицо слегка покраснело, но то ли он оценил мой юмор, то ли политик взял в нем верх, он вдруг откинул голову назад и захохотал. Смех был искренний и веселый, таким он, во всяком случае, казался.

Он выписал чек и вручил его мне, заметив, что у меня замечательно развито чувство справедливости. Я свернул чек и убрал его в карман.

— Детский городок?! Вы знаете, Скаддер, все это уже в далеком прошлом. Я имею в виду то, что вы видели на фото. Это была слабость, неприятная, злополучная слабость, но все это уже позади.

— Если вы так говорите…

— Откровенно говоря, у меня даже не возникает теперь подобного желания. Дух зла изгнан. Но даже если бы оно появилось вновь, я без труда поборол бы его. Для меня гораздо важнее карьера, я не могу ею рисковать. А за эти несколько месяцев я осознал, что такое — жить под угрозой разоблачения.

Я ничего не ответил. Он встал, прошелся по кабинету и стал рассказывать мне о своих планах преобразования великого штата Нью-Йорк. Я слушал вполуха. Мне только хотелось определить по его тону, насколько он искренен. И я решил, что он действительно искренен. Он страстно желал стать губернатором, всегда к этому стремился, и у него как будто были для этого веские основания.

— Ну что ж, — сказал он, — я, кажется, произнес целую речь. Могу ли я рассчитывать на ваш голос, Скаддер?

— Нет.

— В самом деле? А я-то думал, что произнес убедительную речь.

— Но я не буду голосовать и против вас. Я вообще не голосую.

— Но ведь это ваша гражданская обязанность, мистер Скаддер.

— Я плохой гражданин.

Не знаю, почему, но он широко улыбнулся.

— Между прочим, — сказал он, — мне нравится ваш деловой стиль, Скаддер. Нравится, хотя я и пережил из-за вас много неприятных моментов. Ваш рациональный подход понравился мне еще до того, как я узнал, что шантаж — это просто розыгрыш. — Он понизил голос, перейдя на доверительный тон. — Для такого человека, как вы, я мог бы найти очень хорошее место в своей организации.

— Меня не интересуют организации. В одной из них я отслужил пятнадцать лет.

— Вы имеете в виду полицию?

— Да, верно.

— Вероятно, я неточно выразил мысль. Вы могли бы работать на меня.

— Я не хочу ни на кого работать.

— Вы довольны своей теперешней жизнью?

— Не то чтобы очень…

— Но вы не хотите ее менять?

— Да.

— Что ж, это ваше право, — сказал он. — И все же я удивлен. В вас есть глубина. Вы могли бы достичь значительно большего — если не ради самого себя, то ради других, кому могли бы сделать много добра.

— Я уже сказал, что я плохой гражданин.

— Да, потому что вы не пользуетесь своим правом участвовать в выборах. Но мне сдается… Ну что ж, если вы передумаете, мистер Скаддер, мое предложение остается в силе.

Я встал. Он протянул мне руку. Я не хотел обмениваться с ним рукопожатием, но не видел, каким образом можно этого избежать. У него была крепкая, уверенная хватка, которая сулила ему процветание. Если он хочет победить на выборах, ему придется пожать множество рук.

«Действительно ли он не испытывает теперь влечения к мальчикам?» — подумал я. Вообще-то мне было все равно. Снимки, конечно, произвели на меня тошнотворное впечатление, но мое моральное возмущение было не так уж велико. Мальчик, который позировал на них, наверняка получил хорошие деньги и, несомненно, отдавал себе отчет в том, что делает. Мне было неприятно пожимать ему руку, я знал, что никогда не буду его собутыльником. Но я решил, что вряд ли он намного хуже любого другого сукина сына, который будет претендовать на пост губернатора.

Было около трех, когда я вышел из офиса Хьюзендаля. Я подумал было позвонить Гузику и узнать, как они справляются с Беверли Этридж, но решил, что лучше сберечь десять центов. Мне не очень хотелось говорить с ним, да и, по сути, меня мало волновало, как они завершат дело. Я прошелся по Уоррен-стрит и заглянул в какую-то столовку. Особого аппетита у меня не было, но я давно ничего не ел, и мой желудок легким бурчанием демонстрировал свое недовольство. Я заказал пару сандвичей и чашку кофе.

Затем я еще немного прогулялся. Неплохо было бы зайти в банк, где хранились материалы на Генри Прагера, но уже темнело, и банк наверняка закрылся. Я решил отправиться туда утром и уничтожить все, что передал мне Орел-Решка. Конечно, Прагеру уже ничто не могло повредить, но оставалась еще его дочь, и у меня было бы легче на душе, если бы я знал: ничто больше не будет угрожать ее спокойствию.

Я добрался до гостиницы на метро. Там меня ожидало послание. Звонила Анита, она просила непременно ей перезвонить.

Я поднялся наверх и написал на белом конверте адрес Детского городка. Вложил в него чек Хьюзендаля, приклеил марку и опустил конверт в гостиничный почтовый ящик. Вернувшись в номер, я пересчитал деньги, что взял у Мальборо. Их было немного: всего двести восемьдесят долларов. Значит, какая-нибудь церковь скоро получит от меня двадцать восемь долларов, однако пока я не испытывал никакого желания отправиться туда. Мне вообще ничего не хотелось.

Итак, все кончено. Мне больше не нужно ничего делать, и в душе моей стало пусто. Если Беверли Этридж привлекут к суду, мне, наверное, придется выступить в качестве свидетеля. Но если суд и состоится, то это произойдет только через несколько месяцев. Меня ничуть не угнетала перспектива выступить свидетелем. Мне уже неоднократно приходилось давать показания в суде. Что до всех остальных, то Хьюзендаль вполне может стать губернатором, если, конечно, сумеет заручиться поддержкой политических боссов и так называемых народных масс; Беверли Этридж пребывает под опекой полиции, а Генри Прагер через день-другой будет погребен. Перст Судьбы определил его участь, и моя роль в его жизни завершена. Мне остается лишь причислить его ко многим другим, поминая которых я зажигаю — уже бесполезные — свечи. Вот и все.

Я позвонил Аните.

— Спасибо за перевод, — сказала она. — Деньги нам пригодятся.

— Там, откуда я взял эти деньги, их полно, — ответил я. — Но, боюсь, для нас этот источник иссяк.

— С тобой все в порядке?

— Да, конечно. Почему ты спрашиваешь?

— Твой голос звучит по-другому. Не знаю, что именно, но что-то в нем изменилось.

— Просто у меня была трудная неделя.

Последовала пауза. Наши разговоры обычно полны пауз.

Потом она сказала:

— Мальчики интересовались, не пойдешь ли ты с ними на баскетбольный матч?

— В Бостоне?

— Почему это в Бостоне?

— «Никсы» выбыли. Пару дней назад их разгромили «Кельтиксы». Об этом шумели всю неделю.