Лео Мале - Солнце встает из-за Лувра

Она вздрогнула. То, что я собирался ей сказать, не было таким уж страшным. Я перевел дух и продолжал, набивая трубку:

– Латюи. вынужденный покинуть свою нору в развалинах дворца королевы Изабеллы, прятался у вас, угрожая донести о вашем преступлении, если вы не согласитесь выполнить все его требования, а их три: квартира, еда и все прочее. История, которую я вам преподнес в субботу и которую вы проглотили со вздохом облегчения, никак не соответствовала действительности. Мне надо было вас задобрить, не открывать своих орудий и узнать, находится ли Латюи там, где я предполагал. Значит так: квартира, еда и все прочее. Марёй застает вас с Латюи и порывает с вами. В ответ на требования Латюи вы предъявляете свои. Латюи вами командует, но вам все же удается окрутить его немного и, ставя карту на его воровские наклонности, послать ограбить магазин Жана Марёй, где, как известно, оставляют на ночь крупные суммы денег. Часть своей доли вы употребляете на подкуп акробатов. Вы знали, где они остановились, и передали им пакет через администрацию гостиницы «Арена». Затем вы звоните Марио и даете ему указания. Голосом грузчика, сообщил мне Марио. Изменить свой голос, говоря по телефону, не проблема. Марио, убитый падением своей жены, признался мне во всем, но ранее, в пятницу утром, он отработал посланные вами деньги и обвел меня вокруг пальца.

Я раскурил свою трубку и пустил в потолок облако дыма, чтобы оздоровить атмосферу.

– Такие вот дела. Возможно, во всем виновата ваша мать. Она взбалмошная женщина и никогда вами серьезно не занималась. Вы относитесь к поколению – я не сказал бы проклятому, но почти. Дети этого кровавого свинства, имя которому – война; дети невиданного разгрома, оккупации, потом освобождения страны, а также свободы совершать всевозможные глупости. У меня возникла мысль, что вы стали спать с Кабиролем только с определенного дня или определенного вечера в ноябре прошлого года. Но задолго до этого вы должны были знать, что это за мошенник, и стать его сообщницей. Плавильня Ларшо является, в частности, и вашей собственностью, а Кабироль нуждался в подобном заведении. Он не перепродавал купленные у бандитов краденые золотые вещи, а переплавлял их. Именно поэтому никто никогда не обнаружил следов этих вещей. Выручка уменьшалась, зато риск равнялся нулю. Иногда он отливал золото в слитки, а иногда изготавливал симпатичные парижские безделушки, вроде этого ножа с нагой золотой танцовщицей, которым вы проткнули его сердце. Эта же танцовщица существует в сотнях тысяч других экземпляров, но из меди. Такой же экземпляр лежал на столе у Жана Марёй. Да, и вы – будущая владелица плавильни, и по крайней мере один рабочий – Шарль Себастьен, были сообщниками Кабироля. И вот однажды вечером Жакье застает вас за вашей преступной деятельностью. В этот момент вы были там… Я не хочу сказать, что это вы его убили.

Она подняла свое увядшее лицо с глазами, полными слез. Ее грудь беспорядочно вздымалась, подбородок дрожал, как у старухи. Она вдруг сильно постарела.

– Нет, я не думаю, что это были вы…

Я даже не распознал ее голоса, тихого и бесцветного, когда она прошептала:

– Он понял все сразу… кольца… брошки – сплошное золото на столе… и мы все это переплавляем. Я упала в обморок, когда началась борьба… а потом увидела его, лежащего мертвым… Кабироль утащил меня к себе, запер и ушел. Потом вернулся… они бросили труп в Сену… мне пришлось молчать, у него были возможности доказать, что я единственная виновница происшедшего. Я никогда не смогла понять до конца, что произошло той ночью, кроме того, что вынуждена ему уступить. Помню, он говорил мне, что никогда больше у него не будет такой возможности… он очень долго ждал…

Бросили в Сену? Как бы не так! Имея под рукой раскаленное горнило с температурой 1700 градусов! Только сумасшедший стал бы тащить труп по городу и бросать его в воду А Кабироль сумасшедшим никак не был. Они разрезали убитого на куски и сожгли в горниле. Но если Кабироля нельзя назвать сумасшедшим, то его сообщник свихнулся. Травмированный этой жуткой работой, Шарль Себастьен вскоре помешался на боязни огня – пирофобии. Интересно: закралось ли в душу Одетты хоть раз подозрение о том, что действительно произошло? Но мне не понадобилось описывать ей эти ужасы.

– Отлично,– сказал я,– нет, это сделали не вы. По крайней мере надеюсь.

Я встал.

– Кабироль был мерзавцем и не заслуживал, чтобы жить. Латюи отправил на тот свет ни в чем не повинного наивного бедолагу. Очевидно, и самого Латюи можно назвать своего рода жертвой, но мне надо было бы начистить кучу луковиц, чтобы проронить хотя бы одну слезу по поводу его судьбы. Я ни о чем не сожалею, вот только история с Жакье ранит мне душу, но этот грех полностью лежит на Кабироле. Кроме того, остается еще мисс Пирл…

Я взял в руку фотографию акробатки.

– …Возможно, она осталась бы жива, если бы так не нервничала в тот вечер. Она не промахнулась бы в полете. Но она сильно нервничала. Она осуждала Марио, пошедшего на предложенную сделку, чувствовала, что здесь скрыта драма, и была немного не в себе. Без этих бабок, подсунутых Марио, она сегодня была бы жива. В конце концов это не мое дело. Вы можете идти.

Я бросил фотографию на стол.

– Ах, да! Есть еще одно происшествие в субботу. Оно завершило всю эту историю. Я хотел заманить Латюи в какое-нибудь укромное местечко, поговорить и добиться от него подтверждения вашей виновности… да… возможно, еще кое-что. И у меня тоже были плохие намерения. Я уж не знаю, стараюсь все это забыть…

Я замолк, вспомнив о своем намерении отдать пятьдесят тысяч франков, свистнутых у Кабироля, тому бедному малышу, лишенному плюшевого мишки (найду его родителей, само собой разумеется). Поможет ли мне это навсегда забыть свои дурные мысли?

– …И я никогда не узнаю,– продолжал я,– пошел ли Латюи за мной по своей собственной инициативе и попал в ловушку, или это вы натолкнули его на это… А если это сделали вы, я наверняка никогда не узнаю, надеялись ли вы, что он меня уничтожит, или, наоборот, я его убью. Вот этого я не знаю. И не хочу знать.

Она встала, убрала волосы со своего прекрасного лица и молча посмотрела на меня. Ее глаза не выдавали никаких чувств. Я запихнул нейлоновые трусики в пакет и сунул пакет ей под мышку. Она прижала руками полы своего жакета, чтобы скрыть наготу груди, и, как сомнамбула, направилась к двери. При каждом шаге в разрезе юбки молнией сверкал шелковый чулок.

На следующий день газета «Ле Крепюскюль» опубликовала сообщение о следующем происшествии:

«На улице Бретань молодая девушка, мадемуазель Одетта Ларшо, 22 лет, проживающая по улице Ториньи, бросилась под колеса грузового автомобиля. Доставленная в госпиталь, несчастная вскоре скончалась. Налицо явное самоубийство, но тем не менее, поскольку у водителя были обнаружены легкие симптомы алкогольного опьянения, комиссариат Анфан Руж[9] начал расследование».

Анфан Руж!

Действительно этот квартал носит такое имя.

Подходящие слова – дальше некуда.

1955 год

Латрюи – свиноматка.

Латюль – черепица – символ несчастного случая.

Шошотт – слово женского рода.

Тетя – пассивный гомосексуалист.

Островерхая Башня – так парижане называют Управление Уголовной Полиции.

Сале по-французски – соленый.

Базар де Л'Отель де Виль – большой универмаг около Парижской Ратуши.

Ларибуазер – городская больница Парижа.

Анфан Руж – Красные Дети.