Джеймс Чейз - Нет убежища золотой рыбке

– Стив, это Фрэнк. Он хочет поговорить с тобой.

Я взял трубку:

– Привет, Фрэнк!

– Привет. Может, приедете ко мне минут через двадцать? – произнес глубокий баритон Фрэнка Латимера. Я спрашивал себя, ворует ли его жена в универмаге. – Сэлли купила креветок, мы ждем Джека, Сюзи, Мерилл и Мейбл. Ну как, приедете?

В кабинет вошла Линда.

– Спасибо… но сегодня нет. Никак не можем. Я, кажется, простудился и пораньше хочу лечь спать.

Я выслушал его соболезнования и попрощался.

– Какая простуда?! – Линда сердито смотрела на меня. – Послушай, что за ерунду ты несешь? И к тому же у нас в доме совершенно нечего есть. Сейчас же позвони и скажи, что ты передумал и приедешь.

– Нам не повредит разок и попоститься. Садись, нам нужно серьезно поговорить.

– Если тебе не хочется, я поеду одна, – сказала она и потянулась к телефону.

Я вынул из кармана флакон духов и поставил его перед Линдой.

К сожалению, часто случается, что проходит время и человек словно пробуждается. Мужчина или женщина смотрит на своего партнера и понимает, что чувство, которое он питал к нему, вдруг умерло. Месяцы и годы, прожитые вместе, превращаются в горку серого пепла, а взаимная любовь, этот редкий и драгоценный дар, вдруг исчезает. Для меня этот момент прозрения наступил, когда я увидел ее с протянутой к телефонной трубке рукой.

Узнав флакон, она медленно убрала руку, а на ее лице появилось настороженное выжидательное выражение. Ее тонкие губы сжались в узкую линию, и впервые с момента нашей встречи я заметил, что она далеко не так красива, как мне казалось. Когда двое любят, между ними зарождается нечто необъяснимое. Это нечто драгоценно, но хрупко, невероятно хрупко. Когда я сидел и смотрел на Линду, это нечто драгоценное вдруг угасло. Так перегорает лампочка. Ровный приятный свет и через секунду – тьма.

Я смотрел на нее и ждал. Она держалась настороженно. Облизав губы, она взглянула на меня:

– Почему здесь мои духи?

– Сядь, Линда, ты навлекла на нас большую беду. Мы должны вместе как-нибудь из нее выпутаться.

– Не понимаю, о чем ты говоришь. – Она уже оправилась, и голос звучал совершенно спокойно. На лице появилось выражение скуки, к которому она обычно прибегала, желая показать, что я ей надоел. – Позвони Фрэнку и скажи, что мы приедем.

– Тебе что-нибудь говорит имя Джесс Горди?

Она нахмурилась:

– Нет… Но что с тобой сегодня? Послушай, если не хочешь никуда идти сегодня, то я пойду одна. Мне…

– Горди, управляющий универмагом «Велкам», приходил сегодня, и я записал наш разговор на пленку. Я хочу, чтобы ты послушала. Сядь!

После короткого колебания она повиновалась:

– Почему ты хочешь, чтобы я это слушала?

Голос Линды все же утратил обычную самоуверенность. Она перевела взгляд на магнитофон, и я заметил, как ее руки сжались в кулачки. Я нажал на кнопку, и мы в молчании выслушали Горди, который рассказывал свою грязную историю. Когда он упомянул о фотографии, я достал ее из ящика и положил перед Линдой. Она бросила взгляд на фото, и ее лицо вдруг осунулось. В это мгновение она выглядела на пять лет старше, а когда Горди сказал: «…и ваша милая, красивая жена, мистер Менсон, пошла бы в тюрьму», она вздрогнула, словно ее хлестанули бичом. Мы прослушали все до конца.

«Вот мое предложение: дайте мне двадцать тысяч, и я отдам вам этот кусок пленки. Учитывая ваше положение, это не такие уж большие деньги… Я предложил бы вам завтра вечером явиться ко мне с наличными… Значит, завтра вечером… И, пожалуйста, с деньгами».

– Не понимаю, почему ты поднял такой шум из-за дурацкого флакончика с духами. Что ж, видимо, не остается ничего другого, как дать ему эти деньги… – Она встала. – Да, я сделала глупость, признаю, но так поступают многие. Так почему же, в конце концов, и мне нельзя? И вообще, как сказал этот тип, это не такие уж и большие деньги для человека с твоим положением.

Она направилась к двери, а меня охватила такая ярость, какой, пожалуй, я не испытывал ни разу. Я вскочил, обошел вокруг стола и схватил ее за руку в тот момент, когда она взялась за ручку двери. И залепил ей такую затрещину, что ее отбросило к стене, колени у нее подогнулись, и она сползла на пол. Яростным рывком я поставил ее на ноги и швырнул в кресло. Она упала на сиденье, едва дыша, прижав руки к пылающей щеке, и со жгучей ненавистью уставилась на меня.

– Сукин сын!

– А как тебя называть – воровкой?!

– За это я с тобой разведусь! Ты меня ударил! – закричала она вне себя. – Ты сделал мне больно, зверь! Боже, как я тебя ненавижу! Теперь никуда не смогу выйти! Что скажут люди, если увидят меня в таком виде? Подожди, это тебе дорого обойдется, уж я позабочусь! Ты еще пожалеешь!

Я молча сидел и смотрел на нее. От бессильной злости она стукнула себя по коленям. Глаз у нее начал заплывать. Она выглядела нелепо и глупо, как капризный ребенок, впавший в истерику. Потом она вдруг расплакалась. Она сползла с кресла, подбежала ко мне и уткнулась лицом в мою рубашку.

– Не позволяй им посадить меня, спаси от тюрьмы.

Я испытал мимолетное сочувствие, и только. Еще вчера ее объятия могли пробудить желание, теперь же они ничего для меня не значили.

– Линда, прошу тебя, успокойся. – Я понимал, что говорю холодно. – Ну успокойся же! Поднимись и садись сюда, нам вместе нужно поискать какой-нибудь выход.

Линда подняла красное, залитое слезами лицо и отпустила меня.

– Стив, ты меня ненавидишь, да? – Она подавила рыдания. – Обещаю, что буду хорошей, правда, если ты избавишь меня от этого. Честное слово, я буду хорошей женой, я…

– Замолчи и смотри не скажи чего-нибудь такого, о чем потом будешь жалеть. Я принесу что-нибудь выпить.

Она встала, колени ее дрожали.

– Боже! Ты словно каменный! Никогда б не подумала…

Я подошел к бару и налил нам обоим неразбавленного виски. Когда я возвращался со стаканами к письменному столу, зазвонил телефон. Я поставил стаканы и взял трубку.

– Можно попросить Линду? – спросил женский голос.

– Линда заболела. У нее простуда. А кто ее спрашивает?

– Это Люсиль. Линда простудилась, какая жалость! Я могу чем-нибудь помочь? Только скажите, я сразу же прибегу. Я могу варить чудесные супы.

Люсиль Бауер жила в конце нашей улицы в одноэтажном доме. Это была высокая некрасивая лесбиянка средних лет, которая, по-моему, проявляла нездоровый интерес к некоторым девушкам нашего района.

– Спасибо, Люсиль, мы справимся сами.

– Бедняжка Линда, я могла бы прийти утешить ее.

– Ее сейчас утешают три таблетки аспирина. Но все же спасибо.

– Ну, не стану больше задерживать. Я знаю, что у вас всегда много работы. Мне очень нравится ваш журнал, мистер Менсон.

– Спасибо, я чрезвычайно рад, а пока до свидания.

Я повесил трубку.

Стакан Линды был пуст. Она дрожала всем телом, и ее глаз совсем заплыл. Я налил ей еще на три пальца спиртного.

– Что теперь нам делать? – простонала она. – Боже, и послал же ты мне муженька! Можешь заплатить этому типу?

Я сел и закурил сигарету.

– Это шантаж, а по-твоему, мы должны поддаться на него?

– А как же иначе! – Она снова сорвалась в крик. – Ведь он засадит меня в тюрьму!

– Ты этого очень боишься? – Я посмотрел на нее. – В конце концов, доказано, что ты воровка, а вор всегда должен считаться с тем, что его могут поймать.

– Ты стараешься меня напугать, но я просто не буду тебя слушать. Ты ненавидишь меня, да! Ты с ума сходишь по этой твоей подлой секретарше! Уж я-то отлично знаю, как вы там развлекаетесь в редакции!

Я подался вперед и заглянул ей в глаза.

– Хочешь еще пощечину? Если сейчас же не замолчишь, получишь!

– Только посмей меня тронуть! Я буду кричать и позову полицию! Слышишь, только посмей!

Я был сыт по горло ею и этой историей.

– Уходи, Линда, мне нужно подумать, уходи, прошу тебя.

– Они не посмеют меня посадить в тюрьму, мне это не пережить. Какой позор! – Она снова расплакалась. – Помоги мне. Про Джин я сказала просто так. Мне страшно, и не знаю вообще, зачем я так делала… все так делают.

Это становилось невыносимым. Совершенно необходимо было побыть одному, чтобы все спокойно обдумать. Я встал и вышел из комнаты.

– Стив, не оставляй меня одну!

Ее отчаянный крик заставил меня только ускорить шаги. Я выбежал из дому, сел в машину и поехал в город. И мне казалось, я умчался бы на край света, лишь бы уйти от этой жизни. Когда я въезжал на стоянку возле редакции, часы на башне пробили семь. Пришлось звонить ночному вахтеру Джо Смоллу, чтобы он впустил меня.

– Это вы так поздно собираетесь работать, мистер Менсон?

– Да.

Редакция была моим единственным убежищем. Здесь я мог спокойно посидеть, подумать и отыскать какой-нибудь выход. Я поднялся на лифте, вошел в свой коридор и открыл дверь в рабочий кабинет. Войдя, я сразу же услышал в соседней комнате стук пишущей машинки Джин. Меня удивило, что она до сих пор работает, хотя знал по опыту, что никто не уходит из редакции, пока не закончит работу. Я научился ценить Джин и хорошо понимал, что без нее наш журнал не добился бы такого успеха. Я включил у себя свет, подошел к двери и открыл ее. Девушка сидела за машинкой, и ее пальцы быстро порхали по клавишам. Она подняла голову, ее глаза расширились от испуга. Она перестала печатать.