Дэшил Хэммет - Худой мужчина

— А что я мог сказать? Ты же ничего не делала и ничего не говорила.

Услыхав такое, она призадумалась, наморщила лобик; заговорила, однако же, совсем о другом:

— Я не знала, что между вами и мамочкой что-то было. Конечно, я тогда была совсем ребенком — ничего бы не поняла, даже если бы заметила. Я даже не знала, что вы так запросто, по имени друг друга зовете.

Нора со смехом отвернулась от зеркала.

— О-о, уже интересно. — Своим гребнем она указала на Дороти. — Продолжай, милая.

Дороти вполне серьезно повторила:

— Так вот, я не знала.

В это время я вылавливал из своей рубашки булавки, которые туда повтыкали в прачечной.

— А сейчас ты что знаешь?

— Ничего, — сказала она и стала постепенно краснеть, — но могу догадываться. — Она склонилась над чулком.

— Можешь, и догадываешься, — прорычал я. — Только кончай разыгрывать смущение, дуреха. Если у тебя порочный склад ума, тут уж ничего не поделаешь.

Она подняла голову и рассмеялась, но вопрос задала серьезным тоном:

— По-вашему, я очень похожа на маму?

— Такие случаи нередки.

— И все же, как по-вашему?

— Тебе хочется, чтобы я сказал «нет». Нет.

— И вот это мне приходится терпеть, — весело сказала Нора. — Он неисправим.

Я оделся первым и вышел в гостиную. Мими сидела у Йоргенсена на коленях. Вставая, она спросила:

— Что вам на Рождество подарили?

— Нора подарила мне часы. — Я показал их Мими.

Она заметила, что часы прелестны, и была совершенно права.

— А вы ей что подарили?

— Ожерелье.

Йоргенсен сказал:

— С вашего позволения, — и встал смешать себе коктейль.

В дверь позвонили. Я препроводил в гостиную Квиннов и Марго Иннес и представил их Йоргенсенам. Нора с Дороти наконец-то оделись и вышли из спальни, и Квинн немедленно прилип к Дороти. Ларри Кроули приехал с девицей по имени Денис, а несколько минут спустя прибыли Эджи. Я выиграл у Марго — в долг, разумеется — тридцать два доллара в триктрак. Девице Денис пришлось отправиться в спальню и немного прилечь. В начале седьмого Элис Квинн удалось, с помощью Марго, отлепить своего мужа от Дороти и утащить на какой-то прием, где они непременно обещали быть. Ушли и Эджи. Мими надела пальто и принудила мужа и дочь последовать ее примеру.

— Извините, что не смогла пригласить заблаговременно, — сказала она, — но, может быть, зайдете к нам отобедать завтра вечером?

— Конечно, — сказала Нора.

Все обменялись рукопожатиями и любезностями, и они ушли.

Закрыв за ними дверь, Нора прислонилась к ней спиной.

— Боже, какой красавчик, — сказала она.

В тот день я еще понимал, и где мое место во всей этой истории с Винантами, Вулф и Йоргенсеном, и что я должен делать — то есть, нигде и ничего. Однако, когда на следующее утро, часа в четыре, мы зашли в «Кафе Рубена» выпить кофе по пути домой, Нора раскрыла газету и в одной из колонок светских новостей вычитала следующее:

«Ник Чарльз, бывший ас Трансамериканского следственного агентства, прибыл с тихоокеанского побережья с тем, чтобы раскрыть тайну убийства Джулии Вулф.»

А когда, примерно шесть часов спустя, я открыл глаза и принял сидячее положение, Нора усиленно трясла меня, а в дверях спальни стоял человек с пистолетом в руке.

Он был молод, упитан, темноволос, среднего роста, с широкими скулами и близко посаженными глазами. Одет он был в черный котелок, черное пальто, сидевшее как влитое, темный костюм и черные штиблеты; и все это выглядело так, словно было куплено не более четверти часа назад. В руке у него покоился черный автоматический пистолет тридцать восьмого калибра, никуда конкретно не направленный.

Нора говорила:

— Он заставил меня впустить его, Ник. Он сказал, что должен…

— Поговорить с вами должен, — низким хриплым голосом произнес человек с пистолетом. — Поговорить — и все, но обязательно должен.

Я к тому времени уже проморгался, окончательно проснулся и посмотрел на Нору. Она была взволнована, но нисколько не испугана — впечатление было такое, будто она наблюдает, как лошадь, на которую она поставила, идет по дистанции, опережая других на ноздрю.

Я сказал:

— Ладно, говорите, но будьте так любезны убрать пушку.

Он улыбнулся одной нижней губой.

— Да уж знаю, что на испуг тебя не возьмешь. Наслышан. — Он положил пистолет в карман пальто. — Я Шеп Морелли.

— Не слыхал про такого, — сказал я.

Он шагнул в комнату и принялся покачивать головой.

— Джулию я не убивал.

— Очень может быть, только ты со своими новостями не по адресу. Этим я не занимаюсь.

— Я ее три месяца не видел, — сказал он. — Разошлись мы.

— В полиции расскажи.

— Не было у меня причин желать ей зла. У нее со мной все было честь по чести.

— Все это очень замечательно, — сказал я, — только такой товар здесь не принимают.

— Послушай. — Он еще на шаг подошел к постели. — Стадси говорил, ты — что надо. Поэтому я и пришел. Сделай…

— Как Стадси поживает? — спросив я. — С тех пор как он загремел в двадцать третьем, не то в двадцать четвертом, я ни разу его не видел.

— Он в порядке. С тобой хотел бы повидаться. На Сорок Девятой Западной кабак держит, «Клуб Чугунная Чушка» называется. Но, слушай, что ж они со мной-то делают? И вправду считают, что я убил, или же просто хотят еще и это на меня навесить?

Я покачал головой.

— Сказал бы, если б знал. Газетам не верь — я этим делом не занимаюсь. Спроси в полиции.

— Это было бы просто гениально. — Он снова улыбнулся нижней губой. — Просто умнейший поступок в моей жизни. Как раз ихний капитан три недели в больнице провалялся — поспорили мы с ним маленько. То-то бы ребята порадовались, если б я к ним заявился и начал вопросики задавать. Дубинки бы от счастья запрыгали. — Он поднял руку ладонью вверх. — Я к тебе без балды пришел. Стадси говорит, что с тобой можно без балды. Давай без балды.

— Я и так без балды. Если бы что знал, так уж…

Во входную дверь застучали. Три раза, резко, настойчиво. Стук еще не прекратился, а Морелли уже выхватил пистолет. Казалось, что глаза его задвигались во всяких направлениях одновременно. Из груди его вырвался какой-то металлический рык:

— Ну-у?

— Понятия не имею. — Я присел чуть повыше и кивнул на пистолет: — Тебе игру вести. — Пистолет был направлен мне точно в грудь. Я слышал биение пульса в ушах и чувствовал, что губы мои распухли. Я сказал: — Пожарной лестницы здесь нет, — и протянул левую руку к Норе, сидевшей на другом краю кровати.

В дверь снова забарабанили, и низкий голос сказал:

— Откройте. Полиция.

Нижняя губа Морелли наползла на верхнюю, под радужкой глаз показались белки.

— Ты, сука! — произнес он тихо, даже как бы с некоторым сожалением. Он слегка пошевелил ступнями, придавая себе больше устойчивости.

В замке лязгнул ключ.

Левой рукой я ударил Нору — она упала и прокатилась по полу. Подушка, которую я правой набросил на пистолет Морелли, казалась невесомой — она плыла по воздуху медленно, как бумажная салфетка. И не было в мире звука — ни до, ни после — оглушительней, чем выстрел из этого пистолета. Что-то ожгло мне левый бок, а я распластался на полу, ухватил Морелли за лодыжку и перевернулся на спину. Он повалился на меня и принялся лупить меня пистолетом по спине, пока я не высвободил руку и не начал, в свою очередь, лупить его, целя как можно ниже.

Вошли люди и растащили нас.

Чтобы привести в чувство Нору, понадобилось пять минут.

Она села, держась за щеку, и водила глазами по комнате, пока не увидела Морелли, который стоял между двумя полицейскими агентами с наручником на одной руке. Лицо у Морелли было не очень — фараоны немножко над ним поработали, не могли отказать себе в удовольствии. Нора гневно воззрилась на меня.

— Придурок чертов! — сказала она. — Зачем же было меня совсем вырубать? Я же знала, что ты его возьмешь, да только очень уж посмотреть хотелось.

Один из фараонов рассмеялся.

— Боже мой, — сказал он восхищенно. — Вот крепкая баба!

Она улыбнулась ему и встала. Когда она посмотрела на меня, улыбка сошла с ее лица.

— Ник, ты…

Я ответил, что, по-моему, это пустяки, и расстегнул то, что осталось от пижамы. Пуля Морелли прорыла канавку, дюйма четыре длиной, под левым соском. Оттуда текло много крови, но рана была неглубокая.

Морелли сказал:

— Жаль. Не повезло. Пару дюймов повыше — и все было бы как надо.

Фараон, который восхищался Норой, — высокий, рыжеватый, лет сорока восьми — пятидесяти, в сером костюме, сидевшем на нем не очень ладно, — ткнул Морелли ладонью в рот.

Кайзер, управляющий «Нормандии», сказал, что вызовет врача, и направился к телефону. Нора побежала в ванную за полотенцами.