Лоуренс Блок - Билет на погост

Медленно и осторожно я попытался открыть окно; оно легко отворилось. Я осмотрелся, удостоверясь, что никто не наблюдает за мной из окон соседнего здания — иначе в засаду мог попасть не Мотли, а полицейские, вызванные по тревоге каким-нибудь не в меру законопослушным гражданином; но все было тихо. Я открыл окно настежь и перешагнул через подоконник.

От кровати шел запах, как от звериной берлоги. В квартире жила женщина, это можно было определить с первого взгляда, но я сразу почувствовал присутствие мужчины — трудно было определить, давно ли он побывал здесь последний раз, но я сразу же машинально опустил руку в карман и вытащил на свет «смит»; указательный палец замер на курке.

Подойдя к двери туалета, я снял с ручки китель Эчвэрри и внимательно осмотрел его — не знаю зачем. Порывшись в карманах, я повесил его на место.

Затем я исследовал заваленный всевозможным хламом туалетный столик. Чего здесь только не было: монеты, жетоны метро, старые билеты, всевозможная косметика, помада, булавки!.. Интересно, кто же такая мисс Лепкурт и как она умудрилась связаться с Мотли? И чего это стоило ей? Я полез было в ящички, но тут же приказал себе не тратить впустую время — Мотли все равно там нет, а интересовал меня лишь он.

Квартира была вполне типичной для подобных зданий — три маленькие комнатки, расположенные в ряд вдоль узкого коридора. Из окна, через которое я проник в нее, можно было увидеть входную дверь, и мне пришла в голову мысль закрыть окно, чтобы это не бросилось ему в глаза в первую же секунду, как только он откроет дверь, но потом понял, что в этом не было никакой необходимости — в первый же момент он все равно увидит меня, стоящего перед ним с револьвером в руке.

Теперь нужно было занять правильную позицию. Я прошел через среднюю комнату, затем проверил ванную, в которой стояла ванна на ножках в форме когтистых звериных лап. Перед аркой, ведущей в переднюю комнату, я замер в нерешительности, зажав револьвер перед собой, как фонарь, хотя света было и так достаточно: он лился из окна спальной позади меня, еще больше — из окна гостиной, смотревшего как раз на промежуток между соседними зданиями.

Я двинулся вперед.

Что-то, появившееся буквально из ниоткуда, с силой ударило по сжимавшей револьвер руке в нескольких дюймах от запястья. Рука тут же обмякла, а «смит» тридцать восьмого калибра отлетел далеко в сторону.

Две могучие лапы схватили мою руку: одна в середине предплечья, другая — около плеча; я полетел через всю комнату, как будто вышвырнутый из катапульты. Я плашмя врезался в стол, отлетевший куда-то в сторону, и перестал ощущать ставшие ватными ноги. Я выставил перед собой руку, пытаясь найти опору, и свалился на пол.

Мотли громко захохотал.

— Ну, давай, — сказал он. — Поднимайся.

На нем была снятая с Эчвэрри форма — вся, кроме кителя, разве что туфли были неуставными — не простые черные на шнурках, а коричневые, с острыми носками. Теперь в комнате горел свет, иначе цвет обуви я не мог бы рассмотреть.

Я медленно поднялся на ноги. На полицейского он никак не был похож, внезапно подумалось мне, и дело тут было совсем не в обуви. Множество полицейских выглядят так, как полицейский выглядеть не должен, — отпускают усы или бороду, например; Мотли же не был похож ни на какого полицейского вообще — кадрового или добровольного, современного или старомодного.

Мотли стоял, прислонившись к двери, и, поигрывая пальцами, с явным удовольствием разглядывал меня.

— Шумновато, — отметил он. — Не так-то уж ты хорош в нападении, а? Додумался — мусорные контейнеры таскать да по пожарным лестницам лазить — в твоем-то возрасте! Я так беспокоился за тебя, Скаддер! Боялся, ты свалишься и шею сломаешь.

Я осмотрелся в надежде увидеть револьвер. Он лежал на противоположном конце комнаты, наполовину под креслом. Я поднял глаза на Мотли, и по его лицу скользнула ухмылка.

— Потерял ты пушку, — сказал он, взял дубинку Эчвэрри и постучал ею по ладони.

Я по-прежнему не чувствовал руки в том месте, где пришелся удар дубинкой, — боль наверняка будет длиться еще несколько дней. И это еще вопрос, сумею ли я прожить так долго.

— Ты, конечно, можешь попробовать добраться до него, — заметил он, — но, думаю, шансы не так уж велики: я ближе, и я быстрее, ты даже коснуться его не успеешь. Если уж на то пошло, шансов выскользнуть за дверь у тебя все-таки побольше.

Он кивнул на дверь, и я послушно посмотрел туда.

— Она не заперта, — сказал он. — Была на цепочке, но я снял ее, услышав, какой грохот ты поднял внизу; я подумал: если ты увидишь цепочку, то догадаешься, что в квартире кто-то есть. Хотя и не думаю, что ты обратил бы внимание на это — да?

— Не знаю, — ответил я.

— Куртку я на дверь повесил специально для тебя — надеюсь, догадался. Иначе ты квартирой бы ошибся. Ты такой шут гороховый, Скаддер, что мне самому приходилось изо всех сил облегчать тебе задачу.

— Нуда.

Я проанализировал свои ощущения, но страха не обнаружил; против всяких ожиданий я был абсолютно спокоен. Мотли я не боялся. Я уже вообще ничего и никого не боялся.

Быстро повернувшись к двери, я сделал вид, что вот-вот последую его совету и брошусь туда. Это, конечно, было бы глупостью — Мотли наверняка закрыл ее на замок: но даже если дверь не заперта, этот мерзавец все равно доберется до нее одновременно со мной.

Да я и не мог бежать — не для того я пришел сюда.

— Давай, — еще раз сказал он. — Посмотрим, успеешь ли.

— Раз уж мы оба здесь, Мотли, — возразил я, — ты у меня в руках.

Он громко расхохотался, затем ткнул в мою сторону дубинкой и расхохотался вновь.

— Сейчас я испытаю ее на твоей заднице, — сказал он. — Посмотрим, так ли она понравится тебе, как Элейн.

При этом он буквально впился в меня глазами, наблюдая за моей реакцией, но я оставался совершенно невозмутим.

— Она мертва, — добавил он. — Тяжелая у нее была смерть, у бедняжки; да ты и сам, впрочем, знаешь.

— Ошибаешься, — возразил я.

— Нет, моя работа чистая, Скаддер. Могу рассказать тебе подробно, что я делал с ней, — если, конечно, хочешь.

— На этот раз ты ушел слишком рано; охранник сразу же поднялся наверх и вызвал «скорую помощь». Сейчас Элейн в Нью-йоркском госпитале, и жизнь ее вне опасности. Она уже дала показания, а охранник подтвердил их.

— Лжешь!

Я отрицательно покачал головой.

— Но это меня как раз мало заботит, — продолжил я. — Вспомни, что Ницше говорил: «Это закалит тебя...»

— И это правда!

— "...если не убьет", разумеется.

— Я начинаю уставать от тебя, Скаддер. Ты больше нравишься мне, когда прощения просишь.

— Замечательно, — сказал я. — Что-то не припомню, когда это я у тебя прощения просил.

— Скоро придется!

— Сомневаюсь. Тебе пришел конец, Мотли. Ты раньше был очень осторожен, но в конце концов вляпался. Пора понять, что тебя ожидает. Ты проиграл.

— Я тебе рот заклею, — сказал он, — чтобы никто твоих воплей не услышал.

— Тебе конец, — повторил я. — Элейн осталась жива, и теперь тебя ничто не спасет. Ты истязал ее два часа и даже не потрудился проверить, жива ли она, перед тем как уйти. Ты можешь лишь угрожать, но это бесполезно, если человек, которому ты угрожаешь, тебя не боится. Ты проиграл.

Я отвернулся, демонстрируя презрение, и, молниеносно схватив бронзовую китайскую пепельницу, отлитую в виде жертвенника, метнул ее во взбешенного моими словами Мотли. Жертвенник размером был в полгрейпфрута и упал со стола, на котором стоял, во время моего падения.

Он не повторил свою прежнюю ошибку и даже не попытался поймать брошенный мною предмет. Отклонившись, он кинулся вперед, чтобы остановить меня. Сделав обманное движение, направленное прямо в голову Мотли, я нырнул вниз и нанес ему удар в середину корпуса — кулак ударился будто о стальной лист: его живот состоял из железных мускулов, невозможно было найти ни единого слабого места. Он нанес ответный удар, который вскользь пришелся по моей голове, не причинив, впрочем, никакого вреда. Я еще раз пригнулся, пропуская следующий удар, прижал подбородок к груди, впечатал кулак чуть пониже пупка и тут же, согнув колено, врезал ему в промежность.

Мотли быстро повернулся боком, заблокировав мой удар, схватил мою руку и сжал ее пальцами, будто клещами. Сила его была поистине чудовищной, однако из-за недостатка времени он не имел возможности искать болевые точки; так что хотя боль и была адской, я вполне мог терпеть ее, не снижая натиска и не теряя сознания.

Я вновь ударил его в живот; Мотли инстинктивно напрягся, и я всем корпусом отшвырнул его к стене. Он обрушил на меня град ударов, стараясь целиться в плечи и череп, однако в боксе как противник он не представлял из себя ничего особенного. Я еще раз сделал вид, что пытаюсь нанести ему удар в пах, а когда Мотли повернулся, защищаясь, впечатал ногу в подъем его ступни. Судя по реакции, это причинило ему сильную боль, и я ударил еще раз, сильнее, надеясь сокрушить хотя бы пару мелких костей голеностопного сустава.