Владимир Брюханов - Смертоносный призрак

Форстер:

– А может, хотел еще раз убедиться, что не наследил внутри? И наставил при этом новых следов – уже при свидетелях! И этим замазал старые! Похоже на то?

Крэмер:

– Едва ли. Думается, по опыту наблюдения за этой квартирой, что хранить секреты в ней долго невозможно. Особенно бабы трепливые, хотя эта Винтер – себе на уме. А если предъявить каждому из них обвинение в убийстве, да затеять допросы, да столкнуть их на очных ставках – эта публика что хочешь разболтает. Думаю, что и Гитлер это прекрасно понимает – и на такое не рискнул бы. Я вообще считаю, что много участников – это верный провал. Лично я, если бы пошел на такое, то действовал бы один.

Зауэр (с иронией):

– Вот в следующий раз мы тебе это и поручим!

Зауэр серьезно продолжает:

– Поведение Винтера может быть и не просто. Кто знает, что на самом деле и его жена могла видеть или слышать. Вот они и обменивались мнениями – с вечера и до утра. А утром, когда дверь оказалась запертой, – им-то уже яснее все стало. Вот он и мог ринуться отпечатки пальцев затирать – не обязательно, что свои собственные. Но и из возможных убийц его тоже не нужно пока списывать – это верно. Тут нам спешить не надо. (Пауза.) И Гитлер, возможно, все-таки мог так сработать, что остальные ничего и не заметили – как и уверяют теперь. (Пауза.) И все же что-то они слышали. Тут, скорее всего, каждый и каждая из них подумали, что хозяин все же не выдержал – и двинул ей в морду на прощание! И поделом, дескать! Но об убийстве едва ли кто вчера подумал – ни те в квартире, ни эти в машине, а теперь и не знают, что самим точно говорить и что другие говорят. Это-то мы ощутили? (Остальные согласно кивают.) Хуже, если какой-нибудь Шварц снова их всех проинструктирует, но, пожалуй, такого инструктажа и не будет – это ведь тоже наши подозрения может усилить. А мы-то их уж постарались успокоить – вроде бы ничего и не заподозрили. Так?

Остальные снова кивают.

Зауэр к Форстеру и Крэмеру:

– Спасибо, ребята, неплохо поработали. Копайте дальше – может кто-нибудь из посторонних еще что-то вспомнит. Если что срочное – знаете, как меня найти. А так – до утра понедельника!

Зауэр к Мюллеру:

– А вы, доктор, пока задержитесь у себя. Нам еще решать со вскрытием.

Все встают, Форстер и Крэмер прощаются с Зауэром рукопожатием, выходят вместе с Мюллером.

Зауэр садится, поднимает телефонную трубку, набирает номер, слышит ответ, говорит:

– Это Зауэр. Ну, жду теперь обещанного вами визита!

Под вечер той же субботы, 19 сентября. Кафе в Мюнхене.

За столиком Ева Браун и тот молодой человек, что наблюдал за ней у подъезда Гитлера. Ева заметно пьяна, у нее прекрасное настроение, она с удовольствием кокетничает.

Молодой человек:

– Какой удачный вечер! Я так рад знакомству с вами! Вы такая очаровательная девушка (Ева игриво хихикает) и такая умная – с вами так приятно разговаривать. Но вы мне так и не хотите рассказать, что же там стряслось в квартире у этого Гитлера, где вы сегодня были!

– Да, вам расскажешь!.. Вы же репортер и потом все это в газете пропишите, да еще всякой гадости добавите, а потом и меня приплетете!..

– Ева, как можно?! Чтобы я так – про вас? Да никогда в жизни! Если вы мне что-то и сообщите, то все останется между нами. Мы, журналисты, никогда своих секретов не выдаем, никогда не сообщаем, кто и что нам говорил. Кто бы с нами иначе делился секретами? Тем более: я и вы! Неужто вы думаете, что я могу вас подставить?..

Видно, что Еву саму разбирает: хочется поделиться новостями, вовсе не неприятными для нее. Но она не решается. Встает изо стола:

– Спасибо вам, но мне уже пора! До свидания!

Молодой человек, не теряя надежды:

– Зачем же прощаться? Я вас провожу!

Около 18.00 19 сентября. Зауэр в своем служебном кабинете. Стук в дверь.

Зауэр:

– Войдите!

Входит Генрих Мюллер (31 год) – секретарь Политического отдела Мюнхенского полицейского управления, в штатском. Зауэр вежливо приподнимается, они здороваются рукопожатием. Мюллер снимает пальто и шляпу, вешает на вешалку у двери, присаживается к столу.

– Вы меня пригласили, чтобы обсудить это самоубийство? – спрашивает Мюллер.

– Почти угадали, – мрачно говорит Зауэр, – только это не самоубийство, а убийство.

Мюллер поражен:

– Убийство в запертой комнате? Классика!!!

– Какая же она запертая, если ее и открыли отверткой, и так же могли и закрыть?

– Вот как? – еще сильнее удивляется Мюллер. – А подробнее?

– Чего уж тут подробнее – про отвертку я все сказал.

– Но кто же ею воспользовался?

– Вот для этого я вас и пригласил. Дальнейшие подробности за мной, но давайте сразу: что вы скажете о возможном убийце – Гитлере?

Мюллер потрясен – при всей его невозмутимости. Задумывается. Говорит после паузы:

– Вопрос непростой. Это ведь не человек, а так, что-то вроде тени, почти призрак.

– Как так?

– А так: вроде бы он существует, а может – и не существует. Самые близкие друзья Гитлера, насколько мне известно, знают очень мало о его прошлом, о прошлом его семьи. И его автобиография, эта «Майн Кампф», написана невероятно скупо: там нет имен даже его отца и матери, даже сестер, теперь хорошо известных, вообще нет ничего о родственниках, о друзьях детства и юности, даже о фронтовых товарищах, хотя всякие подробности рассыпаны там в изобилии! Так что на самом деле вполне может статься, например, что дед Гитлера был пиратом, а мать – скупщицей краденого или содержательницей борделя! А сам он с детства был или карманным вором, или сводником у матушки в заведении!..

Зауэр:

– Неужто вы читали эту галиматью, «Майн Кампф»?

Мюллер:

– Читал, и вам тоже рекомендую. В «Майн Кампф», например, написано, что Гитлер переехал из Вены в Мюнхен летом 1912 года – и это притом, что Гитлер, как говорят, ничего не забывает!

– А на самом деле?

– На самом деле – я проверял по полицейским данным – он приехал из Вены не в 1912 году, а 26 мая 1913 года. Неплохо?

Зауэр:

– Совсем неплохо! Классическое ложное алиби! Что-то этот молодец там в Вене учудил!

– Вот видите? И дальше в таком же духе пошло: в четырнадцатом году всех молодых австрийцев выставили из Германии в Австрию – к нашим союзникам, чтобы они там в армии служили. А этот прямиком в баварские добровольцы записался, наврал, похоже, что по большой протекции: он якобы в ноги к баварскому принцу бросился – тот и разрешил. Ну, а в казарме эту историю проверять не стали: если протекция не на дезертирство, то и ладно, а парень вроде бы сам в пекло просится, так и черт с ним! А в «Майн Кампф» наплетено, что это он с австро-венгерским всяким сбродом служить не хотел: с евреями, славянами и прочими. Но это лишь для тех годится, кто решил забыть, что тогда и в нашей армии хватало и евреев, и поляков, и эльзасцев, и прочих – хотя и не так уж много, как у австрийцев, конечно. А провоевал он четыре года добротно. Но тоже не без странностей: уже за первые бои ему Железный крест навесили, дальше он служил при штабе полка – у начальства на виду. Парень он толковый – кто будет это отрицать? Ему бы и пойти на офицерские курсы – охотно бы взяли. Закончил бы войну капитаном или даже майором, как и все его теперешние друзья – Рем, Геринг, Грегор Штрассер, Гесс! Ан нет – так до конца войны и проходил в ефрейторах, хотя еще один Железный крест выдали! Похоже, что ни к чему ему была проверка документов при поступлении на курсы! И после войны: он ведь не сразу коричневым заделался, а говорят, что весной девятнадцатого, при Баварской республике, чуть ни коммунистом был – и за это его едва не расстреляли! А с осени девятнадцатого года, когда к нему стала приходить известность, он запрещал себя фотографировать – до самого сентября двадцать третьего, когда его один репортеришка сумел поймать. Гитлер его тогда чуть не убил, но никак публикации помешать не смог. С тех пор его фотографируют – и ничего, даже миллионными тиражами распечатали. А до этого он даже на митингах старался так появляться, чтобы его внешности никто не разглядел и не запомнил. Странная история. Странный тип. У нас много об этом говорили в то время – я уже здесь был, в политической полиции.

Пауза. Мюллер собирается с мыслями. Зауэр молча ждет. Мюллер продолжает:

– Да и теперь это почти тень: подданства не имеет – австрийское отобрали, а немецкого не выдали. Налоги платит, но очень хитро: и вилла небедная в Альпах, и квартира – сами видели какая (Зауэр кивает), и все это – на чужое имя! А еще в двадцать пятом, сразу после тюрьмы, он роскошнейший автомобиль купил, вот на него финансовое ведомство и взъелось – еле представил тогда сведения о каком-то мифическом кредите! С тех пор особенно опасается сорить деньгами. Хотя за «Майн Кампф», говорят, гонораров загребает не хило, но и тут в двадцать восьмом сбой наступил: совсем было популярность ушла, но в двадцать девятом ему кризис помог. Вот я и говорю: не человек, а призрак!