Жан-Франсуа Паро - Призрак улицы Руаяль

Он выбрал себе резвого мерина рыжей масти, молодого и любопытного, сразу потянувшего к нему свою грациозную голову, и приказал слуге оседлать его. Улицы постепенно оживали, однако лица прохожих были серьезны; то тут, то там люди собирались группками. В насыщенном сыростью воздухе одежда прилипала к телу, а конь источал резкий запах загнанного животного. Издалека стремительно приближались темные свинцовые тучи: надвигалась гроза. Когда Николя въехал под своды Большого Шатле, на улице окончательно потемнело. Бросив поводья мальчишке, служившему при полицейской конюшне, он услышал, как кто-то окликнул его:

— Бог мой, это же Николя собственной персоной, и прямо мне навстречу!

Желая знать, кто позволяет себе обращаться к нему столь фамильярно, он обернулся и увидел Жана Бретонца, своего земляка, более известного в столице под прозвищем «Сортирнос». Этот своеобразный субъект исполнял весьма невзрачную, но чрезвычайно нужную для горожан работу: давал им возможность справлять нужду. Отсутствие в городе специально отведенных для этого мест делало занятие его не только необходимым, но и прибыльным. Возложив на плечи коромысло с двумя ведрами и спрятав сие нехитрое приспособление под широкой накидкой из просмоленного холста, он ходил по улицам и приглашал клиентов облегчаться в своем «общественном нужнике». Николя часто прибегал к услугам этого малого по долгу службы, ибо тот всегда был в курсе последних новостей и никогда не отказывался поделиться ими с земляком.

— Что новенького, Жан? О чем говорят сегодня утром?

— Ох, ничего хорошего! Народ залечивает раны и оплакивает погибших родственников. Плохое начало не сулит счастья молодоженам, точно, не сулит. Все винят городскую стражу и…

Он понизил голос:

— …проклинают полицию и де Сартина за то, что тот не выполнил свою работу. Люди возмущены, толпятся на улицах, однако ничего не произойдет, видали мы несчастия и похуже!

— И это все?

Сортирнос поскреб в затылке.

— По долгу службы я находился возле площади Людовика XV…

— Ну, а дальше?

— Дальше я поставил свои бадейки на землю и пошел помогать. Ох, каких только крепких слов я не наслушался!

— Да? И каких же?

— Люди из Ратуши с самого утра поносили Сартина, обвиняя его во всем случившемся; послушать их, так это он все устроил.

— Из Ратуши, говоришь? Эшевены?

— Да нет. Городская стража, расфуфыренная и раззолоченная. Многие выползли прямо из кабаков; от них разило так, что мухи на подлете дохли. Они здорово набрались и с трудом держались на ногах. Еще был там один щеголь, высокий, толстый, и, судя по манерам, офицер; так вот, он поощрял их и подзуживал.

Поблагодарив осведомителя, Николя бросил ему экю, и тот, рискуя уронить лежащее у него на плечах сооружение, на лету подхватил монету.

— Ты меня очень обяжешь, — произнес Николя, — если вернешься в квартал Сент-Оноре и постараешься узнать, где эти люди могли провести ночь. Надеюсь, ты понимаешь, меня это очень интересует.

Утвердительно подмигнув, Сортирнос привел в равновесие свои ведра и двинулся дальше. Вскоре он исчез под сводами, но эхо еще долго повторяло его призывный клич: «У кого нужда — беги сюда, нужник на одного, нужник на двоих!»

Входя в дежурную часть, Николя продолжал размышлять над тем, о чем поведал ему Сортирнос. В комнате он увидел Бурдо: уронив голову на стол и обхватив ее руками, инспектор громко храпел. Николя с сочувствием посмотрел на него. Вот уж кто точно не жалел себя этой ночью! Он позвал привратника папашу Мари, и тот немедленно принес две кружки кофе, щедро сдобренные горячительным пойлом, которое он, таясь, всегда носил с собой и от которого пахло перебродившими яблоками. От резкого кислого аромата инспектор чихнул, пробудился и, увидев кружку с кофе, схватил ее и принялся шумно прихлебывать обжигающий напиток. Воцарилась тишина.

— Мне кажется, — с иронией в голосе назидательно произнес Бурдо, отставляя кружку, — что сей кофе является лишь прелюдией к чему-либо более существенному.

— Мне кажется, — в тон ему ответил Николя, — что я последую по намеченному вами пути, ибо со вчерашнего полудня у меня во рту не было ни крошки, если не считать таковой проглоченную утром булочку; поэтому я готов самым внимательнейшим образом выслушать ваше предложение.

— Наше обычное место, куда мы ходим утолять голод, когда он становится нестерпимым, а время поджимает; поход на улицу Пье-де-Беф кажется мне неплохим выбором.

— Я голоден, значит, я следую за вами, таков мой девиз на сегодняшнее утро.

— Тем более, — подхватил Бурдо, — что я успел зайти к Сансону, и сегодня ровно в полдень он прибудет в Мертвецкую, дабы произвести вскрытие известного вам тела. He стоит приходить на вскрытие с пустым желудком, а то как бы нас не вывернуло…

Бурдо фыркнул, а Николя поежился: перспектива, увы, весьма вероятная. Он был согласен с Бурдо; процедура вскрытия в чем-то напоминала прогулку по морю: и то, и другое предприятие требовали наполнить желудок до отказа.

Их излюбленная харчевня располагалась в нескольких туазах от Шатле. Близость Большой Скотобойни, откуда во все стороны растекались кровавые ручейки, являлась гарантией, что мясо, подаваемое там, всегда свежее. Войдя в низенький прокуренный зал, Бурдо подозвал трактирщика, с которым они приятельствовали, ибо оба были родом из Турени, из деревни близ Шинона, и спросил, что хорошего может он предложить им в столь ранний час. Лукаво улыбаясь, краснолицый толстяк задумался.

— Что я могу вам предложить? — произнес он, награждая Бурдо увесистым дружеским тумаком, который любого другого, менее крепкого, чем инспектор полиции, наверняка свалил бы с ног. — Гм… Пирог с телячьей грудинкой вам о чем-нибудь говорит? Я делал его для своего приятеля, на крестины его первенца. Сейчас я вам его подогрею. И парочку графинчиков нашего красного вина. Как обычно.

Николя, всегда стремившийся проникнуть в святая святых кулинарного искусства, спросил у трактирщика, как тот готовит столь многообещающее блюдо.

— От вас, господин комиссар, у меня секретов нет. Но только от вас. Задай мне этот вопрос даже сам Парижский господин[14], я рта бы не раскрыл. Итак, слушайте. Берете добрый шмат грудинки, отборной, упитанной, с жировыми прослоечками, нарезаете полосками и сворачиваете рулетиками. Потом замешиваете тесто на нутряном сале, и выстилаете им круглую форму для пирога. Укладываете рулетики в форму, приправляете свиным салом, солью, перцем, гвоздикой, мускатом, душистыми травками, лавровым листиком, грибами и донцами артишоков. И все закрываете тестом. И на два часа без передыху в духовку. А когда вытащите из духовки, то перед подачей на стол острым ножиком проделаете посередке дырочку и заправите пирог хорошо уваренным белым соусом, добавив к нему немного лимонного сока и желтков.

— Именно такое блюдо сейчас весьма уместно и даже необходимо для наполнения наших совершенно пустых желудков, — сверкая глазами и плотоядно облизываясь, произнес Бурдо.

— А для смены вкусовых ощущений на десерт я вам подам вишни нынешнего урожая, сваренные в вине с корицей.

— О, хотя сейчас всего одиннадцать, нас ожидает, поистине, роскошная трапеза… — с блаженной улыбкой проговорил Николя.

Друзьям немедленно принесли графинчик молодого вина цвета созревшей черной смородины, а чтобы они могли утолить первый голод, подали салат из бобов со шкварками; молодое винцо пришлось к салату очень кстати, и каждый осушил не один стаканчик. Николя рассказал Бурдо о событиях прошлой ночи, увиденных им вместе с Семакгюсом, а также передал ему суть своего разговора с Сартином, подчеркнув, что начальник назначил инспектора его помощником в этом нелегком и чрезвычайно деликатном расследовании.

— Если я правильно понял, — произнес, покраснев от удовольствия, Бурдо, — нам в первую очередь надлежит заняться делом задушенной девушки, дабы никто не догадался об истинных целях наших поисков.

— Совершенно верно. Получается, от результатов вскрытия зависит наше собственное алиби. Может статься, следы удушения, обнаруженные на шее, не являются причиной гибели жертвы, а оставлены для привлечения внимания к телу — чтобы его не свалили в общую кучу.

— Не думаю. Если судить по одежде и внешности убиенной, ничто не указывает, что к трупу хотели привлечь внимание.

Николя точно знал, что хороший сыщик должен прислушиваться к внутреннему голосу. На основании разрозненных сведений, смутных впечатлений, намеков, совпадений и предчувствий здравый смысл выстраивал свою собственную иерархию улик и доказательств. Память помогала проводить аналогии с прошлыми делами и мысленно перебирать накопившуюся коллекцию человеческих типажей, характеров и положений, не оставляя места для пустых рассуждений и постоянно выдавая очередную обоснованную гипотезу. Под добродушной внешностью Бурдо скрывался весь спектр отточенных до совершенства качеств, присущих образцовому сыщику. Сколько раз его несущественные на первый взгляд замечания изменяли направление поисков, и в результате приводили к успеху дела!