Валерий Введенский - Старосветские убийцы

Увидев подъезжающих, Вера Алексеевна прекратила осторожный допрос Тоннера (дорого ли стоят ваши вызовы и как часто на них ходите?) и заговорщически прошептала:

– Помоложе, лысый, – наш урядник, господин Киросиров.

Тот как раз вылез из брички и суетливо поздравлял княгиню:

– Я, так сказать, имею честь, ваше сиятельство, в этот счастливый день…

Следом, не без труда, вылез и "Мафусаил".

– Пантелей Худяков, – пояснила Тоннеру Растоцкая. Княгиня между тем так обрадовалась, что заключила Худякова в объятия.

– А кто он? – полюбопытствовал доктор, с удивлением наблюдая за этой сценой.

– Как? Не знаете про Пантелея? – обрадовалась Вера Алексеевна и набрала в легкие побольше воздуха. Тоннер понял, что рассказ будет долгим. – Это камердинер покойного Александра Северского. Незадолго до войны князь дал ему вольную. Помните несчастную Катю, что из окошка сиганула?

– Да, – ответил Тоннер.

– Князь, уходя в партизаны, дочку Катю отправил к мачехе…

– Анне Михайловне, – сообразил доктор. Сумасшедшая старуха за обедом произвела на него впечатление.

– Как раз Пантелей Катю и повез, хотя и в отряд к князю хотел. Зол был на французов. На лето свадьбу наметил, а тут Наполеон! Пока ездил, французы далеко продвинулись, сюда не пробиться. Так он в армию ополченцем записался!

– Так жениться хотел, что на войну отправился? – усмехнулся Тоннер.

– Представьте себе! – подтвердила Растоцкая и, не желая удаляться от главной темы, с места в карьер спросила: – Доктор, а вы о женитьбе не задумывались?

– Пока нет, сударыня, – учтиво ответил тот. – Мне кажется, я не совсем готов к такому шагу. Вы не закончили про Пантелея, – желая свернуть скользкую тему брака, напомнил доктор.

– Ах да, – "спохватилась" Вера Алексеевна. – Воевал он столь успешно, что представлен был к офицерскому званию! Представляете? До Парижа дошел! Сам-то не пьет, но обратил внимание, как полюбилось сослуживцам французское вино. И решил его в Россию поставлять – офицеры скоро домой вернутся, и что прикажете им пить после бордо? Неужели анисовку?

Подбежал запыхавшийся Андрей Петрович:

– Люсенька, господин американец предлагает купить у него пару книг.

Тоннер, до сих пор горевавший о потерянных сорока рублях, отвернулся и прислушался к геройскому Пантелею, объяснявшему княгине причину задержки:

– Мост сгорел. Пришлось лодку нанимать. До почтовой станции шел пешком, там господина урядника встретил, упросил подбросить.

Киросирова передернуло, он трижды перекрестился – почему-то даже столь непродолжительное соседство с Пантелеем было ему отвратительно.

– Мост сам сгорел или поджег кто? – спросила купца княгиня.

– Подожгли, это ясно, – чинно ответил Пантелей. – Везде вдоль дороги сено валяется. Думаю, воза три привезли, рассыпали и подпалили. Доски-то, которыми мост весной ремонтировали, дегтем не обработали! Я еще в прошлый раз говорил! Вот и занялись мгновенно.

– Павел Игнатьевич, – обратилась Элизабет к своему управляющему, который вновь появился моментально, как только понадобился хозяйке. – Найдите-ка Петушкова. – И тут же повернулась к Киросирову: – Господин урядник! Не разбойники ли мост сожгли?

– Как сказать, – начал лысый господин, – наверно…

– Ну, какие разбойники? – удивился подошедший предводитель Мухин. – Последнего, Ваньку Свистуна, давно поймали…

– А пособники остались, – уверенно заявил Киросиров. – Я вам, Осип Петрович, докладывал.

– Проведите расследование, – приказала княгиня. – Не можем же мы по два раза в год этот мост чинить.

Подбежал Петушков, управляющий имением Северских, низенького роста, дерганый, с бегающими глазами

– Обрабатывали дегтем доски для моста? – поинтересовалась у него княгиня.

– А как же! Обрабатывал, – поспешно ответил он. – Самолично.

Однако Северская так выразительно на него посмотрела, что он поспешил поправиться:

– То есть самолично осматривал.

– Все понятно. Поговорим позже, – княгиня жестом отпустила его.

– Люсенька, верни немедленно! Хорошо, сразу не заплатил. – Растоцкая подтолкнула мужа, которому явно было очень неудобно возвращать книги. – На чем бишь я остановилась, Илья Андреевич?

Тоннеру пришлось обернуться к спутнице:

– Вы рассказывали про Пантелея. Кстати, а как он познакомился с княгиней?

– Он закупал вино у маркиза Камбреме, ее первого мужа! А когда тот умер, не кто иной как Пантелей познакомил ее со вторым, с Бергом! Помните, который водами лечился?

– Помню! – вздохнул доктор. Семейная сага Северских его уже утомила. Поинтересовался лишь из приличия: – А сам-то Пантелей все-таки женился?

– Уже и овдовел. Померла в прошлом году его Глашенька. Переживал сильно. Сыночек у них большой, Архип. Богатый наследник! Жаль, не дворянин, – посетовала Растоцкая.

Молодые люди вместе с ее дочерьми уже возвращались. Вера Алексеевна заметила отчаянье в глазах Мити и расстроилась. Архип богат, но не дворянин, Митя дворянин, но нищ, как церковная крыса. Ну что ему от маменьки, всю жизнь проведшей у сестры в приживалках, осталось? Ох, какой день неудачный! Женихов много, а толку мало! Может, с Тучиным сладится?

Дверь в буфетную приоткрылась. Убедившись, что нет господ, только рыжая горничная возится с посудой, вошел тучинский слуга Данила.

– Господ-гостей накормили, а слуг-гостей голодом морите? Ежели слуг не кормить, все господа поисчезают.

– Что за ерунду вы говорите? – Девушка удивленно оглядела Данилу. Невысокий, с веселыми живыми глазами и франтоватыми усами на рябом лице, по возрасту он годился ей в отцы, но был еще крепок и жилист.

– Как же! Коли слуг не кормить, то они, прости Господи, преставятся! А без слуг-то и господа – не господа, а сами себе слуги. Сам оденься, сам обед подай, сам со стола убери… Давайте, пока не помер, помогу.

– Спасибо, конечно, но я сама как-нибудь! Еще сломаете чего, – ответила горничная.

– Я ломать не умею! Не учили еще! Все замечательно делаю! – Данила попытался приобнять девушку, но та недовольно вывернулась.

– Но-но! Я – девушка сурьезная, вдарить могу. Лучше и вправду помогите, чем обниматься! Вон бутылки пустые соберите в ящик. А я покамест вилки пересчитаю!

– И счет знаете? – восхитился Данила.

– Знаю, я девушка ответственная. Так княгиня Анна Михална говорила, пока соображала! Все верно, три дюжины без одной!

– Украли?

– Да нет! Ею князь во рту ковырял и зуб сломал.

– Свой?

– Экий вы смешной! Вилкин! Свои у него крепкие, хоть сам он и старый.

– А меня, между прочим, Данилою звать, – решил представиться гость.

– А меня Катей. Щас покормлю, дядя Данила, еды много – свадебный пир, как-никак.

– Да какой я тебе дядя? Просто Данила. Или стариком кажусь, как князь ваш? Так я еще крепенький, вон кочергу могу в бараний рог скрутить.

– Кочергу положьте!

– Как прикажете! Для вас все сделаю! Мне вы оченно понравились. Люблю таких – рыженьких да ответственных.

– Точно, не старик! Старый кобель! Первый раз видите – и сразу про любовь…

– Мне ухаживать некогда, завтра уезжаем. – Данила рискнул еще раз приобнять и чуть не получил по спине кочергой, руку в полете поймал. – Ух, и нравишься! Решительных тоже люблю!

– Берите-ка ящик! Чтоб руки загребущие занять!

Катя собрала тарелки и вместе с Данилой двинулась через лужок к постройкам на заднем дворе.

– Вы чей слуга-то? – Хотя и дала отпор, гость девушке приглянулся.

– Молодого барина.

– Какого? Того, что побольше?

– Нет, с усиками.

– Ничего, пригож.

– Это ты про барина или про меня?

– Оба хороши! Слыхала, за границею были?

– Ага. В Италии и еще много где.

– Ну и как там? – Катя поставила посуду и повела Данилу в людскую.

– Сейчас расскажу. В Италии, как полюбят кого, сразу и признаются, а еще ночью споют, чтоб любимая точно знала.

– Вот дураки, спать мешают. А Италия, она где? Сразу за Смоленском или дальше?

– Дальше, сразу за Францией.

– Хранцию знаю. Сюда сами хранцузы приходили, но я маленькой была, не помню.

– А еще в Италии мне цыганка гадала. "Любовь к рыженькой, – сказала, – тебя жизни лишит или сильно ранит".

– Ах, вот, куда цыгане укатили! За Хранцию, стало быть. А по весне туточки проезжали. За вашей Италией дальше что есть?

– Ничего! Только море.

– Значить, цыгане вскорости возвращаться будут. Я все понять не могла – они то туда, то сюда. Теперь поняла – дойдут до моря и обратно.

– Я думаю, цыганка та про любовь к вам, Катя, нагадала. Чувствую, как от любви помираю.

– Нет, про меня не могла. Меня цыганки никогда и не видели. Дворню к ним не пускают. Однажды кривая Авдотья ослушалась – сбегала.

– И что? – Данила уже сидел за большим столом, а Катя наливала ему щей.

– Да ничего, платок только украли, а так ничего. Да и кому она, кривая, нужна? А что ж в Италии своей не влюбились? Баб там нет?