К. Сэнсом - Горбун лорда Кромвеля

Поначалу он выразил сомнение относительно того, что я смогу совершить подобное путешествие, однако я настоял на своем решении, и ему пришлось помочь мне встать на ноги. Я взял свою трость, и мы вышли на двор. Над нами раскинулось серое пасмурное небо, воздух дышал сыростью и теплом. Внешний вид монастыря совершенно переменился, кругом виднелись лужи и кучи грязи, которые вчера еще были сугробами.

Повсюду бродили туда-сюда люди. Увидев, что я, прихрамывая, вышел во двор, многие из них остановились и в недоумении уставились на меня. Первым ко мне бросился приор:

– Сэр! А мы уж думали, что вас постигла участь Синглтона. Куда подевался ваш помощник?

Меня обступили изумленные монахи и служки, и мне пришлось еще раз повторить историю, которую я только что в подробностях изложил брату Гаю. Потом я приказал приору Мортимусу послать за Копингером и, если выяснится, что Эдвиг в самом деле сбежал, попросить судью, чтобы он поднимал всю округу на поиски монаха.

Сам не знаю, как мне удалось одолеть расстояние, отделявшее монастырь от болота. Не будь со мной брата Гая, поддерживавшего меня за спину, которая после проведенной в буфете ночи нещадно болела, одному совершить такой подвиг мне было бы не под силу. Однако с его помощью я все же добрался до задних ворот и вышел наружу.

К моему крайнему изумлению, передо мной раскинулся вид на огромное озеро, простиравшееся на добрых полмили в ширину. Болота как такового не было, только ленточка быстрого течения выдавала речку, прорезавшую себе путь посреди этого обширного водного пространства, которое начиналось прямо у наших ног. Глубина его была невелика, не более фута выше уровня грязи, потому что из-под воды по-прежнему торчали колышущиеся на легком ветру камыши, но вся земля под водой превратилась в вязкую жижу.

– Гляньте сюда! – сказал брат Гай.

Он указал мне на человеческие следы, которые отпечатались в грязи у самых ворот. Одни из них были маленькими, другие – побольше, и те и другие вели к берегу, который ныне покрылся водой.

– О Боже! – воскликнул он. – Они отправились на болото!

– Вряд ли им удалось одолеть и сотню ярдов, – с ужасом подхватил я. – В особенности если учесть, что прошлой ночью был густой туман и все было покрыто водой.

– А это что? Вон там? – Брат Гай указал на какой-то плавающий неподалеку от нас предмет.

– Это светильник! Один из тех маленьких подсвечников, что стояли в лазарете. Должно быть, они прихватили его с собой. О Боже!

Стоило мне представить, что Марк и Элис, утратив твердую почву под ногами, ушли под воду и лежат где-то посреди раскинувшейся передо мной затопленной трясины, как я почувствовал, что больше не в силах без посторонней помощи держаться на ногах, и был вынужден схватиться за брата Гая. Монах помог мне опуститься на землю, и я продолжал сидеть на ней, тяжело дыша, до тех пор пока мои чувства не пришли в нормальное состояние. Когда я поднял глаза, то увидел, что брат Гай, скрестив ладони на груди и не сводя с плавающего на поверхности воды подсвечника, читает какую-то молитву на латыни.

Брат Гай проводил меня обратно в лазарет, потом настоял на том, чтобы я отдохнул и поел. После этого он еще долго ухаживал за мной, не отходя от меня ни на шаг. Подкрепившись, я почувствовал себя немного лучше, хотя сердце мое оставалось по-прежнему мертвым, словно камень. Я продолжал перебирать в памяти картины недавнего прошлого. Вспоминал о том, как мы с Марком обменивались шутками по дороге в монастырь, как вели спор у нас в комнате, как он обнимал Элис на кухне. Только теперь, когда его не стало, я сполна ощутил, насколько тяжела оказалась для меня эта утрата.

– Судя по следам, через задние ворота проходи ли только двое, – спустя некоторое время произнес брат Гай. – По всей вероятности, брат Эдвиг ушел другим путем.

– Да, пожалуй, – с горечью в голосе согласился я. – Может статься, что ему удалось ускользнуть через передние ворота, воспользовавшись случаем, когда Багги отлучился. – Меня одолело такое негодование, что я невольно сжал руки в кулаки. – Но я его все равно найду. Из-под земли достану. Пусть даже на это уйдет вся моя оставшаяся жизнь.

Раздался стук в дверь, и на пороге появился мрачный, как туча, приор Мортимус.

– Вы уже послали за Копингером? – осведомился я у него.

– Да, он скоро прибудет. Видите ли, сэр, мы нашли…

– Эдвига?

– Нет, Джерома. Он в храме. Хорошо было бы, если бы вы пошли и посмотрели на него сами.

– Но вы не сможете туда дойти, – воспротивился брат Гай, однако я отмахнулся и взялся за трость.

Я последовал за приором к храму, у входа в который собралась толпа. Некоторые из монахов, очевидно по приказу приора, стояли у дверей и следили, чтобы никто не мог в них войти. Протиснувшись через толпу, Мортимус первым проник в храм, а вслед за ним – я.

Внутри царила тишина, которую нарушали лишь звуки капели и чей-то тихий плач или, вернее сказать, жалкое причитание. Вслед за приором Мортимусом я прошествовал вдоль пустого, освещенного свечами нефа и остановился у одной из ниш, в которой некогда находилась церковная реликвия – рука Раскаявшегося Вора. На полу валялась гора костылей и подпорок. Лишь теперь я впервые заметил, что камень был пустотелым и в пространстве под ним вполне мог поместиться взрослый мужчина. Сидя на корточках и держа что-то в руках, внизу притулился Джером. Его белое облачение было грязным и рваным. Он издавал жалобный вой, и от него исходил ужасный запах.

– Я нашел его полчаса назад, – сказал приор. – Он заполз туда и снаружи прикрыл себя костылями.

– Когда я сегодня осматривал храм, то случайно вдруг вспомнил об этом месте.

– Что это у него в руках? Уж не…

– Да, – кивнул приор. – Мощи Раскаявшегося Вора.

Опустившись на колени перед Джеромом, я ощутил, как острая боль пронзила мои суставы. Теперь я видел, что картезианец держит в руках квадратный ларец, инкрустированный драгоценными камнями, которые переливаются разными цветами при свете свечей. В ларце лежал какой-то темный предмет.

– Брат, – мягко спросил я, – это ты взял реликвию?

Впервые за все время моего общения с этим человеком он ответил мне спокойно:

– Да. Она слишком дорога нам. Дорога для нашей Церкви. Она исцелила многих людей.

– Значит, ты взял ее, воспользовавшись всеобщим замешательством, которое последовало после убийства Синглтона?

– Я спрятал ее здесь, чтобы спасти. Чтобы спасти, – повторил он, сжав ее еще крепче. – Я знаю, что сделает с ней Кромвель. Он уничтожит эту святыню. Уничтожит то, что Господь послал нам в знак своего прощения. Когда меня посадили под замок, я испугался, что вы ее найдете, и решил, что мне нужно во что бы то ни стало ее спасти. Теперь она потеряна. Потеряна навсегда. Я не могу больше сопротивляться. У меня больше нет сил, – с грустью закончил он.

Потом тряхнул головой и уставился невидящим взором в пустоту.

Протянув вперед руку, Мортимус коснулся плеча Джерома:

– Ну, давай, Джером, выходи. Все уже позади. Выбирайся и следуй за мной.

К моему изумлению, картезианец не стал сопротивляться. Превозмогая боль, он выкарабкался из ниши, волоча за собой костыль, и прежде, чем аккуратно поставить ларец на пол, прикоснулся к нему губами.

– Я отведу его обратно в келью, – сказал приор.

– Да, будьте так любезны, – кивнул я.

Не глядя ни на меня, ни на столь почитаемую им церковную реликвию, Джером, с трудом ковыляя, покорно пошел за приором Мортимусом вдоль нефа. Я проводил его взглядом. Если бы в свое время картезианец вместо того, чтобы играть со мной в свои игры, рассказал мне, что видел Элис в камере Марка Смитона накануне его смерти, я бы давно ее арестовал. А после раскрытия убийства Синглтона я быстрее бы вывел на чистую воду Эдвига. Тогда бы Марк остался жив и не пришлось бы погибнуть Габриелю. Между тем я почему-то не испытывал по отношению к Джерому никакого гнева. Очевидно, все мои чувства уже истощились.

Преклонив колени, я стал разглядывать лежащий на полу ларец с реликвией. Он был щедро декорирован золотом и драгоценными камнями. Я еще никогда в жизни не встречал таких больших изумрудов. Сквозь стекло я увидел лежащую на подушечке из пурпурного бархата кисть, которая с помощью гвоздя с большой головкой была прикреплена к куску старого, почерневшего от времени дерева. Рука была такой же коричневой, какой становится мумия, меж тем по всем признакам она сохранила вид человеческой конечности, и на пальцах можно было даже разглядеть мозоли. Неужели это в самом деле рука раскаявшегося вора, который был распят на кресте рядом с Иисусом и перед смертью принял его как своего Спасителя? Я прикоснулся к стеклу, на мгновение предавшись безумной надежде на то, что у меня исчезнет горб, уйдут боли в суставах и я стану таким же нормальным мужчиной, каким был бедняга Марк, которому я всегда завидовал. Однако ничего подобного не произошло, раздался лишь щелчок моего ногтя о стекло шкатулки.