Леонтий Раковский - Генералиссимус Суворов

Суворов согласился. Он и сам думал послать кого-нибудь в Швиц.

Суворов отправил своего штабного офицера барона Розена, знающего немецкий и французский языки.

Розена переодели, взвалили ему на плечи громадный круглый, точно мельничный жернов, сыр, и он с провожатым, местным крестьянином, ушел в Швиц.

К вечеру они вернулись. Увы - Шельберт был прав: Розен слышал, как в гостинице французские офицеры похвалялись победой.

Суворов велел выпустить торговца. Себастьян Шельберт, не чуя под собою ног, помчался из монастыря.

Торговец оглядывался на белые монастырские стены и давал обет полного молчания.

К вечеру фельдмаршал получил письменное донесение о Цюрихском бое. Картина вырисовывалась яснее.

Войска Римского-Корсакова не посрамили себя - дрались отчаянно: но сила и солому ломит - Массена раздавил их численностью. Французы превышали русских чуть ли не в три раза. Римский-Корсаков отступил на правую сторону Рейна.

Суворов был потрясен известием.

Бесконечные обманы и предательство австрийцев наконец-то привели к тому, к чему они все время стремились,- к катастрофе.

Суворов со своим 18-тысячным отрядом оказался один на один против 60 с лишком тысяч свежих войск Массена.

Суворов очутился в западне, в тесном ущелье среди неприступных гор. Французы заперли ему все выходы из долины, сторожили каждый его шаг.

В довершение ко всему эта горсть русских терпела ужасные лишения. Войска Суворова были окончательно изнурены неимоверно трудным походом, ежедневными боями. Не спавшие сутками, не видавшие горячей пищи, босые, голодные и холодные люди шли, как тени. У солдат уже не осталось сухарей. Офицеры рады были кусочку хлеба, картофелине. Заряды и патроны были на исходе. Артиллерия - только горная.

Провиант был взят из Белинцоны с таким расчетом, чтобы его хватило до Швица. Но около половины лошадей и мулов погибло с вьюками в пути, а на Швиц надеяться уже не приходилось - обстоятельства в корне изменились.

Теперь надо было думать не о положении союзных войск в Швейцарии вообще, а о спасении своей малочисленной армии.

На карту ставилась честь русской армии, честь России.

Неужели - катастрофа?

Неужели в конце столь славной победной военной деятельности - позор?

– Respice finem! (Помни о конце.)

Как часто Суворов сам твердил об этом. И какой же найти выход? Что делать? Отступать назад, к Альторфу? Продолжать идти на Швиц? Или через горы к Гларису?

Суворов находился в страшном волнении. Разные чувства обуревали его.

– Великие приключения происходят от малых причин?

Если бы австрийцы вовремя доставили мулов, он не потерял бы в Таверно пять дней, Римский-Корсаков не был бы разбит!

Гнев, возмущение предательством австрийцев сменялись тревогой за армию, за честь России.

Он не находил себе места в этой келье. Не спал всю ночь. Не мог дождаться утра: утром Суворов решил созвать военный совет.

Впервые в жизни он, человек непреклонной воли, действительно нуждался в товарищеской поддержке.

Всегдашняя решимость и вера в себя и в свой народ не оставили его и на этот раз. Сам он готов был к невероятным трудностям и лишениям, но хотел об этом услышать от своих верных соратников. Хотел услышать, что на эти невероятные трудности и лишения так же самоотверженно пойдут до конца и они.

Суворов в фельдмаршальском мундире, при всех орденах, быстро ходил по келье. Он был так погружен в свои тревожные мысли, что не замечал никого.

Первым на совет явился Багратион. Александр Васильевич не удостоил сегодня своего любимца даже взглядом. Багратион ретировался.

Когда собрались старшие начальники - Суворов пригласил не только генералов, но и полковников, - вошли все вместе.

Александр Васильевич стоял посредине комнаты, опустив руки по швам.

Генералы и полковники вперемежку стали перед ним.

Прямо перед фельдмаршалом стоял низенький тучный Вилим Христофорович Дерфельден, старший среди генералов.

Суворов молча поклонился вошедшим и закрыл глаза.

Все стояли, как по команде "Смирно", не шелохнувшись.

И вот Суворов открыл глаза. Они горели гневом. Щеки покрыл румянец. Рот кривился в брезгливую гримасу.

Он заговорил. Сегодня его голос был немного глух, дрожал. В голосе клокотало возмущение.

– Корсаков разбит. Отброшен за Цюрих. Австрийцы опрокинуты, прогнаны от Глариса. Весь наш план изгнания французов из Швейцарии исчез! Всему виной Австрия. Тугут. Гофкригсрат. Он связал мне руки еще в Италии. Поход одних русских в Швейцарию - только предлог удалить нас из Италии. Чтобы присвоить завоевания. Австрийский принц Карл должен был не уходить отсюда. Ждать, когда мы соединимся с Корсаковым. Ушел. Оставил Корсакова с двадцатью тысячами защищать то, что сам защищал с шестьюдесятью. Погубил Корсакова. Доставили бы вовремя мулов в Белинцону, мы десятого-одиннадцатого были бы здесь. Массена побоялся бы идти на Корсакова!

Суворов остановился. Веки снова прикрыли глаза. Он стоял, словно подбирал в уме слова. Все ждали, затаив дыхание.

Слова были найдены. Голос окреп. Звучал сильнее и чище.

– Что нам делать? Идти вперед на Швиц - невозможно: у Массена свыше шестидесяти тысяч, а у нас и двадцати нет. Идти назад - стыд. Русские и я никогда не отступали. У нас осталось мало сухарей. Еще меньше зарядов и патронов. Мы окружены горами. Мы окружены врагом.

Сильным, возгордившимся победой, устроенной коварной изменой. Со времен дела при Пруте русские войска не были в таком гибельном положении. Но Петру Великому изменил мелкий человек. Ничтожный владетель маленькой земли. Зависимый от сильного властелина. Грек. А нашему государю - сильный союзник: кабинет великой державы. Это не измена, а предательство!

С каждым словом голос повышался, гремел. Теперь в нем звучали уже не злость и насмешка, а правота, сила.

– Помощи нам ждать не от кого. Одна надежда на бога, другая - на величайшую храбрость и самоотвержение войск. Нам предстоят труды величайшие. Небывалые в мире. Мы на краю пропасти. Но мы - русские! С нами бог!

Все невольно смотрели друг на друга - кто же тут младший, кому первому подавать мнение? Суворов стоял, закрыв глаза.

И тогда Дерфельден точно почувствовал, что на таком необычном совете надо отвечать не самому младшему, а самому старшему. Он чуть оглянулся назад на всех и, волнуясь и спеша, сказал:

– Отец родной! Александр Васильевич! Мы видим, мы знаем, что предстоит. Но ведь и ты знаешь нас. Верь нам! Клянемся тебе. Пусть не шестьдесят, а сто шестьдесят тысяч станут перед нами! Пусть горы втрое, вдесятеро - мы победим! Всё перенесем, не посрамим русского оружия! А если падем, то умрем со славою! Веди куда думаешь!

Все подхватили:

– Клянемся! Веди нас! Клянемся!

Во время речи Дерфельдена Суворов стоял, закрыв глаза. Теперь снова поднял их. Они горели всегдашним огнем, в них была - победа.

– Благодарю. Надеюсь! Рад! Враг будет разбит! Победа над ним, победа над коварством! Победа будет!

И, повернувшись, пошел к столу, где лежала карта. Все двинулись за ним, обступили.

– Кушников, пиши! - приказал Суворов.

Кушников выскочил из толпы. Многие генералы и полковники полезли в карманы за карандашом и бумагой, собираясь записывать диспозицию.

– Князь Петр завтра гонит врага за Гларис. Пункт в Гларисе. За князем - Вилим Христофорович. Я с ним. Корпус Розенберга останется здесь. Враг наступит - разбить насмерть! Гнать до Швица. Не далее. Вьюки, все тягости Розенберг отправит за нами. Под прикрытием. А потом и сам. Тяжко раненных везти не на чем. Собрать. Оставить здесь с пропитанием. При них лекаря, прислуга. Офицер, знающий по-французски. Он смотрит за ранеными, как отец за детьми. Позовите Фукса!

В келью торопливо вкатился Фукс:

– Я здесь, ваше сиятельство!

– Написать Массена, что тяжко раненные остаются, поручаются его человеколюбию. Михаило! Ты - впереди! - обернулся Суворов к Милорадовичу.Не давать врагу верха! Бить и гнать его! С богом!

И Суворов поклонился всем. Генералы и полковники вышли.

19 сентября Суворов с половиною своей армии выступил из Муттенской долины. Пришлось подыматься на гору Брагель. Подъем был утомителен и нелегок, но после страшного Росштока показался пустяком.

Сбивая преграждавшего путь неприятеля, Суворов пришел в Гларис и вечером 20 сентября послал Розенбергу приказ двигаться за ним из Муттенталя в Кленталь.

В эти два дня - 19 и 20 сентября - корпусу Розенберга пришлось выдержать сильнейший натиск авангарда Массена.

Массена легковерно понадеялся на то, что в Муттенской долине разгромит всю малочисленную армию Суворова, а вместо этого был разбит сам. Он не мог справиться даже с одним корпусом Розенберга, хотя французский авангард был вдвое сильнее заслона русских.