Оливер Пётч - Дочь палача и черный монах

– Ты слышала, – перебил ее отец. – Рабочие вскрыли крипту. И пускай Баумгартнер хоть трижды клянется, что они туда не спускались, я не поверю. Кто-то там все же побывал.

– И потом убил священника? – прошептала Магдалена.

– Ну и бред!

Палач сплюнул на пол. Такое он позволял себе, только когда Анны Марии, его жены, не было дома. Она с близнецами отправилась в город на рынок.

– Разумеется, никто из них не убивал жирного пастора, – продолжил он. – Но и рот на замке они держать не могли. Нужно найти того, кому они все это рассказали. Тогда, уверен, мы найдем и убийцу.

Магдалена кивнула.

– Убийца узнал о крипте и побоялся, что Коппмейер выяснит слишком много. Потому он его и убил. Так примерно могло быть, – проговорила она задумчиво.

Палач открыл дверь, наружу потянуло клубы дыма из его трубки и из печи, а по комнате загулял ледяной ветер.

– Ну так что? Чего ты ждешь? – спросил он.

– О чем это ты? – растерянно отозвалась Магдалена.

– Ты, кажется, хотела помочь мне в поисках. Вот и разыщи рабочих из церкви и поговори с ними. Охмурить мужчину и разговорить его – разве это не лучшее, что ты умеешь?

Магдалена состроила отцу рожу, затем накинула плащ и вышла в холод.

Вернувшись домой, Симон понял, что изучение книжки о тамплиерах придется еще ненадолго отложить. На скамейке перед очагом сидели трое шонгауцев, и по их виду лекарь понял, что дело вряд ли обойдется парой утешительных слов и примочками из творога. Он знал их всех. Двое были крестьянами из окрестностей, Симон часто видел их на рынке; третий – подмастерье городского кузнеца, он выкашливал красно-желтую слизь и благочинно сплевывал ее в коричневую тряпку. Но небольшое ее количество все же попадало то и дело на пол, кое-как устланный камышом. Лица у всех троих осунулись и цветом напоминали воск, под глазами запали темные круги, на лбу выступал пот.

Чтобы разогнать ядовитые испарения, Фронвизер-старший разжег пучки лаванды и мелиссы, поэтому маленькая комната пропахла, словно церковь во время пасхальной службы. Симон сомневался, что от дыма был хоть какой-нибудь толк. Он читал, что болезни переносились с грязью и жидкостями человека, но отец считал это новомодной чепухой. Подмастерье зашелся в очередном приступе кашля, и Симон предусмотрительно отступил в сторону.

– А вот и наш юный господин вернулся. Что ты делал столько времени в Альтенштадте? Обжирался с пастором?

С обугленной щепкой и новым пучком лаванды в руках из чулана появился Бонифаций Фронвизер. Он выглядел старше своих пятидесяти лет, хотя когда-то мог похвастаться приятной внешностью, и во время войны по подтянутому полевому хирургу вздыхало немало девиц. Однако со временем он сгорбился, волосы его поседели и стали редкими. От былого великолепия сохранились лишь въедливый взгляд да резкий голос.

– Я полдня тебя тут дожидаюсь! – прошипел он по возможности тише, чтобы не услышали трое сидевших на лавке крестьян. – Меня заждались у господина Харденберга, до него тоже добралась эта зараза. И вместо того чтобы осмотреть городского советника, я должен возиться с этими крестьянами, которые заплатят мне в лучшем случае несколько яиц!

Он ткнул тощим пальцем Симону в грудь.

– Признавайся, опять таскался к этому палачу и рылся в его мерзких книгах? Люди болтать не устают, а ты им каждый раз повод даешь!

Симон закатил глаза. Бонифаций Фронвизер ненавидел палача и считал, что он испортил его сына своими неслыханными способами лечения и еретическими книгами.

– Отец, пастор… – Симон попытался прервать нравоучения старика, но тот его сразу же перебил.

– Ах вот оно как! Все-таки объедался со старым жирдяем, да? Надеюсь, вкусно хотя бы было, – не унимался он. – Экономка у Коппмейера, видно, знатная стряпуха!

– Отец, он умер, – тихо проговорил Симон.

– Что? – Бонифаций Фронвизер вдруг растерялся. Он собрался уже снова разразиться руганью, но не решился. К такому он не был готов.

– Коппмейер умер. Поэтому мне пришлось задержаться, – повторил Симон.

– Я… мне очень жаль, – пробормотал старик, немного помедлив. – У него что, тоже была эта лихорадка?

Симон взглянул на троих посетителей, смотревших на него с любопытством и страхом вперемешку, и покачал головой.

– Кое-что… другое. Расскажу потом.

– Ну ладно, – проворчал отец, к нему снова вернулось спокойствие. – Тогда принимайся за работу. Эти трое, как видишь, пока живы и хотят подлечиться.

Симон вздохнул и принялся помогать отцу в осмотре больных. Долго возиться не пришлось: выдать кое-какие травы для отвара, послушать грудную клетку, поглядеть на язык и, как обычно, понюхать и осмотреть мочу. Симон этим уже не обманывался. Все это было всего лишь дешевым представлением, чтобы вселить в человека ложную надежду и стрясти с него деньги. Даже ученые доктора в редких случаях стали бы делать что-нибудь другое. И отец и сын оказались бессильны перед этой лихорадкой. Она бушевала в Шонгау около двух недель, и ее жертвами пали уже больше десяти человек. У человека болели все кости, начинался озноб. Некоторые совершенно неожиданно умирали посреди ночи, другие продолжали бороться – только лишь затем, чтобы позже выкашлять собственные легкие.

Симону оставалось только беспомощно наблюдать, и это выводило его из себя. А его отец, похоже, напротив, с этим смирился. Отношения между ними были, мягко говоря, напряженные. Будучи городским лекарем Шонгау, Бонифаций Фронвизер надеялся, что и сын пойдет по его стопам. Однако Симон не желал мириться с устаревшими методами отца. Ставить клизмы, пускать кровь, нюхать мочу всяких стариков… Ему больше нравилось заниматься по книгам, которые ему время от времени одалживал палач Шонгау. В прошлом году Куизль подарил ему целый сундук с книгами, однако Симон уже изучил их от корки до корки. Он жаждал новых знаний. Даже теперь, осматривая этих троих, в мыслях молодой человек в очередной раз перебирал спорные теории ученых. На днях он перечитал работу англичанина Уильяма Гарвея. Речь в ней шла о движении крови в человеческом теле. Что, если кровь действительно состоит из крошечных организмов…

– Хватит мечтать, бестолочь! – разогнал его мысли ворчливый голос отца. – Вот, пустишь кровь Йоханнесу Штерингеру. Я пойду к советнику. Уж с кровопусканием ты и один справишься.

Он протянул Симону короткий острый стилет, которым больным надрезали вену, затем пожелал Йоханнесу скорейшего выздоровления и направился к двери.

– И не вздумай вместо денег брать яйца или хлеб! – прошипел он, проходя рядом с сыном.

Тот повернулся к дрожавшему на лавке подмастерью; тот кашлял и без конца сплевывал в тряпку красно-желтую мокроту. Лекарь знал Йоханнеса, несколько раз бывал у него дома. Крепкий и шумливый некогда мужчина теперь съежился и, неспособный к лишнему движению, уставился перед собой. Лишать крови его больное, ослабленное тело казалось Симону полным безумием. Пусть кровопускание считалось испытанным средством от любых болезней, он все-таки отложил стилет в сторону.

– Все хорошо, Йоханнес, – сказал он. – Отправляйся домой. Пусть жена сварит тебе отвар из шалфея и лежи возле печи, пока не станет лучше.

– А кровопускание? – просипел Штерингер.

– Сделаем в другой раз. Сейчас тебе нужна кровь. Ступай домой.

Подмастерье кивнул и направился к выходу, за ним двинулись и двое крестьян. Симон дал им по горшочку тимьяновой мази. В качестве платы они сунули ему несколько грязных монет и половину копченого окорока. Молодой лекарь поблагодарил, закрыл за ними дверь и облегченно вздохнул. Наконец-то у него появилась возможность сесть за книгу, которую ему одолжил Шреефогль. Он в нетерпении уселся на лавку перед очагом и углубился в чтение.

Книга многое рассказала о взлете и падении тамплиеров, об их удивительных обрядах и обычаях. Симон вычитал, что в битве они были практически непобедимы. Рыцари, верные ордену, бросались в битву с именем Господа на устах, и даже враги уважали их отвагу. Он прочел о великих сражениях на Святой земле, о падении Иерусалима, отступлении тамплиеров на Кипр и их безграничном могуществе в Европе. С удивлением узнал, что они одалживали деньги самому папе и что в итоге ордену принадлежало свыше десяти тысяч крепостей и командорств. От Англии и до Византии! Значит, в Шонгау тоже имелось такое командорство? Кем был тот тамплиер, останки которого они нашли в церкви Святого Лоренца? И что он хотел сказать надписью на табличке?

Два свидетеля будут пророчествовать… Зверь выйдет из бездны, и сразится с ними, и победит их, и убьет…

Симон внимательно прочитал каждую страничку, но так ничего и не нашел о странном изречении, высеченном на мраморной табличке в гробу. О легендарных богатствах тамплиеров речи в книге тоже не шло. Может, их и не было никогда? Симон устало потер глаза и отправился спать. В окна его спальни неустанно задувал ветер, и ножки кровати покрылись тонким слоем инея.