Валерий Введенский - Сломанная тень

Пушков с Аглаей Мокиевной держались за руки и нежно смотрели друг на друга. Доктор деликатно кашлянул, чтобы обратить на себя внимание:

– Захар Григорьевич! Я ведь экспертизы по всему городу делаю. И подобную историю недавно слышал. К генералу Кречетову новый дворецкий поступил. Через месяц хозяева на дачу в Царское Село отправились, а дворецкого не взяли, поручили за ремонтом приглядывать. Вернулись только осенью и обнаружили дом пустым. Даже мебель украл. Может быть, один и тот же негодяй орудует?

– А где генерал проживает?

– В Литейной части!

– Эх, жаль, что не на Васильевском! Сами понимаете, другая часть – как другое ведомство. Не положено у нас в чужие дела нос сувать.

– Этим преступник и пользуется. Может, переговорите с полицмейстером?

– Смеетесь, Илья Андреевич? Первым делом спросит: «Захарка! Других забот, что ли, нет?» И сразу припомнит: украденное у мещанки Любомировой белье не найдено, привидение, которое падчерицу майора Шемелева обрюхатило, не поймано…

– Привидение? – испугалась Аглая Мокиевна.

– Не слышали? У Смоленского кладбища средь бела дня на бедную девушку накинулось, в придачу сифилисом заразило!

– С привидением помогу, – рассмеялся Тоннер. – Майор с полгода назад заразился от одной из моих пациенток. Я ездил к нему, предлагал лечение, предупреждал: пока не поправится, амуры крутить нельзя. А он заявил, что зараза к заразе не пристает.

– Так я и знал. По глазам видел, врет девка, кого-то выгораживает! Ой, спасибо!

– К Кречетову съездите?

– Помилуйте, Илья Андреевич! На моем участке вроде как и преступления нет. Варенников-то про кражу не заявлял! Я бы с радостью…

– Тогда не буду задерживать. Был рад познакомиться, сударыня! – Тоннер повернулся к Денису: – Отобедаем вместе? На сегодня моя служба закончена, причем бесславно.

– С удовольствием!

– А пока вернемся в морг, и вы все зарисуете…

– Илья Андреевич, а если вам самому к полицмейстеру поехать? – друзья уже шли к двухэтажному флигелю, где располагалась квартирка Тоннера.

– Только если к обер-полицмейстеру. Господи, а это кто?

Перед подъездом стоял Данила, возле него крутилась собачонка:

– Моська! Мальчишка с улицы упросил взять.

За Угаровым на почтительной дистанции в слабой надежде на милостыню следовал Макар. Моська, приветственно повиляв хвостом Тоннеру и Угарову, кинулась на него, злобно лая. Сторож попытался ее пнуть, но не попал.

– Молодец, Моська! – похвалил доктор. Собачка тут же подбежала и уселась перед ним. Доктор наклонился, потрепал по шкирке.

– Квартиру будет охранять! – сказал Данила.

– Хорошая собачка! – согласился доктор и взял песика на руки. – Только какая же это Моська? Вон пипка торчит!

– Мальчишки Моськой звали, а я не посмотрел! – смутился Данила.

– Будет Мозесом! Англичане так Моисея называют.

– Мозес, Мозес! – позвал Угаров. Кобелек навострил уши, немного подумал и радостно гавкнул.

– Прошу к столу! – пригласил Угарова в дом Тоннер.

Новоиспеченный Моисей увязался за приятелями, а Данила на минутку задержался. Небритый мужик с фингалом подавал ему отчаянные знаки. Пришлось подойти.

– Ты, что ли, новый докторов слуга? – осведомился Макар.

– Я. Звать Данилой.

– А меня Макаром, – сторож потряс протянутую руку и с надеждой заглянул в глаза. – Знакомство обмыть полагается!

Данила под настроение был не прочь пропустить стаканчик-другой. Но, во-первых, не днем – как потом работать? А во-вторых, в приятной компании, а не с грязным, дурно пахнущим Макаром.

– Извини, друг! Непьющие мы с Катериной!

Сторож чуть не заплакал. Что за нелегкая принесла этих людей в Петербург? Сами не пьют и другим малину портят. Скорей бы их Аксинья вытурила! Макар задумчиво проводил Данилу взглядом. Крепкий мужик, основательный! Да и баба ему под стать! Макар видел ее, когда коврики выбивала: рыжая, на морду страшная, сама кого хошь испужает! Нет, таких на мякине не проведешь!

– Полиночка! Как же я соскучилась по дочурке! Дай обниму и поцелую!

Налединская недовольно подставила щеку. Софья Лукинична откинула вуаль, схватила дочь за голову и притянула к губам. От сладкого смрада (Лаевская ежедневно выливала на себя полфлакона духов) Полину чуть не вывернуло.

– Доченька! Посмотри, какую я прелесть купила! – В гостиную внесли коробку. – Правда, чудное платьице?

Достав из коробки синее бархатное платье, она радостно приложила обновку к пузу.

– Очень мило! – не обернувшись, процедила Полина.

– Добрый день, Софья Лукинична! – в гостиную впорхнула Юлия Дашкина.

– Княгиня! Как я рада! Не ожидала вас увидеть! – не выпуская из рук платья, Лаевская шумно расчмокалась с гостьей. – Как вам обновка? Прямо из Парижа!

Княгиня прекрасно владела светским лицемерием, но в ту секунду была столь счастлива и расслаблена, что лишь бесхитростно удивилась:

– В Париже такого давно не носят! Рукава в моде до запястья, лиф теперь носят длиннее, а талию снова поясом перехватывают.

– Поясом? – переспросила Лаевская.

– Ну да! Из шелковой ленты!

– Но Сихлер уверяла…

Полина наконец удостоила материнское приобретение взглядом:

– О! Знакомое платье! Мне его в прошлом году предлагали!

– Я эту Сихлер убью! – рассвирепела Лаевская. – Это ей с рук не сойдет! Сволочь! Подсунуть мне какое-то старье!

– Да не кипятитесь вы так, маменька! Платье на вас премиленько будет смотреться!

– Прошлогоднее?

– Ну и что? В ваших летах за модой гнаться глупо, надо носить то, что к лицу.

– Что ты сказала? Княгиня, вы слышали? – громко всхлипывая, Лаевская бросилась на грудь Дашкиной. – Нет, вы слышали? Родную мать старухой назвала!

– Что тут за шум? – в гостиную вошла обеспокоенная Ирина Лукинична.

– Попробуйте догадаться, тетушка! – Полина кивком указала на мать.

Ирина Лукинична заметила Дашкину:

– Добрый день, княгинюшка! Как здоровье Арсения Кирилловича?

Юлия Антоновна ответить не успела. Визгливый голос Лаевской разнесся по всему дому, и в гостиную потянулись обитатели – выяснять, что случилось. Софья Лукинична с ходу обрушилась на заглянувшую Змееву:

– Здравствуй, потаскушка! Вы знакомы, Юлия Антоновна? Воспитанница моего мужа! Они вместе пишут мемуары!

– Что вы говорите? – учтиво отреагировала Дашкина.

– Скоро эти мемуары закричат «агу-агу»!

Лаевская демонически расхохоталась. Ольга Змеева, замерев посреди комнаты, одарила ее испепеляющим взором. Софья Лукинична продолжала атаковать:

– Видите, как нынче воспитывают! Даже не покраснела, кикимора!

Ольга побелела и сжала в кулачки тоненькие пальцы.

– Тощая, как цапля, дунешь – улетит, – продолжала оскорбленная супруга. – И такое вот пугало украло у меня мужа!

– Софушка! – взмолилась Ирина Лукинична. – Замолчи!

– А между тем, княгиня, у этой бабы-яги женишок есть! Еще не муж, а уже рогат! Полный идиот!

Налединская, бросив на пол веер, вскочила со стула:

– Не смейте! Матвей Никифорович – прекраснейший человек!

– А я разве возражаю? – пожала плечами Лаевская. – Конечно, прекраснейший. И горе у нас с ним общее.

Казалось, еще слово – и Ольга взорвется; она вонзила ногти в ладони, сдерживаясь изо всех сил. К ее счастью, шаркая и крестясь, в комнату вплыла Марфуша.

– Ой, глядите! – Лаевская моментально переключилась на нее. – Дурочка-то наша в вуали!

Блаженная обыкновенно ходила в темном коленкоровом платье, изрядно поношенном и залатанном, а на голову повязывала черный платок. В капоре с вуалью она явилась домочадцам впервые.

– Нестор Викентьевич вчера преставился, – объяснила Ирина Лукинична. – Марфушенька на отпевание ездила!

– Поют! – тоненьким голоском сообщила блаженная. Свои мысли для пущей загадочности она часто изрекала обрывочно. Слушателям приходилось самим додумывать, что же «блаженная» хотела сказать. В данном случае, видимо, подразумевалось: «Нестор Викентьевич в раю, и там ему поют ангелы».

– Черти твоего кровопийцу жарят! – возразила Лаевская.

Возмущенная юродивая затопала ногами.

– Ты, Марфушка-болтушка, не переживай! – успокоила ее Софья. – Тебя на соседний вертел насадят!

Блаженная откинула вуаль и заорала, брызгая из беззубого рта слюной:

– Чур! Чур! Одолели!

– Демоны Софью одолели! – поняла ее Ирина Лукинична и вспомнила утренний разговор с Угаровым.

– Даже имени не произноси! – сверкнула глазами Лаевская. – Подлец! Развратник! На честь мою покушался!

– Какая в твои годы честь… – схватила Софью Лукиничну за руку сестра.

– В мои годы? Так и ты меня старухой считаешь?

– Конечно! Я старуха, и ты старуха!

– Тогда это платье и носи! – Софья Лукинична швырнула в сестру бархатной обновкой и выскочила прочь.

– Что за шум? – в гостиную заглянул зевающий Кислицын.