Игорь Минутко - Золотая братина: В замкнутом круге

– Но как же я вас узнаю? Незнакомец улыбнулся:

– Давай уже сейчас перейдем на «ты». Я – Грэд, ты – Михась, и мы – братья. Верно?

– Да…

– А узнаешь ты меня по этой метке. – Грэд поднял прядь светлых волос, закрывавших правое ухо, – под мочкой на щеке была родинка в виде маленькой коричневой бабочки. – И последнее, что я сейчас хочу тебе сказать: не беспокойся о Марысе. С ней будет все в порядке.

И посланец Белого Братства растаял на глазах Михаила Ожежко, что совсем не удивило его: так и должно быть.

За окном над Варшавой ровно и умиротворяюще шумел осенний дождь.

Прошла неделя. Табадзе не звонил.

Иван Кириллович извелся, каждый день просматривал электронную почту по нескольку раз. «Ну, где же ты, Каракулик мой?» И уже тот детский почерк казался ему родным.

«Или позвонить Арчилу Тимуровичу? – порывался директор Музея народного искусства России. – Узнать? Что узнать?» – останавливал он себя.

Телефонный звонок раздался буквально в голове – так ему показалось, «штучка» Табадзе лежала у него под подушкой. Иван Кириллович спал в своей квартире, вернее спал и не спал: в последнее время сон его был беспокойный, поверхностный какой-то, долго не засыпал, ворочался, заснув, часто просыпался, и путаные, тревожные мысли всё об одном и том же…

Он нащупал под подушкой мобильник-малютку, который наигрывал какую-то бравурную мелодию, а потом повторял ее все громче и громче.

– Да! Слушаю!

– Проснулись, Иван Кириллович? Простите, вынужден разбудить.

– Что случилось, Арчил Тимурович?

– Пока ничего не случилось. Успокойтесь. Выпейте валерьянки. И минут через двадцать будьте готовы, за вами едет Николай Николаевич.

– Да скажите же…

– Все вопросы при встрече, – ласково сказал Табадзе.

Иван Кириллович вылез из-под одеяла, прошлепал босыми ногами по паркету в ванну, принял контрастный душ, окончательно проснулся, вытираясь махровым полотенцем, посмотрел на себя в зеркало. Тот, кто там отразился, крайне ему не нравился.

«Побриться, что ли? Нет, не успею».

Он, в банном халате, проследовал на кухню, приготовил себе кофе (крепчайшего, как он сам любил определять), обжигаясь, выпил полную чашку, порывшись в холодильнике, кажется, что-то съел. А может быть, и нет.

На туалет ушло минут десять. Он надел свежую рубашку, приятно пахнущую дорогой прачечной, «хорошо, что брюки вчера погладил»; повязал черный строгий галстук большим узлом («У всех этих, в телевизоре, большие узлы»); надевая ботинки, подумал: «В передней протру бархоткой, – так и поступил. – Теперь… Плащ на месте. А где же шапочка? – Весенняя шапочка, похожая на тирольскую, только пера не хватало, тут же отыскалась… – Всё! Я готов…»

Иван Кириллович взглянул на напольные часы в рабочем кабинете своей квартиры – было десять минут шестого. Если быть точным, восемь минут. За окнами уже стояло ясное весеннее утро, но солнце из-за крыши соседнего девятиэтажного дома еще не выглянуло.

Сердце часто и сильно стучало, отдаваясь ударами в висках, немного дрожали руки.

«Валидол, что ли, пососать? Где он у меня?» – Но отыскать валидол Любин не успел: зазвонил городской телефон. Иван Кириллович поспешно поднял трубку и сразу услышал голос Николая Николаевича Корчного:

– Доброе утро, Иван Кириллович! Вы собрались?

– Да, собрался…

– Спускайтесь, не торопясь. Не забудьте запереть квартиру.

…У серого «опель-корса» с распахнутыми дверцами стоял Николай Николаевич и, показалось Любину, был чем-то встревожен. Или озабочен.

– Доброе утро, – поприветствовал Корчной, пожимая руку Ивана Кирилловича и внимательно всматриваясь в его лицо. – Разбудили мы вас. Не выспались?

– Да какой у меня сейчас сон…

– Вижу, вижу, не выспались, – Корчной приобнял директора музея за плечи, осторожно, но твердо подвел к правой задней дверце машины. – Располагайтесь здесь, Иван Кириллович. Просторно – как на диване. И в углу подушечка надувная.

Любин подчинился предложению, очутился на заднем сиденье, а Николай Николаевич уже протягивал ему пластмассовый стаканчик с водой:

– Прошу!

Иван Кириллович, ничего не понимая, принял стаканчик.

– И вот таблетка от Арчила Тимуровича. Успокоительная. Запейте водой…

Таблетка представляла собой продолговатую капсулу, состоящую из двух половинок: одна бледно-фиолетовая, другая бледно-зеленая.

– Да что вы, Иван Кириллович! – улыбнулся Корчной. – Не отравим. Может быть, и подремлете в дороге.

Иван Кириллович покорно проглотил таблетку, запив ее глотком минеральной воды.

– Вот и славно! – Корчной захлопнул дверцу, сел за руль. – Ну, с богом!

Машина плавно, мягко тронулась с места. «…И она уже на Кастанаевской, – определил Любин и подумал: – Правда, как здесь удобно. И прилечь можно». Голова склонилась к надувной податливой подушке, уже в полусне, почти инстинктивно, он сбросил ботинки. «Как хорошо. И покачивает. Будто я маленький и…»

Корчной в зеркальце взглянул на Ивана Кирилловича, который, свернувшись калачиком, сладко спал.

…Проснулся директор музея в тот момент, когда «опель-корса» осторожно, медленно спускался в подземный гараж и скоро занял свое место над ремонтной ямой.

Любин сел, деловито надел ботинки, сладко потянулся. Глядя на него, можно было подумать, что спать в чужих легковых машинах – его любимое занятие.

Посидев буквально несколько мгновений, Иван Кириллович почувствовал, осознал, что он бодр, свеж, полон сил и – вот уж неожиданно! – в прекрасном расположении духа.

Дверцу машины распахнул Арчил Тимурович Табадзе и, протягивая Любину руку, извлекая его из салона гостеприимного автомобиля, сказал улыбаясь:

– Вижу, Иван Кириллович, вы в отменной форме. Немного отдохнули?

– Изумительно! Изумительно! – только и мог проговорить господин Любин.

– И прекрасно! Сразу хочу предупредить: времени у нас в обрез, и поэтому предлагаю следующее… – Напряжение появилось на лице Табадзе. – Вначале я покажу вам нечто и растолкую, что это такое. Минут десять, крайнее – пятнадцать. Потом у нас будет легкий завтрак, а за ним мы все дальнейшее обговорим подробно и детально. Ведь вы не завтракали, Иван Кириллович?

– Кажется, не завтракал, – признался Любин.

Лестницы, переходы, просторные помещения; в одном из них, обратил внимание Иван Кириллович, огромный камин и рояль насыщенного коричневого цвета. Опять переходы, лестницы, одна из них винтовая, спускающаяся вниз. «Наверное, мы в другом „кубе“», – определил Любин. Совершив вокруг оси этой лестницы по два оборота, они оказались в большом зале со сплошными широкими окнами по трем стенам. Помещение было заполнено ярким солнечным светом. Арчил Тимурович нажал кнопку на панели у входной двери, и на все окна сверху бесшумно спустились жалюзи из прозрачного голубого материала. Теперь зал погрузился в свет, какой может создать ясный тихий день, а солнце, очевидно, в восточном окне стояло неотчетливым розовым шаром, и на него можно было смотреть.

Всё пространство помещения было заставлено столами с компьютерами, принтерами, ксероксами, еще какой-то замысловатой техникой. Столы и одинаковые черные кресла на колесиках располагались асимметрично (какой-нибудь аккуратист мог сказать, что «все в полном беспорядке»), и между ними были удобные, широкие проходы.

– Мой мозговой центр, – пояснил Табадзе и, взглянув на наручные часы, добавил: – Через полчаса здесь начнется напряженная работа моих коллег. Но нам не сюда, Иван Кириллович.

Они прошествовали через весь зал. Первым в неприметную дверь вошел Табадзе.

– Прошу за мной.

Длинный коридор, освещенный светильниками, вмонтированными в потолок. Коридор упирался в следующую дверь. Ее Арчил Тимурович открыл пластиковой картой.

– Здесь крутые ступеньки. Осторожно! Держитесь за поручни.

Спускаясь вниз по крутой лестнице, Любин вдруг ощутил непонятное, быстро нарастающее волнение: «Сейчас что-то произойдет, случится…»

И произошло, случилось…

На мгновение он оказался в полной кромешной тьме, но рядом был Табадзе, который успокаивал:

– Момент, Иван Кириллович. Вспыхнул яркий свет.

Они находились в таком же большом зале, как верхний, только округлой формы. Стены, потолок и пол были покрыты единым, без швов и соединений, материалом пепельного цвета. Окна отсутствовали. Источников освещения Любин не обнаружил. «Мы под землей, подземный этаж», – определил он.

– Освоились? – спросил Табадзе.

– Освоился…

– Наша… Точнее сказать, моя святая святых.

– Тут ничего нет, – удивился Любин. – И никого.

– Когда надо, нужное появляется – и одушевленное, и неодушевленное. Но вы не правы. И сейчас в этом зале кое-что есть, просто сливается с полом, и сразу не заметить. Давайте снимем обувь.

В носках, осторожно ступая, Иван Кириллович двинулся следом за главой фирмы «Барс». Оказывается, через три или четыре метра от стен все пространство пола покрывали большие листы ватмана, аккуратно соединенные по краям.