Сергей Зверев - Золотые эполеты, пули из свинца

Чуть в стороне от пути, на котором пыхтели паровозы бронепоезда, стоял черный шестицилиндровый «Хорьх», лучи яркого галицийского солнца бликовали, отражаясь от лакированных боков автомобиля.

На заднем пассажирском сиденье машины сидели двое: эрцгерцог Фридерих и начальник австрийского Генштаба Франц Конрад фон Гетцендорф. Шофер прогуливался неподалеку от «Хорьха», чтобы не мешать разговору высокопоставленных персон.

Разговор между тем был куда как непростым.

– Прицепной вагон с красным крестом – нарушение всех международных конвенций, медицинские вагоны к бронепоездам цеплять нельзя. С тем же успехом на дредноуте можно нарисовать красные кресты и палить во врага изо всех пушек, прикрываясь медицинским статусом, – с нескрываемым сарказмом заметил фон Гетцендорф, указывая собеседнику на красные кресты. – Видимо, герр полковник Хейзингер думает, что таким образом введет в заблуждение русских!

Эрцгерцог Фридерих посмотрел прямо в глаза начальнику Генштаба и очень твердо, словно подчеркивая каждое слово, произнес:

– Меня это не касается. Вас – тоже. Я сегодня отбываю в Кайзер-Эберсдорф, к императору. Самое умное, что мы можем сделать в сложившейся ситуации, – это предоставить наглому пруссаку полную свободу действий. Умыть руки.

– Пожалуй, вы правы, – усмехнулся в седые усы фон Гетцендорф. – Рудольф Хейзингер, конечно же, скотина еще та, но…

– Но его скотство может принести нам ощутимую пользу, – кивнул Фридерих. – А вот если его схватят за руку и Хейзингер окажется по уши в грязи… Мы не станем его вытаскивать.

– Кстати, поездная прислуга и расчеты – боснийцы, – нейтральным тоном произнес фон Гетцендорф и остро посмотрел на эрцгерцога: поймет тот прозрачный намек?

Фридерих понял и оценил. Он благосклонно кивнул:

– О! Вы даже это предусмотрели? Похвально…

– Что ваше высочество имеет в виду? – спросил фон Гетцендорф, прекрасно зная ответ. «У эрцгерцога часто не хватает смелости додумывать мысли до конца, – сказал себе он. – Надо подтолкнуть его, пусть выскажется определеннее».

– Если они погибнут… или попадут в плен. Пусть лучше это будут мусульмане-босняки, чем наши австрийцы! – пояснил свою похвалу эрцгерцог.

Фон Гетцендорф довольно улыбнулся.

В австро-венгерской армии было несколько дивизий, сформированных из боснийцев, то есть славян-мусульман. Офицерами у них, как правило, были словенцы, чехи, хорваты и сербы. Боснийские части отправляли на самые опасные участки фронта, австрийцы считали их людьми второго сорта.

– И все же, – недовольно пробурчал Фридерих, – какая мерзость затевается! Брюшной тиф, фу! Хоть бы что другое, право!

Конрад фон Гетцендорф сочувственно опустил взгляд: в роду Габсбургов к брюшному тифу отношение было особое. Брат Франца Иосифа, отец незадачливого Франца Фердинанда д’Эсте, эрцгерцог Карл Людовик скончался именно от этой болезни. По пути в Палестину, куда он совершал паломничество, Карл Людовик напился воды из Иордана и заразился. Дурацкая смерть…

Утром следующего дня, посоветовавшись с генералом Калединым, Брусилов принял решение поддержать инициативу поручика Голицына и дать «добро» на акцию по захвату вражеского бронепоезда. В результате Сергей Голицын получил под начало роту пластунов. Должность была, вообще говоря, штабс-капитанская, но Брусилов, когда этого требовали интересы дела, не обращал особого внимания на звания. Николай Гумилев также поступал под командование Голицына, Сергей назначил его своим заместителем.

«Пластуны» – название неофициальное. Так в русской армии называли пехотинцев, которые занимались разведкой за линией фронта, захватом «языков», сбором топографической информации, подрывом мостов и железнодорожных стрелок. Они отличались необычайной дерзостью. Обычным для них делом было ночное пересечение нейтральной полосы ползком, по-пластунски, – отсюда и название, – незаметное проникновение в первые траншеи с последующим вырезанием всех, кто там находится. Лучшими пластунами считались уроженцы Северного Кавказа: чеченцы, ингуши, лезгины, аварцы, осетины.

Рота, полученная Сергеем Голицыным, сплошь состояла как раз из таких солдат. Поручик Голицын высоко оценивал боевые качества и неустрашимость горцев. Правда, их мрачное мужество основывалось на чуждом Сергею фатализме: дескать, выживем, значит, так угодно высшим силам, а убьют – тоже слава Аллаху, тут же окажемся в раю среди прекрасных гурий. Но пластунами и разведчиками уроженцы Северного Кавказа были отличными, смелыми и дерзкими. У них было немало недостатков: резкие до грубости, вспыльчивые, порой непредсказуемые. Но хитрости, своекорыстия в них не было, за это в русской армии им многое прощали.

А в вероисповедных вопросах поручик Голицын был очень терпим, как и большинство русских офицеров. Если ты честно служишь России, можешь верить во что угодно.

– М-да, звероватого вида народец, – тихо сказал Гумилев Сергею после того, как они обошли повзводно всю роту. До сего дня с кавказцами Николаю Степановичу на фронте встречаться не доводилось. – Чем-то они мне абиссинцев напоминают. Даже внешне: сухие, горбоносые.

– Звероватого? Ха-ха-ха… – так же тихо рассмеялся Голицын. – Ну, не без того, это вы точно заметили. Ничего, мы с вами, надеюсь, покажем себя хорошими укротителями. А если серьезно, то доверие этих людей нам еще предстоит заслужить. Но сейчас на это нет времени! Поэтому я собираюсь поступить так: во-первых, кликнуть охотников. Добровольцев.

– Разумно, – согласился Гумилев. – Целая рота для захвата бронепоезда просто не нужна. А вот мобильная группа крепких и отчаянных молодцов… Но мы же не видели их в деле! Как станем выбирать?

– А здесь следует «во-вторых». – Поручика обрадовало то, что Гумилев сразу согласился с ним по первому пункту. – Из тех, кто вызовется, я присмотрю какого-нибудь немолодого и опытного унтера, лучше бы всего – фельдфебеля. Фельдфебель близок к солдатам, он с ними одну кашу ест. Такой знает, кто чего стоит. Вот он и поможет нам с окончательным выбором.

– Отличная мысль, – вновь согласился Николай Степанович. – Тем более что кавказцы с большим уважением относятся к старшим по возрасту. А как унтера выбирать станем?

– Просто, – улыбнулся Сергей. – По боевому опыту. По наградам. Вон, посмотрите, какие у некоторых на груди иконостасы…

– У многих. Что ж, снова согласен. Похоже, Сергей Михайлович, вы нравитесь мне как начальник. Славно повоюем…

Выстроив всю роту в одну шеренгу, поручик Голицын обратился к своим солдатам, унтерам и младшим взводным офицерам с короткой, энергичной речью.

– Так что, молодцы, по данным аэропланной разведки, неподалеку, верстах в пятидесяти отсюда, находится вражеский бронепоезд. Его следует захватить и на нем же прорваться назад, к своим. Главное – не упустить одного матерого супостата, который там, в бронированной дуре, может находиться. Скрывать не стану: задача сложная, дело опасное. Знайте: на этом пути нельзя будет остановиться, повернуть назад. Мы пойдем до конца! Поэтому вызываю я только охотников, кто костлявой старухи с косой не боится, кому или грудь в крестах, или голова в кустах! Эй, взводные! Если кто из ваших орлов по-русски плохо понимает, так поясните, что я сейчас сказал. Даю минуту на размышление, – закончил Голицын.

Он достал из кармана кителя позолоченную луковицу «Мозера», щелкнул крышкой. Эти швейцарские часы подарил Сергею год тому назад командующий Юго-Западным фронтом генерал Николай Николаевич Юденич, как знак своего одобрения и благодарности за уникальную по степени риска операцию, которую Голицын провел в турецком тылу.

Солнечный лучик отразился от блестящего выпуклого бока хронометра, веселым зайчиком запрыгал по плацу. Прошла минута.

– Охотники, шаг вперед! – громко скомандовал поручик.

Вперед дружно шагнула вся шеренга…

– А вы чего хотели, князь? – усмехнулся стоящий рядом с поручиком Николай Гумилев. – Я же говорю: здорово на абиссинцев смахивают. Чтобы кто вперед не шагнул? Да это же стыд, такого за труса держать станут, что для них страшнее смерти. Вон, кстати, и фельдфебель, точно по заказу, видите? Георгий IV степени, медаль «За храбрость», да еще и крест ордена Святой Анны III степени… А уж выглядит-то как! Этакая диковатая суровость во взоре…

– Да, хорош, – согласился Голицын. – Хоть картину с него пиши. Лишь бы по-русски прилично говорил.

Удача улыбнулась Голицыну: приглянувшийся им с Гумилевым фельдфебель превосходно понимал русский язык и вполне прилично, хоть с характерным клекочущим акцентом, говорил на нем.

Ибрагиму Юсташеву в этом году исполнилось сорок лет. Для горца это возраст зрелого расцвета, лучшие годы мужчины, когда сил еще немерено и уже приобретен драгоценный опыт.

Юсташев был высокого роста, очень плотного телосложения. Его густые черные волосы с легкой проседью чуть курчавились, нос с характерной горбинкой хищно выдавался вперед, напоминая клюв ястреба. Крепкие, точно литые скулы довершали лепку его запоминающегося лица. Темно-карие, чуть навыкате глаза поблескивали из-под сросшихся на переносице густых бровей. Правую щеку Ибрагима пересекал бугристый шрам, придавая его лицу свирепое выражение. Конец шрама терялся в густой черной бороде.