Энн Грэнджер - Любопытство наказуемо

– Что ж, тогда вы, наверное, не знаете, что он за доктор, – заметила Люси.

Меня охватила дрожь; как будто дохнуло холодом. Но, может быть, это был всего лишь сквозняк из-за открытого окна.

– Нет, – призналась я, – он не сказал. Я сообщила, что мой покойный отец был врачом, но о своей специальности он мне так и не сказал. Судя по всему, дела у него идут неплохо.

Люси хрипло хохотнула:

– Да уж, неплохо! Наша семья занимается шелком и чаем. А доктор Лефевр интересуется… точнее, занимается безумием. Он психиатр.

Я ахнула:

– Вы уверены?

– О да. Он приехал, чтобы определить, сумасшедшая я или нет.

Сестры Роуч ужинали в семь. Меня до глубины души потрясло то, что сказала Люси. Но времени обдумать ее слова не было, как не было времени и на то, чтобы начать письмо Бену Россу и сообщить о моем благополучном прибытии. Я знала, что не имею права опаздывать вниз. На мое опоздание косо посмотрят. Я решила надеть серое шелковое платье, которое купила, когда носила полутраур по отцу. Вряд ли такое платье заставит мисс Роуч дернуть бровью – я уже подметила, что этот жест означал неодобрение. Отчего-то мне показалось, что я часто буду видеть этот жест во время своего пребывания в «Прибрежном».

Хозяйки дома тоже переоделись к ужину. И на этот раз их платья были сшиты из одной ткани: из очень дорогой темно-синей муаровой тафты. Фиби, судя по всему, обладала большей смелостью в выборе фасона. У ее платья по подолу шли оборки; более мелкие оборки украшали лиф. Кристина сшила себе платье попроще, с рядом мелких пуговок на лифе, обтянутых тем же материалом. Очень грустно, что красивые платья совершенно не шли своим некрасивым обладательницам и не подходили унылому окружению. Может быть, желание нарядиться вызвано тем, что за столом присутствует джентльмен? Вряд ли они так разоделись из-за меня.

Ужин оказался довольно простым, но вкусным. За столом велась вежливая беседа; спорных тем всячески избегали. Люси очень шло ее бледно-розовое платье; однако она выглядела подавленной и в разговоре участия не принимала. Я заметила, что она все время украдкой поглядывает на доктора, но, если тот оборачивался и заговаривал с ней, она тут же опускала глаза и что-то односложно мямлила. Она больше, чем раньше, показалась мне ребенком: девочкой, которую насильно втолкнули во враждебный мир взрослых, почти не готовя к жизни, и которая совершенно не умела себя вести. Интересно, в какой семье она росла и кто занимался ее воспитанием? Неужели тетки Роуч? Училась ли она в пансионе? Кто ее родители? О них в разговоре не упоминалось. Я решила, что постараюсь все выяснить у самой Люси. Правда, от меня потребуется большой такт… Увы, тактичность – не моя сильная сторона; подобно бедной Люси, я чувствовала, что дрейфую в неизвестных водах.

После ужина мы, дамы, удалились в гостиную, оставив доктора Лефевра в одиночестве роскошной столовой с графином портвейна. Мисс Роуч вышла первой, за ней следовала сестра (их платья из тафты сильно шуршали). За ними шли мы с Люси.

Люси негромко и презрительно буркнула:

– Я замужняя дама, и я должна идти первой!

Она как будто говорила сама с собой, поэтому я не сочла нужным ответить. Нужно обладать большой смелостью, чтобы обсуждать щекотливые вопросы этикета с грозной мисс Роуч! Глядя в спину сестрам, я поняла, что обе они на добрую голову выше меня. Интересно, как они выглядели в возрасте Люси? Наверное, совсем не были похожи на свою юную племянницу!

– Скажите, мисс Мартин, – неожиданно обратилась ко мне мисс Роуч, когда мы устроились в гостиной, – каковы были ваши обязанности на прежнем месте?

– Я читала своей хозяйке, писала за нее письма, играла в вист, если не хватало четвертого игрока, – ответила я. – Иногда сопровождала ее, когда она ездила в гости.

– Вист? – Мисс Роуч снова дернула бровями. – Мы с сестрой в карты не играем. Вредное занятие, которое ни к чему хорошему не ведет!

Я посмотрела на шахматный столик, где по-прежнему стояли фигуры в неоконченной партии.

– К сожалению, играть в шахматы я не умею, – кротко ответила я.

– Ничего страшного, – сказала мисс Роуч. – Люси тоже не играет. Наш врач, доктор Бертон, посоветовал Люси больше гулять на свежем воздухе. Может быть, завтра утром вы с ней погуляете.

Все это произносилось в присутствии Люси, словно в комнате ее не было. Я едва не вспыхнула от смущения. Неужели в этом доме привыкли говорить о Люси так, будто она глухонемая или просто не в состоянии выразить свое мнение?

– Если того пожелает миссис Крейвен. – Я повернулась к Люси, надеясь, что не слишком задела мисс Роуч: – Миссис Крейвен, вы хотите завтра погулять? Мне не терпится обследовать окрестности. Может быть, вы согласитесь стать моим гидом?

– Конечно, – ответила Люси без всякого выражения. Но она бросила на меня мимолетный взгляд, в котором я заметила искру признательности.

Неожиданно подала голос мисс Фиби:

– Как приятно, что у милой Люси будет молодая спутница! – Она улыбнулась нам.

Мисс Роуч поджала губы и посмотрела на меня в упор:

– Мисс Мартин, наша семья очень почтенная и старинная. Наши предки переехали в Англию из Франции в то время, когда там жестоко преследовали протестантов. Раньше они жили в Ла-Рошели и занимали важные посты… Нашими лозунгами всегда были трезвость и усердие. – Мисс Роуч указала на потемневшую картину маслом, висевшую над камином. На ней был изображен мужчина в длинном парике и кружевном воротнике. Фон от старости и грязи казался совсем темным. – Человека, которого вы видите, звали Жан Рош; приехав в Англию, он стал называться Джоном Роучем. Его портрет написал сам сэр Питер Лели.[1] – Голос мисс Роуч зазвенел от гордости.

– Вот как, мэм, – вежливо ответила я.

Я не очень разбираюсь в искусстве, но мне портрет предка не показался шедевром. Может быть, все дело в грязи, которая скрыла самые изящные фрагменты? Впрочем, от меня не укрылся довольно распутный взгляд предка мисс Роуч; вряд ли такой взгляд приличествовал работящему и богобоязненному торговцу шелком. И все же я изобразила благоговение, понимая, что именно этого от меня ждут хозяйки дома.

– Поэтому, – продолжала мисс Роуч, довольная произведенным на меня впечатлением, – я не хочу, чтобы вы и моя племянница напрасно тратили время на досужие разговоры. Может быть, вы вместе будете читать какую-нибудь поучительную книгу.

Я едва не выпалила, что приехала сюда не для того, чтобы быть гувернанткой, но вовремя осеклась. Люси так молода. Брак и материнство, скорее всего, положили конец ее образованию. Может быть, тетке кажется, что отчасти в этом и заключается трудность и, если Люси найдет себе новые занятия, ее настроение улучшится. Так можно было наилучшим образом истолковать слова мисс Роуч. И все же я постепенно начинала понимать, зачем мистер Чарлз Роуч прислал меня в «Прибрежный». Что бы там ни происходило с Люси, сестры Роуч едва ли сумеют с ней справиться.

Доктор Лефевр вновь присоединился к нам; я от всего сердца ему обрадовалась. Он умел поддерживать разговор с дамами, не касаясь ненужных тем. Ему тоже в свой черед показали портрет кисти сэра Питера Лели. Доктор приложил руку ко рту и заметил:

– Мадам, вам очень повезло.

Затем нам поведали историю семейства Роуч, поколение за поколением. По словам мисс Роуч, все их предки были в высшей степени неподкупными и богобоязненными людьми. Превыше всего они ценили свою протестантскую веру, семейную честь и доброе имя, а также успех своего предприятия. Мисс Кристина и мисс Фиби казались достойными потомками своих богобоязненных, но лишенных чувства юмора предков. Я снова покосилась на портрет джентльмена над камином. Наверное, из-за усталости мне показалось, что его распутный глаз мне подмигнул. Как будто советовал мне не слишком-то верить всему, что здесь говорят.

Ровно в половине десятого мисс Роуч встала; следом за ней поднялась ее сестра.

– Мы рано ложимся спать. Разумеется, к вам, доктор Лефевр, это не относится.

Из этих слов следовало, что мы с Люси также обязаны ложиться рано.

– Я, наверное, прогуляюсь перед сном по парку, – сказал доктор. – Может быть, даже выйду на пляж.

– Как хотите, – сухо ответила мисс Роуч.

На самом деле я вовсе не жалела о том, что меня посылают спать. День выдался длинным и трудным, и глаза у меня слипались. Вошла Уильямс с подносом, на котором стояли свечи. Газа в «Прибрежном» не было; внизу вечером зажигали керосиновые лампы. Похоже, в спальне придется обходиться свечкой… Каждому выдали по одной.

Поднявшись на второй этаж, сестры Роуч повернули налево. Мы с Люси повернули направо и пожелали друг другу спокойной ночи у ее двери, расположенной рядом с моей. Я невольно подумала, что меня сослали в детскую. Я не знала, где поместили доктора Лефевра, но была уверена, что в левом крыле, чтобы мисс Роуч могла слышать, когда он приходит и уходит. Судя по всему, доктор холост; в столь почтенном доме холостяка не поселят рядом с незамужней девицей вроде меня или хорошенькой замужней дамой, чей супруг надолго уехал в Китай.