Владлен Карп - Ритуальное убийство на Ланжероновской, 26

    В девятую секцию, а счёт вели от театра, поселился, перебравшись с Дерибасовской, кондитер Замбрини. На круглые железные столики, аля Пари, под каштанами в саду подавали пунш-гляссе. Он славился не только на всю Одессу, но и далеко за её пределами – по всему  Новороссийскому краю. Прогулка по бульвару обязательно заканчивалась посещением «Пале-Рояля» с мороженым от Замбрини.                                                       

    Но это не входило сегодня в планы Федьки. Он часто сюда наведывался с барышнями не совсем достойного поведения. С годами тут появились  «дамские кабинеты», где подавали  клубнику со взбитыми сливками от Печесского, шоколад из Швейцарии, торты по специальному индиви-дуальному заказу из красочного альбома-каталога. Всё, как   в Париже. Может даже лучше, так думали одесситы.

    Но у Федьки были другие планы. Отпоить Ваську и выведать, нет ли за ним хвоста и чем всё это может кончиться.

 - Жора, быстро сюда, - окликнул Фёдор официанта. К ним подскочил шустрый высокий молодой человек в белом пиджаке с чёрной бабочкой на рипсовой манишке. Густо набриолиненные волосы на пробор посредине и тонкие усики дополняли вышколенность полового.                                                                                                 

 - По какому поводу гуляем? Грабанули Фабэржэ или что? – смахивая невидимые крошки со стола белоснежной салфеткой, спросил, наклонившись вперед, полный внимания, официант, стоя за спиной у Фёдора.

 - Я тебе «грабану», бабушку увидишь с того света, - зло бросил Фёдор. – Не заходи за меня сзади. Стой тут и слушай сюда. Графин и закуски - там, селёдочки, мяса, сардинки «Филипп и Кано», малагу, обязательно лиссабонскую, маслица марсельского и маслинок греческих. Остальное  сам сообрази. Васька заболел, лечить будем, Филька-дура. Лучшего. Без туфты, слышал, тип.

 - Может мацы изволите, свеженькую привезли, - предложил шутливо официант. Федька так на него посмотрел, что тот всё понял и быстро удалился. Да, с этими ребятами не пошутишь.

 - Я  хочу тебе рассказать…,- начал было Васька.

 - Потом… как-нибудь. Всё хорошо. Пацан на месте. Дело сделано, - успокаивал Федька. – Да. Тебя никто не видел с пацаном когда в баню шли?

 - Вроде не. Куля, правда, с Вафой виделась, но меня – нет, - ответил неопределенно Васька-Прыщ.                                                                                                 

 - Что за Куля? – поинтересовался Федя.

 - Та есть такая, Акулина.

 - Где?

 - Там.

 - Где там, можешь базлать по-людски?

 - Маковского – богача, галмана[7] проклятого, прислуга, с нашего двора, Акулина, - с ненавистью ответил Васька. Он злился на молодую девку, давно хотел её заарканить, но она никак не поддавалась.

 - Для начала мы придумали. Пойдёт дело с чемоданом, - задумчиво в слух произнес Фёдор, - устроим ему одесского Бейлиса.

    Принесли заказ. Разлили по рюмке, выпили, закусили. Васька повеселел, стал спокойнее. Фёдор вынул из кармана пачку денег и под столом пересчитал договоренную сумму. Васька норовил заглянуть под стол, но благодетель пнул его  ногой. Не  вынимая  рук  из-под  стола, Федька передал свёрнутую пачку в руки  Васьки. Тот быстро сунул деньги в карман и блаженно улыбнулся. Фёдор посмотрел на подельника и подумал, что если бы этот Прыщ узнал, сколько получил за пацана сам Федька, он его разорвал бы на части. 

    Федька мечтал как-нибудь заработать миллион, уехать в Париж и зажить там прекрасной жизнью, какую он с великим удовольствием и вожделенной надеждой наблюдал в синематографе. Он не очень чётко представлял себе, как же можно заработать этот миллион, но всё же…

    Великий современник правильно сказал: «Трофеи на поле боя после победы достаются мародёрам».

 - А кто такой этот Бейлис? – переспросил Васька.

 - Темнота, Филька-дура, газеты надо читать.

    Говорят, что деньги не пахнут. Е-рун-да ! Пахнут, и ещё как пахнут. Не те денежные знаки, снующие между сальными  пальцами  и  замусоленными ладонями, мятые, затрёпанные бумажки, различимые не столько по цифрам, написанных на них, сколько по трудно узнаваемому цвету и размеру. Настоящие деньги – это мистическая вещь, их передвижение, оседание в тихих кладовых банков, в кубышках скупердяев, в карточных клубах и казино, как удивительный ритмический танец выделывают замысловатые па. Такие деньги часто пахнут дорогой кожей женских сумочек, хорошими изысканными духами. У дорогих духов устойчивый запах, он облагораживает деньги, возбуждает воображение, призывает к их умножению, пьянит душу, заставляет думать, крутиться, двигает науку и общественное сознание интеллектуальных слоев, а пользуются властью денег самые ничтожные из людей, если можно так назвать бандюг…

 -Вот, курва, не даёт! – Васька был в ярости, когда речь заходила о Куле.

 - А другим? – с подначкой спросил Фёдор.

 - Никому, зараза! – зло бросил Васька.

 - Так она святая, просто - дева Мария, - парировал Фёдор, издеваясь над Васькой. – Сведи её к «Робина» или в танцзал, что рядом с твоим домом.

 -Танцы-шманцы-обжиманцы, - фыркнул Васька, - да она из дому не выходит, не то, что к «Робина».

    Когда Василий впервые увидел Акулину, её крутые бёдра, колыхающуюся при ходьбе пышную грудь, у него всё замирало внутри. Ноги становились ватными, пот прошибал насквозь. Акулина тоже посматривала на рослого крепкого парня. Она даже не замечала шрамы на его лице от выдавленных в юности прыщей. Однажды он столкнулся с Кулей на парадном ходу и набросился на неё, как зверь. Прижал к стене и стал лихорадочно  облапывать  упругое  тело. От   неожиданности   и   нахлынувшей  на  неё  злости, Куля так толканули Ваську, что он отлетел к противоположной стене, довольно сильно стукнувшись головой о перила лестницы, ведущей на второй этаж. С тех пор Акулина старалась избегать встречи с Василием, обходила его стороной и с опаской, напрягаясь, была готова к отпору, если он приближался к ней. Симпатия кончилась.

 - Виктория, собери завтра вечером всех этих святых - бандитов,  -  Антонина Стрижак обычно называла своих детей полными именами святых: Пантелеймон, Виктория, Николай, Константин, Варфоломей, Павел, - будем мыться. На неделе начинается еврейская Пасха, потом наша. В эти дни пойдет рыба, некогда будет нам всем мыться-убираться.

 - Мамуля, а мы фаршированную рыбу будем делать? – спросила дочка.

 - А как же. Гефилтэ фиш[8] будет и голденер юх[9] и фертл оф[10]. Мы что, хуже других. Всё будет и Паску нашу осветим, помолимся и погуляем.

 - Мамочка, пусть Коля всех соберёт, - попросила Вика, - я целый день с тобой, работы по горло, когда же я смогу это сделать.

 - Николай, миленький, сделай, ради Б-га, доброе дело, - умоляюще произнесла Антонина, - собери братьев завтра вечером, выкупаться перед Божьим днем.

    Николай сидел в углу комнаты ближе к окну и читал книгу. Он всё время проводил за книгами, тихий задумчивый мальчик тринадцати лет с огромной копной рыжих волос.

 - Ты мой учёный - профессор, что из тебя выйдет, дадут ли кусок хлеба твои книги в будущем, а керосин переводишь теперь, - трепала мама часто сына за жёсткую шевелюру. – В кого такой уродился? Ума не приложу.                                                                                                 

    Вообще, у Тони Стрижак были проблемы с мастью детей. Старший – Пантелеймон, светлый – блондин семнадцати лет, крепкий парень, целыми днями пропадал у рыбаков Григорьевки. Когда-то Стрижачка брала там рыбу, так и застрял Пантюша в рыбацкой артели, показался рыбакам спокойный, с характером, работящий, окрепший в кости, парень.

    Давно Антонина перешла на рыбу с Малого Фонтана, ближе к Привозу и ребята гарные, а сын привязался к той прежней артели. Дома его редко видели, может зимой - чаще.

    Виктория – жгучая брюнетка, девка в соку. Пятнадцать лет, но хоть сегодня выдавай замуж. Вся в мамочку, высокая, стройная, красавица. Чёрные, как смоль, длинные блестящие волосы, она аккуратно укладывала в жгут на затылке, забранный в белый кружевной кокошник, как мамка в молодости, как многие казачки.

    Антонина Стрижак сама из казаков, хвалилась своими предками. Бывало, рассказывала старые семейные предания, что её прапрадед ходил с самими казацкими атаманами Антоном Головатым и Захарием Чепегой на Измаил, как брали Хаджибей с корпусом Гудовича и от самого Суворова Александра Васильевича была в доме подаренная сабля.