Виктор Суворов - Выбор

А из темной подворотни ему шепчет-поет самая главная уличная красавица Берлина:

– Чародей, ты ли это? Чародей, иди ко мне, я тебя согрею.

Завенягин кончен. Это знают все. Не позволял Завенягин вольного с собою обращения, да кто ж его спрашивал? Потому каждый к нему запросто: как, мол, брат Завенягин, дела идут? И по загривку его. Вроде ласково, вроде по-дружески. Но в дружеских жестах нескрываемая желчь презрения: валишься? Вот и вались, сука! Скорее высокую норильскую должность освобождай!

Был Завенягин кандидатом ЦК, теперь нет его фамилии в избирательных списках. Потому злорадство людское выпирает и никак не прячется.

– Эй, Завенягин, а тебя в списках нет! – Это сообщает ему каждый с какой-то радостью первооткрывателя. Ведь может оказаться, что сам Завенягин пока об этом не знает, так поскорее ему донести: – Нет тебя в списках, Завенягин!

И за пуговку пиджака его берут всякие:

– Значится, так, Завенягин. Попомни слова мои: и на Норильске тебе долго не сидеть. Снимут тебя. Как пить дать. Не усидишь на Норильске. Уж я-то обстановку чувствую.

– А меня с Норильска уже сняли.

– Как, сняли? Уже сняли? Когда сняли?

– Пять минут назад.

– Так чего же ты молчишь? Петр Иваныч, бегом сюда. Слыхал? Сняли Завенягина с Норильска. Что я тебе говорил?

– Я это и без тебя понимал. Трудно ли сообразить? Пост-то какой. Норильск – не фунт изюму. Слово одно: Норильск! Там ответственность… Не каждому по плечу…

– Завенягин, и куда тебя теперь?

– Заместителем…

– Заместителем кому? Старшим заместителем младшего говновоза?

– Нет. Заместителем народного комиссара внутренних дел. Лаврентию Павловичу Берия заместителем…

– Авраамий Павлович… дорогой вы наш дружище, поздравляю. От всей души поздравляю. Я ж всегда знал… Большому кораблю… так сказать… большое плавание… Уж я обстановку чувствую…

И по огромному залу, по толпе делегатов, как рябь по воде: Авраамию Палычу повышение! Да какое! Самому Лаврентию Палычу Берия заместителем! Вот это дуэт! Золотая пара. Тандем. Ведь как получается: отлучился товарищ Берия на полчаса в Кремль, к товарищу Сталину на доклад, а в это время боевой пост, считай, без присмотра. Вот где слабость-то была. Вот чем враги воспользоваться могли! А теперь… теперь врагам не выгорит! Лаврентий Павлович Берия может спокойно отлучиться, ведь вместо него – Завенягин! Лучшего на этот пост и не сыскать! А товарищ-то Сталин, а! Миллионы людей в его подчинении, а выбрать надо только одного. И ведь выбрал же! Именно того, кто для этого поста прямо и создан!

Движение в зале. В кулуарах то есть. То движение, которое нам в школе демонстрируют, когда о магнетизме говорят: по столу рассыпали горсть стальных опилок, поднесли маленький магнитик – р-р-раз! И все опилки на магнитик развернулись. Это же явление можно школьникам демонстрировать на другом примере: вошел в многолюдный зал новый заместитель народного комиссара внутренних дел товарищ Завенягин Авраамий Павлович – р-р-раз! И сразу тысячи товарищей к нему развернулись. И потянулись. И заспешили: Авраамий Палыч, радость-то какая!

Следователям НКВД – льготное исчисление выслуги лет. Как подводникам. Год прослужил, два запишут. Прослужи десять, запишут двадцать. Николай Иванович Ежов, приняв пост наркома внутренних дел осенью 1936 года, не только ввел новую форму чекистам, не только увеличил получки втрое, но и установил новый порядок исчисления выслуги лет: каждый год службы чекиста засчитывается за три года. Как фронтовикам. А чем, собственно, лефортовский следователь отличается от армейского командира, который под пулями врагов, под разрывами снарядов поднял своих бойцов в атаку? Ничем не отличается. То же у следователя напряжение (если не большее), тот же риск, тот же фронт, только невидимый, только тайный.

Жаль, закон обратной силы не имеет, и тем, кто в 1937 году по двадцать лет в органах прослужил, можно записать в личное дело только по сорок лет службы, но никак не по шестьдесят. Но зато уж за два года, за 37-й и 38-й каждый чекист намотал по шесть лет службы… Только…

Только кому теперь все это нужно?

Идет разгром ежовцев, исчезают люди. Их берут ночами. Берут в рабочие дни и в праздники. Их берут по дороге домой и по дороге на работу. И на самой работе. Их берут в поездах, на дачах, в магазинах, в ресторанах. Их берут одетыми. Их берут голыми. В бане. В Сандунах:

– Гражданин, вы арестованы, пройдемте!

– Это вы мне, товарищ?

– Гусь свинье не товарищ. Иди, сука!

– Дайте же трусы! Я все-таки комиссар государственной безопасности третьего ранга!

– Бывший комиссар. Без трусов обойдешься. Иди, гад. Пусть на тебя рабочие и крестьяне смотрят!

Группы захвата формируются из бывших подчиненных того, кого берут. Так надежнее: бывший подчиненный – всегда зверь. И чем больше он своему начальнику раньше угождал, чем старательнее вылизывал зад, тем больше в нем сейчас зверства. Чтобы очиститься. Чтобы в симпатиях не заподозрили. Чтобы самому под топор не загреметь.

Но берут и самого. Только арестовал своего начальника, только обыскал, только морду разбил, только сдал охране, а тут и за тобой пришли… И по той же схеме: у тебя ведь тоже подчиненные были и тоже угождали… Так вот их-то и назначают в арест. И вчерашние подчиненные каменеют лицом, гаснут в их глазах искры бескорыстного служения, тепло голоса леденеет, и бывший верный друг, боевой товарищ и незаменимый исполнитель любых приказов вдруг переполняется спесью-гордостью и орет так, как вчера орал на подследственных:

– Иди, сука!

Покорно чародей за красавицей – в подворотню. В узкую щель за угольным ящиком. В темный пролом. В черный коридор. В загаженный дворик меж четырех глухих пятиэтажных стен. В железную дверь трансформаторной будки с черепом и костями. В узкий лаз под горячим гудящим трансформатором. Теперь – вниз меж оголенных кабелей того напряжения, от которого у идущего мимо чародея волосы дыбом, а у красавицы – волосы в разные стороны, как у русалки или у утопленницы. Дальше – по скобам вниз, вниз и вниз. К теплу. Из глубин земельных, из недр тепловой поток восходит. Может, теплотрасса подземная рядом, может, вентиляция станции метро.

Толкнула она дверь…

В испанской группе новенькая. Она вошла как-то незаметно, и сначала на нее не обратили внимания. А потом переполох: новенькая, новенькая!

Мы так устроены: тому, кто среди нас новый, мы уделяем много вежливого дружеского внимания, мы помогаем ему, мы объясняем ему непонятное. За этим стоит весьма простое психологическое обстоятельство: смотри, говорим мы новенькому, ты ничего не знаешь, ты ничего не понимаешь, а мы все знаем, мы все понимаем.

– Вы только посмотрите, кого я привела!

Черный тоннель ответил ревом восторга.

И весь подземный мир Берлина – чародею навстречу. Все тут в сборе. Даже и те, кто еще пару часов назад на тюремных нарах в карты резался, кто запретным гвоздиком на стене палочки царапал, кого чародей волей своей, своим приказом, своей милостью освободил и вызволил из узилища. У них, освобожденных, особый восторг. Они еще переодеться не успели, так и ликуют тут, полосатые, словно витязи в тигровых шкурах. Стиснули чародея, руку жмут, по плечам стучат, обнимают. И влекут его сотни рук на самое место почетное. И пробки шарахнули в бетонный свод, в темноту. И шампанское – рекой, водопадом, каскадом с перекатами.

Хорошо в подземелье. Тепло. Просторно. С потолка капельки иногда падают. Но капельки – свободе не помеха. Главное – посторонним сюда хода нет. Глубоко. То ли штольня «Метростроя» брошенная, то ли бункер времен Великой войны. А выходы отсюда – в вентиляционные системы метро, в магистральные тоннели водопровода и канализации, и еще черт знает куда. Ржавчиной пахнет, плесенью. А еще пахнет пивом, пахнет шнапсом, колбасой копченой. И шампанским. Веселье тут, вроде как на маскараде у Ежова Николая Ивановича. Только и разницы, что в подземелье берлинском огонечки разноцветные не мерцают. И еще: тут в подземелье нет ограничений полу женскому. Нет сегрегации по половому признаку. Нет запрета на присутствие лучших экземпляров прекрасной половины рода человеческого. Потому в отличие от ежовских маскарадов тут не надо кому ни попадя наряжаться графинями и цветочницами.

Ликует Москва. Ликует Страна Советов. Ликует все прогрессивное человечество. 10 марта 1939 года на XVIII съезде Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков) товарищ Сталин заявил, что новая империалистическая война уже началась! Ура! Она уже идет второй год на громадной территории от Шанхая до Гибралтара и захватила более 500 миллионов населения.

Недобитые скептики шепчут народу в уши, что товарищ Сталин слегка привирает, никакой Второй мировой войны еще нет. Но скептиков бьют. Если товарищ Сталин сказал, что Вторая мировая война уже началась, значит, так оно и есть. Или так будет! Скоро капиталисты перегрызут друг другу глотки, и вот тогда… И вот тогда!