Владимир Брюханов - Смертоносный призрак

Зауэр кивает головой.

Пьют пиво. Мюллер продолжает:

– Я же скажу теперь об этом так: если мы имеем дело с настоящим преступником, а это, похоже, так и есть (Зауэр кивает головой), то это убийство очень смахивает по смыслу на то, что убрали свидетеля. А свидетелей, как вы знаете, убивают иногда притом, что они сами даже не подозревают, свидетелями чего же они являются (Зауэр снова кивает головой). Похоже, что все дело в несостоявшемся замужестве этой девочки: ведь такие ничего не скрывают от мужей – при счастливых-то браках, а вот что именно она расскажет про своего дядюшку и как это покажется совершенно постороннему человеку – вот в чем вопрос. Ведь Гитлер однажды уже расстроил ее брак – с его шофером Эмилем Морисом, казалось бы совсем близким и доверенным лицом – ан нет! А теперь эта девочка угрожала, сама, наверное, этого не понимая, увезти какие-то сведения о дядюшке, и не куда-нибудь, а в ту же Вену, где еще в двенадцатом-тринадцатом годах что-то происходило – помните про «Майн Кампф»?! (Зауэр кивает.) А племянница несколько последних лет крутилась в самом его ближайшем окружении, да и от своей матери многое могла слышать. А он же карьерист, каких не часто встретишь! И вот теперь, именно в связи с той напряженнейшей обстановкой, какая сложилась вокруг Гитлера, и могло ему померещиться, что больший риск для его карьеры состоит не в том, чтобы убить ее – с опасностью разоблачения, а в том, чтобы отпустить ее на полную свободу!.. Вот это-то, очевидно, и оказалось той задачей, которую он принудил себя решать! И ведь почти получилось: ведь если бы он своим выстрелом не промахнулся ей в сердце, то даже вы, возможно, не смогли бы его ни заподозрить, ни разоблачить!

Зауэр соглашается – неохотно и с сожалением:

– Вполне возможно!.. И у меня случаются нераскрытые убийства!..

Пауза. Оба напряжены настолько, что оставили кружки с пивом. Зауэр:

– Ладно, но что же может скрываться в его прошлом?

Мюллер:

– Вот этого-то мы сейчас и не знаем. Но даст Бог – узнаем или сами догадаемся.

Немного расслабляются. Допивают пиво. Кельнер снова меняет кружки.

Зауэр:

– А что это все они так и на евреев взъелись?

Мюллер:

– Ну, для нас, католиков, в этом ничего нового – в последнюю-то тысячу лет. Вот у Гюртнера, правда, сверх того еще что-то персональное: говорят, что по меньшей мере еще с восемнадцатого года. Тогда, в семнадцатом-восемнадцатом, он под началом фон Папена воевал в наших экспедиционных войсках в Палестине. Там-то они, похоже, и въехали основательно в еврейские проблемы – еще пораньше Гитлера. Этот на еврейскую тему только осенью 1919 зазвучал – после коммунистической республики в Баварии. Там, сами знаете, евреев хватало. А Гитлер, я уже говорил, тогда чуть ни коммунистом был, только не успел развернуться. То-то он на коммунистов и на евреев так в девятнадцатом году разобиделся: он-то на них понадеялся, а они так несолидно выступили!..

– Даже так, думаете? – удивился Зауэр.

– Похоже на то…

Снова пьют. Мюллер продолжает:

– А вот Папен с Гюртнером – серьезные ребята: Папена теперь очень Гинденбург ценит и уважает – тот ему сильно помог на президентских выборах 1925 года. А Папен, говорят, Гюртнера продолжает опекать; того и гляди вытащит его в общегерманские министры юстиции!..

Они снова сосредоточенно пьют.

Зауэр:

– Ну ладно, на сегодня все ясно. Пора по домам, хотя очень с вами приятно общаться!..

Мюллер:

– Взаимно!

Встают, пожимают друг другу руки.

Из радиоприемника продолжает раздаваться речь Гитлера.

Через день. Суббота, 26 сентября 1931 года, Вена.

К Центральному кладбищу подъезжает машина Гитлера. В отдалении внимательно приглядывает за происходящим группа австрийских полицейских.

Гитлер с букетом цветов в руках выходит из машины и входит на кладбище.

Уставший Шрек откидывается на спинку сиденья и тут же засыпает. Гоффман и Шауб также не выходят из машины.

На кладбище пустынно. Гитлер в полном одиночестве подходит к свежей могиле, где похоронена Гели, над могилой – временный деревянный крест. Вокруг – шикарные фамильные склепы. Гитлер присоединят свой букет к прочим цветам, возложенным к могиле.

Стоит несколько минут, погруженный в раздумье. Собирается уходить – и видит невдалеке священника, Йоганна Панта, наблюдающего за ним.

Гитлер подходит, здоровается низким вежливым поклоном. Священник осеняет его крестным знамением. Затем говорит:

– Так уж случайно получилось, сын мой, что именно я оказался теперь настоятелем этого кладбища.

– Да, мне сообщили об этом, – говорит Гитлер.

– Это повлияло на твое решение похоронить племянницу здесь?

Гитлер (довольно с вызовом):

– Вы же знаете, что это решали другие!

Пауза.

Священник:

– Давно мы не виделись.

Гитлер:

– Да, уже почти двадцать лет.

Священник:

– Ты был в Вене в двадцатом году, но ко мне не зашел.

Гитлер молчит.

Священник:

– Давно ли ты был на исповеди?

– Не был с тех пор, как мы с вами не видались! Да и в чем мне исповедываться? – Гитлер криво усмехается.

На этот раз молчит священник.

Гитлер круто поворачивается и уходит.

Священник крестит его вослед.

10 октября 1931 года, Берлин. Кабинет рейхспрезидента фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга.

За столом двое напротив друг друга: Гинденбург (84 года) и Гитлер. Гитлер напряженно вглядывается в непроницаемое лицо рейхспрезидента.

Гинденбург завершает паузу:

– Ну ладно, благодарю за ваш визит, всего хорошего!

Гитлер встает, его лицо растерянно. Пытается как-то попрощаться, но Гинденбург даже не приподнимается и не подает руки. Гитлер отвешивает неловкий поклон, поворачивается и уходит, споткнувшись на выходе об край ковра и потеряв из-за этого равновесие. Дверь за ним закрывается.

Гинденбург тяжело смотрит ему вослед, затем сам с трудом набирает номер и говорит в трубку:

– И не присылайте ко мне больше этого богемского ефрейтора! Что вы вообще в нем нашли, фон Папен?

Слушает ответ. Говорит с иронией:

– Ах не богемский, а австрийский! Ну, это – совсем другое дело!

Завершает решительно:

– Но и при этом я едва ли переменю свое мнение о нем!

Вешает трубку.

Через несколько дней. Гитлер в своем кабинете в Мюнхене. Сидит в полной прострации с отрешенным выражением лица.

Слышен звонок в квартирную дверь. Затем дверь в кабинет приоткрывается, кто-то просительно заглядывает. Гитлер делает вялый приглашающий жест рукой. Входит пресс-атташе Гитлера Эрнст Ханфштангль (44 года), у него в руках пачка газет.

Ханфштангль:

– Здравствуйте, господин Гитлер!

Гитлер кивает в ответ.

Ханфштангль, сочувственно:

– Все переживаете? Ничего: в первый раз канцлером не стали, в следующий получится!

Продолжает после паузы, с долей насмешки:

– А вот я сейчас могу вас повеселить: у вас в Англии племянничек обнаружился! Что же вы мне о том никогда сами не говорили?

Гитлер, мгновенно встрепенувшись:

– Как так?

Ханфштангль:

– А вот так! Смерть вашей племянницы (делает скорбную сочувственную мину) растревожила-таки весь этот международный журналистский курятник. Кто-то из англичан тоже подсуетился – вот они племянничка и отыскали. Пишут, что это сын вашего старшего брата, который как будто еще в 1895 или 1896 году бежал из дому – от вашего отца и вашей матушки. В 1909 году он оказался в Ирландии – там и женился, на англичанке. Вот вам и племянничек: натуральный англичанин Уильям Патрик Гитлер! Он теперь и раздает интервью о своем знаменитом дядюшке – о вас, значит! Да и его папаша ныне здравствует – не то в Гамбурге, не то в Берлине!

Гитлер (в крайнем беспокойстве):

– И что же он рассказывает?

Ханфштангль:

– Племянник? А что он может рассказывать? Он же ничего не знает: с вами никогда не знался, да и своего папашу невесть когда видел!

Пауза.

Гитлер задумывается, затем говорит с нетерпением:

– Спасибо вам, Ханфштангль. Вы меня действительно взбодрили. А у меня срочные дела: нужно готовить новую речь.

Гитлер встает, они прощаются рукопожатием.

Ханфштангль выходит из кабинета и из квартиры.

Гитлер, дождавшись чтобы за Ханфштанглем захлопнулась дверь, набирает телефонный номер:

– Привет, Гесс! Пожалуйста, немедленно ко мне!

Гесс стоит в кабинете Гитлера, а тот бегает по комнате и кричит во гневе:

– С какой осторожностью я постоянно скрывал свои личные дела от прессы! Эти люди не имеют права знать, кто я такой. Они не должны знать, откуда я и из какой семьи происхожу... Даже в своей книге я не позволил себе ни слова об этом, и тут вдруг они случайно находят моего племянника. Начинается вынюхивание, подсылаются ищейки, которые выискивают следы моего прошлого!..