Пол Доуэрти - Корона во тьме

За вручением грамот последовало нечто и вовсе странное: канцлер ясно дал понять, что Корбетт будет особым поверенным именно его, Бернелла, а не короля. Донесения его должны поступать только канцлеру, а никак не королю и не Бенстеду. Никто не должен знать, с какой на самом деле целью Корбетт прибыл в Шотландию. Он должен писать прямо Бернеллу и использовать людей, сопровождающих его в Шотландию, только в качестве гонцов. Корбетт осведомился о причине этого, но в ответ услышал лишь «Ступайте, Корбетт».

Он снова взялся за перо.

«Я встретился с Бенстедом, и он кое-что рассказал мне о том, что происходит в Шотландии. Вечером 18 марта король Александр III пировал со своим двором в Эдинбургском замке (и Бенстед самолично присутствовал там). Внезапно Александр объявил, что, несмотря на неистовую бурю, намерен отправиться в свое поместье Кингорн, где его ждет молодая жена, французская принцесса Иоланда. Александр III Шотландский, человек сангвинического склада, не пожелал слушать никаких возражений и, покинув дворец, поспешил по дороге к переправе у Дэлмени, чтобы в лодке переплыть через Ферт-оф-Форт. Там перевозчик тоже пытался отговорить его, но Александр был настойчив, и лодочник переправил короля и двоих сопровождавших его людей через трехмильный залив к городу Инверкейтингу, где их уже ждал королевский управляющий с лошадьми. Там вновь была предпринята попытка отговорить Александра от сего столь внезапного путешествия, однако король отказался слушать и со своими сопровождающими галопом ускакал в кромешную тьму. Очевидно, он и его сопровождающие потеряли друг друга из виду, и на следующее утро король был найден мертвым на морском берегу, под утесами, со сломанной шеей. — Корбетт покусал перо, прежде чем продолжить. — Разумеется, сразу же возникают некоторые вопросы.

Во-первых,

почему Александр настаивал на возвращении к жене в столь ненастную ночь, пренебрегая очевидной опасностью переправы через Ферт-оф-Форт и не менее опасной скачкой в Кингорн?

Далее.

Почему он сорвался с места так внезапно и со столь малочисленной свитой?

Далее.

Коль скоро то было вожделение к молодой жене, отчего он не мог подождать? Александр III Шотландский первым браком был женат на покойной, всеми ныне оплакиваемой принцессе Маргарите, сестре нашего доброго господина короля Эдуарда. Принцесса Маргарита умерла в 1275 году, но только в октябре 1285 года Александр III женился во второй раз на Иоланде из Дре. В этом промежутке шотландский король вряд ли хранил целомудрие, да и волочиться за женщинами — это было в его обычае. Согласно слухам, распространенным повсеместно, он готов был бросить вызов любой непогоде ради того, чтобы по своей прихоти посетить матрону или монахиню, девственницу или вдову днем или ночью, иногда переодетым и нередко в сопровождении одного лишь слуги. Он поступил так же и в ночь своей смерти. Но почему? Он уже не был новобрачным, ибо они с королевой Иоландой состояли в супружестве месяцев пять. Ходят даже слухи, что королева носит от него младенца.

Далее.

Коль скоро король был столь охвачен похотью, разве при дворе не имелось других леди, каковые, разумеется, с удовольствием помогли бы ему в этом случае? И к тому же, когда он высадился у Инверкейтинга, королевский управляющий, как утверждают, сказал: „Милорд, оставайтесь у нас, и мы обеспечим вас всеми желаемыми леди, какие вам угодны, до самого рассвета“. Бенстед сообщил мне об этом, чтобы указать на похотливое настроение короля. Я же не могу понять, почему это предложение не было принято и столь опасное путешествие продолжилось, особенно если учесть, что, по слухам, король Александр и королева Иоланда не испытывали друг к другу особой страсти.

Далее.

Может показаться, что решение отправиться в Кингорн было принято Александром внезапно, но коль так, отчего же на том берегу Ферта его ждал управляющий?»

Корбетт вздохнул и просмотрел свои заметки, прежде чем продолжить.

«На все эти вопросы должны существовать удовлетворительные ответы, и я попытаюсь отыскать их, не вызывая подозрений, и сообщить вам, хотя это будет нелегко. В общем, обстановка в Шотландии спокойная. Александр не оставил прямого наследника, но бароны уже принесли присягу юной принцессе Норвежской. Она притязает на трон через свою мать, дочь Александра, выданную замуж за короля Эрика Норвежского. Она еще дитя, и в стране ее нет, посему был образован Регентский совет опекунов. Он состоит из милордов Стюарта и Комина, графов Бухана и Файфа, а также епископа-настоятеля аббатства Святого Андрея и епископа Глазго.

Я еще буду писать вам. Да хранит вас Господь. Писано в аббатстве Святого Креста 16 мая 1286 года».

Корбетт перечел письмо, прежде чем скатать его в свиток и запечатать воском. От холода и продолжительного писания пальцы не слушались. Он встал, налил чашку дешевого, довольно кислого вина и уселся на узкую кровать с соломенным тюфяком. Он написал Бернеллу, что здесь все спокойно. Но это совсем не так. Некое напряжение, предчувствие отдаленной угрозы витает в Холируде — дворце шотландских королей. Ходит слишком много предсказаний насчет смерти Александра, и хотя маленькая Маргарита Норвежская признана наследницей, но есть и другие претенденты на престол. Еще больше тех, кто готов искать собственной выгоды в сумятице, вызванной небесспорным порядком наследования, — особенно среди могущественных шотландских родов, которые Александр во время своего долгого царствования держал в ежовых рукавицах. Ложась на тюфяк, Корбетт вспомнил вопрос, который великий Цицерон обычно задавал относительно любого убийства: «Cui bono?» — кому это выгодно? Кто выиграл от того, что Александр рухнул в бездну той темной ночью? Было ли падение несчастным случаем или жестоким убийством короля, помазанника Божьего? Размышляя об этом, Корбетт погрузился в тяжелый сон.

На следующее утро, выспавшись, Корбетт почувствовал, что вполне способен приступить к поискам ответов на вопросы, сформулированные во вчерашнем отчете Бернеллу. Он решил воспользоваться временной передышкой и побеседовать с насельниками монастыря, а также посетить небольшую библиотеку со скрипторием, где трудились немногие монахи, освобождаемые от Terce, Sext и None[1] ради того, чтобы не тратить даром, но наилучшим образом использовать скудный дневной свет. Корбетт любил библиотеки с их запахом пергамента, веленя и кожи, с их аккуратными рядами полок и всеобщей приверженностью к познанию. Здесь, сидя за маленьким письменным столом, окруженный принадлежностями, столь любимыми всяким прилежным писцом — рожками с чернилами, остро отточенными перьями, тонко режущими ножами и серыми кусочками пемзы для разглаживания белого очищенного пергамента, — Корбетт чувствовал себя как дома. Он болтал с монахами; он не понимал их языка, но многие бегло говорили на латыни или по-французски. Они сообщили Корбетту сведения о различных частях своей страны, о разнице между Хайлендом — нагорьем, где сидят древние кельты, и Южным Лоулендом, где преобладают англо-норманнские роды, такие, как Брюсы, Комины, Стюарты и Ленноксы, весьма схожие в своих обычаях с великими родами Англии, приверженными великому королю Эдуарду I. И, как заметил настоятель, высокий мрачный человек, наделенный сухим и язвительным юмором, многие монахи как по рождению, образованию, так и привычкам на самом деле мало чем отличаются от Корбетта. Корбетт не мог не признать этого. Он почти сразу освоился в обители, предлагал братии свою помощь в скриптории, беседовал с монахами на самые разные темы и постоянно нахваливал все, что видит.

У Корбетта хватило благоразумия не указывать на кое-какие различия и не подавать виду, что кое-что в Шотландии ему не по душе. Про себя он сознавал меру различия между двумя странами. Англия богаче, а посему в ней больше изысканности, касается ли это обращения с пергаментами или строительства замков и церквей. Перед его глазами стояла парящая чистота Вестминстерского аббатства: заостренные арки, кружева каменной кладки, большие окна с цветными стеклами. Ничего общего с безыскусной и несколько угрюмой в своей простоте обителью Святого Креста, с ее приземистыми круглыми колоннами, маленькими окошками в расширяющихся внутрь глубоких проемах и груботесаными каменными рельефами над простым квадратным нефом и алтарем. Тем не менее, в здешних монахах чувствовалась сила и искренность, впечатлявшая Корбетта с его изощренностью ума и мягкой утонченностью манер. И кроме того, здешние монахи не меньше, чем их английские собратья, любили посудачить, поговорить, поспорить. В аббатстве велись собственные летописи, и Корбетт без труда мог повернуть разговор в русло недавних событий и таким образом собрать полезные сведения, пусть и основанные на сплетнях в монастырской библиотеке. Монахи сообщали ему о дворе, о нынешних скандалах, но главное, он выяснил, что молодая французская принцесса, вдова Александра III, все еще пребывает в поместье Кингорн. Корбетт решил посетить ее, и настоятель предложил сопроводить его. Однако Корбетт с благодарностью отклонил это предложение, впрочем не отказавшись от толстого шерстяного плаща с капюшоном, или наголовником, ибо, хотя на дворе стоял май, погода все еще была холодна. И вот, одевшись таким образом, Корбетт покинул монастырь на коренастой лошадке — самой послушной из всех, на каких ему приходилось ездить. Пользуясь картой, грубо начертанной одним из монахов, он направил лошадку вниз с каменистого плато Эдинбурга по дороге к переправе у Дэлмени, размышляя: это ведь та самая дорога, по которой Александр ехал в роковую ночь двумя месяцами раньше. Но теперь погода тихая — ясное, прозрачное, как драгоценный камень, синее небо, и по нему плывут легкие белые облачка, гонимые сильным ветром. Вдали солнечные лучи сверкают на водах Ферта, а вокруг поздняя весна заявляет о себе буйством диких белых цветов, нежно-зеленой травой и несмолкаемым щебетом певчих птиц.