Андрей Добров - Крыса в храме. Гиляровский и Елисеев

Вот только Мария Андреевна в Москву наезжала намного реже своего мужа. И злые языки, а таких в любом городе всегда предостаточно, поговаривали, что хозяйками тайной пещеры сокровищ Елисеева время от времени становились то молодые многообещающие актрисы, то танцовщицы Большого, а то и дамы, про которых нельзя было сказать ничего, кроме того, что вуаль на их шляпках плотная, а под тонкой перчаткой угадывалось очертание обручального кольца.

Но если дамам Елисеев и уделял свое внимание, то журналистам – нет. В Москву он обычно приезжал утренним поездом и с вокзала в личном закрытом экипаже ехал прямо на стройку. А оттуда исчезал где-то в районе Покровки. Любые попытки преследовать его экипаж пресекались охраной, сопровождавшей коляску Григория Григорьевича на всем пути.

Так что простите мне столь внушительное отступление, продиктованное только желанием показать, как необычно мне повезло, что я сумел пробиться к Елисееву, да еще и в минуту, когда он был, как говорят, в совершенно «разобранном» состоянии. То есть вполне готовым к журналистскому употреблению.

И вот Елисеев шел впереди меня, энергично двигая плечами, пытаясь, как я понял, освободиться от фрака. Моментально подлетел вышколенный тестовский официант и помог миллионеру. Под фраком оказалась вся мокрая от пота рубашка, липнувшая к спине Елисеева.

– Уфф, жара, – сказал он, упавши в кресло, подвинутое к столику. – Его стол в одиночестве располагался посреди залы – все остальные были сдвинуты к стенам. – Садись, Гиляровский.

– Куда? – оглянулся я. Кресло было только одно.

Елисеев взмахнул рукой – и вот уже половой несся ко мне со стулом.

Я сел, и передо мной тут же появился полный набор бокалов для вина и рюмка, которую без единой лишней капли и даже малозаметного плеска одним движением наполнил белобородый Кузьма Павлович.

А по обе стороны от Елисеева встали еще два официанта с настоящими опахалами – как у турецкого бея из «Итальянки в Алжире», – наверное, их по требованию богатого гостя как раз и принесли в трактир Большого театра, что находился неподалеку. Легкий ветерок пошел от опахал, и Елисеев поднял свою рюмку.

– Ну, господин корреспондент, выпьем?

– За что? – полюбопытствовал я.

– За… – Он задумался, а затем предложил: – Давай за знакомство. Тебя как зовут?

– Владимир Алексеевич.

– То есть Володя. А меня – Гриша. Давай, Володя!

Мы чокнулись и разом выпили. Елисеев вилкой ткнул в нежнейший тонкий ломтик стерляди и сунул его в рот. Закусил и я – отведал знаменитого тестовского расстегая с серебряного блюда, на котором две рыбы обвивали фирменный знак ресторана – букву Т, увитую хмелем.

Вдруг Елисеев нахмурился и вперил в меня пристальный пьяный взгляд.

– А ты, Володя, ведь не из коммерсантов? Нет?

– Нет, я писатель.

– А! – смягчился Григорий Григорьевич. – Это хорошо.

Он поднялся с кресла и сильно покачнулся. Стоявшие рядом официанты кинулись было к нему – поддержать, но миллионер выпрямился и нетвердой походкой направился к высокому окну, закрытому от солнечных лучей шелковыми белыми гардинами.

– Откинь! – приказал он, ни к кому конкретно не обращаясь.

Появившийся рядом Кузьма Павлович оттянул гардину, впустив яркий солнечный свет. Елисеев ткнулся лбом в стекло и уставился вниз. Потом повернулся ко мне.

– Поди, посмотри!

– Видал уже, – отозвался я, не вставая. – Это вы про экипажи?

– Ага! – торжествующе крикнул Елисеев, целясь пальцем в окно. – Ага! Не пускают? Надо же! Какая незадача! А кто не пускает? Я! – Он хлопнул себя по груди. – Я! Елисеев! Не желаю! Не желаю видеть ваши купеческие морды! А! Что ты там машешь руками? – продолжал он обращаться к собравшимся внизу. – Думаешь, право имеешь? Думаешь, сделал на гнилой селедке десять тысяч и теперь можешь сесть за соседний столик со мной?

Он повернулся и направил палец теперь уже на меня.

– Не-на-ви-жу, – сказал Елисеев медленно. – Ненавижу все это ваше московское купечество, этого только-только вылезшего из сапог и кафтана мужика. С толстой рожей, толстыми пальцами и толстыми ляжками! Равняться? С кем? Со мной? Мол, ты коммерсант, и мы коммерсанты! Ты, подлец, богаче нас, да знаем, отчего! Хитрей, подлей, изворотливей – потому и богаче. Нет! – крикнул он. – Нет!

В углу зала тут же материализовался старший охранник в английском пиджаке, которого Елисеев назвал Теллером. Набычившись, он неотрывно смотрел на меня, готовый по первому знаку своего хозяина наброситься на незваного гостя и выкинуть его вон.

Не обращая внимания на охранника, я с изумлением смотрел на Елисеева – вероятно, он выпил немало, раз уж его, петербургскую штучку, так разобрало. Наверное, Григорий Григорьевич заметил недоумение на моем лице. Опустив палец, он подошел к столу и плюхнулся в кресло.

– Выпьем, – приказал он.

Наши рюмки тут же наполнились.

– Что? Думаешь – совсем пьян Гришка и чушь несет? Да! Да! Мы и сами из ярославских мужиков. Но не чета всем этим вашим селедочникам! Елисеевы никогда гнильем не торговали! Так, как мы вели дела… Так во всем мире никто не может. Они, – он снова ткнул пальцем в окно, – по сравнению со мной как коновалы рядом с академиком. Что ты ухмыляешься? Не веришь?

Я пожал плечами и опрокинул рюмку в рот. Потом вытер усы и ответил:

– Верить-то я верю. Только как можно в вашем деле совсем без обмана? Разве такое бывает?

Он наклонился к тарелке с растерзанной рыбой, поигрывая бровями, как бы обдумывая мою реплику. Потом, бессильно уронив вилку на скатерть, покачал головой:

– Экий ты, Володя, Фома неверующий! Приходи ко мне на Тверскую в магазин. Завтра приходи к полудню. Я там буду уже. Никому не показывал, что там делается. Тебе покажу.

– Да меня не пустят, – подначил я его.

– А? – Елисеев обернулся, увидел Теллера и поманил его к себе пальцем.

Охранник быстро подошел.

– Вот, – сказал миллионер, указав на него, – Федор Иванович. Начальник моей московской охраны. Теллер – фамилия. Вызовешь его. – Переведя взгляд на охранника, Елисеев уже обратился к нему: – Проводишь Володю ко мне. В полдень. Все ему покажешь. Понял?

Желваки Теллера ходили так, что казалось, сейчас прорвут туго натянутую и до синевы выбритую кожу. Продолжая игнорировать меня, он кивнул:

– Понял.

– Иди, – приказал Елисеев.

Теллер шагнул в сторону, но хозяин снова остановил его:

– Стой! Поди сюда. Наклонись.

Миллионер что-то прошептал на ухо охраннику. Тот, наконец, покосился на меня, а потом кивнул. Я расслышал лишь имя «Любаша», но сделал вид, что занят расстегаем. Елисеев отстранился.

– И что, – спросил он уже громче, – ждут?

– Так точно, – ответил Теллер.

Елисеев кивнул, повернулся ко мне:

– Ты в привидения веришь?

– Григорий Григорьевич… – укоризненно начал Теллер, но Елисеев не обратил на него внимания.

– А я не верю, – сказал он, хлопнув ладонью по столу так, что серебряные приборы звякнули. – Не верю! А ты?

– И я не верю, – ответил я, недоумевая, почему разговор вдруг пошел о привидениях – теме модной, но для меня совершенно неинтересной.

Елисеев покивал, а потом поднял брови, как бы расстроенно:

– Вот, видишь! – Он снова обернулся к Теллеру: – Ну, и что мне делать?

– Григорий Григорьевич!

– Да брось! Каждый продавец – проверенный-перепроверенный. – Он погрозил пальцем в сторону официантов, стоявших с каменными лицами. – Мы пьянь подзаборную не берем! Но! – Тут он снова обернулся ко мне: – Ведь Христом Богом клянутся – видели!

– Кого? – спросил я.

– Привидение! Красное!

– Красное?

– Чушь! – Елисеев снова ударил по столу, уронив соусницу. Красный соус медленно потек на белоснежную скатерть. – Ты, Володя, охоту любишь?

– Да. – Меня уже не удивляли крутые повороты разговора.

– Прекрасно! Значит, жду тебя завтра. Устроим с тобой охоту на это «привидение».

Григорий Григорьевич потянулся ко мне, хлопнул по плечу и махнул рюмку водки. Немного помолчал, откинувшись на спинку кресла, а потом схватил край скатерти и потянул на себя. Тут же подскочили половые, ловя падающие приборы. Не обращая на них внимания, Елисеев вытер рот углом белоснежной скатерти и встал, держась за локоть охранника.

– Так, Володя, – сказал он, – мне надо срочно уехать. Дела, понимаешь ли.

Он широко махнул свободной рукой.

– Ешь, пей, заказывай, чего душа пожелает. Все оплачено до полуночи. Весь ресторан твой! – он повернулся к Кузьме Павловичу: – Слышал?

Кузьма Павлович согнулся в полупоклоне.

– Пошли, – скомандовал Григорий Григорьевич Теллеру.

Тот, подхватив фрак хозяина, повел Елисеева к выходу, но не преминул, обернувшись, грозно посмотреть на меня.

Когда они скрылись за высокими дверями, я поднял бровь и посмотрел на Кузьму.

– Ну и нарезались уважаемый Григорий Григорьевич! – уважительно сказал белобородый старший официант.