Валентин Лавров - Граф Соколов — гений сыска

...С девочкой убийца расправился безжалостно. Уже хотел бежать, как услыхал веселые детские голоса. Это на свою беду вернулись сыновья вдовы. Куренков опрокинул их и одновременно придушил руками, а затем, еще дышавших, повесил на вафельных полотенцах...

(Сделаю маленькое авторское отступление: в моем распоряжении следственные фотографии участников этой трагедии. Страшная картина: малыши, висящие на спинке кровати с задранными вверх детскими личиками. И сам Куренков, вполне приличный на вид человек. В хорошем костюме, со спокойным, почти доброжелательным выражением лица.)

— Ради чего этот изверг пошел на столь страшное преступление? — спросила жена Рацера.

— Я этот же вопрос задал убийце, — сказал Соколов. — Тот промямлил: “Она мое мужское достоинство оскорбила! Я ухаживал за ней, на Троицын день коробку ландрина подарил, а она, лярва, любила не меня, а Еремеева. Когда это произошло, думаю: вот теперь за все отыграюсь — сразу!”

— Эх, Куренков, женщины любят богатых и сильных, а на тебя смотреть неприятно: пьешь много, бегаешь от работы. На себя обижаться надо.

Суд приговорил убийцу Куренкова к бессрочной каторге.

— Тяжелая история, — тихо сказал старый граф. — И ты, Аполлинарий, после этого все еще станешь возражать против сурового наказания преступников?

Соколов мягко улыбнулся:

— Простите, папа, но, по моему мнению, христианская доброта порой должна превозобладать над наказанием. — И он повернулся к гостям: — Согласитесь, господа, что только доброта может исправить к лучшему заблудшего человека?

Жеребцов взмахнул рукой:

— Безусловно, достаточно вспомнить случай с ювелиром.

— Свиридовым? — подхватил Соколов. — Да, пример весьма показательный. И я готов поведать вам эту историю.

— Я люблю повторять, что работа сыщика напоминает игру в шахматы, где первый ход всегда принадлежит преступнику. Сыщик обязан быть умней и проницательней преступника, тогда он всегда поставит мат — злодей получит свое.

Соколов на мгновение умолк. Свет “Селадона” ярко освещал крупное мужественное лицо сыщика, сделавшееся вдруг печально-задумчивым. Он продолжил:

— Но бывают случаи, когда духу не хватает сделать последний ход, наказать порок. История, о которой вам поведаю, случилась в мой первый год переезда из Петербурга в Москву. Поселившись в громадном доме у Красных ворот, я по субботам порой захаживал на Сухаревскую толкучку. Здесь среди разного хлама можно отыскать за бесценок хорошую картину, по невежеству наследников выброшенную вместе с мусором, или редкий том — мечту коллекционера. Помните трактирщика Григорьева, имевшего на Сушке трактир в подвале? Так он целую библиотеку редкостей собрал на книжных развалах. Был случай, когда какой-то пьяница ему притащил кипу царских указов, подписанных Петром Первым и им же правленных!

Проходя мимо калачного ряда, я обратил внимание на прилично одетую барышню лет двадцати пяти. В одной руке она держала над собой кружевной зонтик от солнца, а на локте другой висел ридикюль. Последний был почему-то раскрыт и оттуда выглядывал уголок кошелька.

“Надо сказать барышне о неловкости”, — решил я и уже было двинулся к ней. Но вдруг во мне заговорил профессиональный сыщик. Я подумал: а не воришка ли развязал ридикюль? Решил: надо малость последить. Окинул взором прилежащее пространство: где специалист по чужим сумкам и карманам?

Да будет вам, дамы и господа, известно, что карманный вор всегда имеет приличный вид, одет исправно, чисто, но не броско. Вор не должен выделяться из толпы, а вид его обычно вызывает доверие. В руках его вы не увидите ни зонта, ни перчаток, ни трости.

Рацер вставил:

— Эта профессия требует свободных рук.

А какие пальцы у карманника высокого класса — ну, прямо-таки Рахманинов! Они необыкновенной длины, узки, выхолены. Такой мастер всегда действует в одиночку.

— Почему? — удивилась любознательная супруга Диевского.

Ваш муж, сударыня, подтвердит, что настоящий вор-карманник, мастер экстра-класса, или, как его зовут в уголовной среде, — щипач, всегда полагается лишь на себя, и сообщник для него — ненужная помеха. Зато заурядный карманник работает на пропуль, то есть, вытащив кошелек, он спешит передать его своему сообщнику.

— Понятно, — мотнула головой супруга Диевского, — чтобы не застукали с поличным.

— Совершенно верно, сударыня! Вдруг я увидел, что к барышне приблизился юноша лет двадцати. Он был скверно одет, лицо с тонкими, даже благородными чертами, серое от дурного питания, хранило печать несчастной жизни. Никаких профессиональных воровских признаков в юноше я не обнаружил.

Неловким движением он запустил в ридикюль руку, вынул кошелек и уже было направился прочь:

— Стой, братец, — говорю и от души улыбаюсь. — Что нашел — чур на двоих.

Страшно смутился юноша, залился краской, мямлит:

— Простите, Господа ради...

— Просить прощения у закона будешь! — И обращаюсь к барышне: — У вас, сударыня, из ридикюля ничего не пропадало?

— Ах, и впрямь развязался... Откуда у вас, молодой человек, мой кошелек?

— Этот молодой, симпатичный на вид человек — воришка. Он похитил кошелек. Пройдемте в участок, это недалеко, в Глухаревом переулке. Там составим протокол, вы будете свидетельницей, а кошелек вам вернем.

Барышня замахала руками:

— Какой такой участок! В этом кошельке лишь какие-то копейки. — С укоризной посмотрела на юношу: — У вас, молодой человек, такое хорошее лицо, а вы... Неужели не стыдно?

Заплакал мой пленник:

— Простите, крайняя нужда толкнула... Вижу, сумка открыта, и я... того.

Я схватил за ворот воришку и цыкнул на него:

— Работать надо, тогда нужды не будет по сумкам лазить. Сейчас городовой тебя в участок сведет.

— Мать у меня больная, кушать ей нечего. Ради нее...

— А теперь тебя в тюрьму посадят, так ей легче будет? Хватит канючить. Эй, городовой!

Вдруг барышня, которая сама вот-вот расплачется, лезет в карман, достает рубль, протягивает его юноше:

— Возьмите, пожалуйста, молодой человек, купите маме покушать.

Тот, несмело поглядывая на меня, взял рубль:

— Благодарю вас, я при первой возможности верну.

Вспылил я:

— Да что же вы комедию тут разыгрываете: один несчастный, другая — добрая фея, а я — беспощадный злодей. Так, что ли?

Кругом народ толпится, молодого человека тоже жалеют.

Барышня предлагает мне:

— Давайте сходим к молодому человеку домой, убедимся, что он правду говорит. Если не соврал, так и отпустим его. Для первого раза.

Спрашиваю:

— Ты, похититель чужого добра, где живешь?

— Рядом совсем, в Большом Головином переулке! Ходьбы — всего ничего... Это в доме купчихи Глушковой.

Барышня обрадовалась:

— Все сразу прояснится! Я в туберкулезной лечебнице Эрлангера фельдшерицей служу, это на Большой Якиманке. Зовут меня Екатериной Ниловой. Может, помощь какую больной окажу.

Мы направились в Большой Головин переулок, а за нами шествовала толпа любопытных.

Глухо зашумев, пробежал по верхушкам деревьев ночной ветерок. Над лампами кружились и, сгорая, падали ночные мошки. Крепче запахло прелой хвоей и грибами. Старый граф, потягивая крымский херес, спросил:

— Мой дорогой Аполлинарий, у твоей истории — счастливый конец? У молодого человека действительно болела мать и ты отпустил его?

— Да, папа, это все так, но это было лишь началом, но вовсе не концом истории. Мать молодого человека занедужила от плохого питания и непосильной для нее работы в китайской прачечной, которая помещалась в том же доме и распространяля вокруг себя миазмы. Барышня Екатерина Нилова оказалась милой и доброй девушкой. Она стала часто навещать больную, носить ей продукты и лекарства. Вскоре мы отправили больную в санаторий “Надеждино”, что на станции Фирсановка Николаевской железной дороги. Вернулась она через два месяца, похорошевшей и вполне здоровой. И уже поселилась в удобную квартиру — на Озерковской набережной.

Ее сын удивил меня громадным альбомом своих рисунков — карандашных и акварельных. Молодой человек был явно талантлив. С осени он стал заниматься в Императорском Строгановском художественнопромышленном училище. И сразу же сделался любимцем известного всем Сергея Голоушева, который руководил литографической мастерской. Моему протеже он предрекал большое будущее как граверу. Но пройдя двухгодичное обучение, молодой человек отправился в Большой Кисельный переулок — учеником на ювелирную фабрику Карла Фаберже. Теперь, как вы, верно, знаете, на Большой Полянке пользуется любовью москвичей, и особенно москвичек, открытый всего лишь в прошлом году ювелирный магазин Андрея Свиридова — это и есть тот самый молодой человек, с которым познакомился я при столь странных обстоятельствах в калачном ряду Сухаревки.