Анатолий Ромов - Ротмистр авиации

— Андрей, вряд ли ты сможешь чем-то меня выручить. Разве что…

А почему, собственно, не сообщить Зубину о подозрении? Ведь он, Губарев, пока единственный заметил это, проверил возникшее сомнение, утвердился в нем. Но при теперешней ситуации зачем были все его труды? Кому они нужны? Сообщить Зубину об Ахмете — в этом никакого криминала нет.

— Саша? Ты сказал «разве что»?

Губарев повернулся.

— Андрей, ты ведь знаешь нашего нового дворника? Татарина Ахмета?

— Знаю, а что?

— Видишь ли, мне кажется, это японский шпион.

Зубин обошел вокруг стола. Остановился.

— Японский шпион? Дворник?

— Да.

— Саша, я что-то не понимаю.

Что ж, если говорить, то до конца.

— Это лишь моя догадка. Ты заметил, я старался не попадаться ему на глаза? Так вот, чтобы мою догадку подтвердить, необходимо осмотреть дворницкую каморку. В одном из сараев змейкового сектора. Сделать это нужно незаметно. Так, чтобы дворник не понял, кто из состава аэродрома мог у него побывать. У меня мелькнула мысль — что, если поручить это тебе? Сможешь?

— Я?

— Ты. Для того, чтобы понять, что Ахмет не тот, за кого себя выдает, достаточно лишь обнаружить в дворницкой что-то, что никак не соответствует положению дворника. Для примера, просто листок бумаги. Ручку, чернила. Понимаешь?

— Яснее ясного. Давай — попробую.

Молодец. Смотрит прямо и искренне. Кажется, действительно готов. Но явно для такого не подготовлен.

— Ладно, Андрей, я пошутил. Ты представь только, что моя догадка верна.

— Ну, представил.

— Плохо представил. Ты не знаешь, что такое профессиональный разведчик. Обычный человек против него ягненок… Так что, считай, разговора не было…

Губарев проводил инженера до двери, аккуратно притворил за вышедшим створку, повернул ключ и вернулся к столу. Взял чистый лист бумаги, ручку. Нет, долг есть долг. То, что он только что сказал Зубину, личное дело его, Губарева. К тому же он уверен, Зубин будет молчать. Об Ахмете же он должен сообщить. Непременно. И пусть его скоро уволят, пусть переведут в армию, пусть заставят уйти в отставку — он, Александр Губарез, пока русский офицер, и этим все сказано.

Губарев достал шифр, аккуратно вывел первую строчку, вторую, третью. Расшифрованные, эти строчки значили:

«Его высокоблагородию, начальнику ПКРБ полковнику Курново. Совершенно секретно. Сообщаю: мною замечено, что работающий вторую неделю на Е. И. В. Гатчинском военном аэродроме дворник татарин Ахметшин…» Подумав, Губарев коротко изложил свои основные подозрения, зашифровал донесение до конца, поставил подпись. Вложил листок в конверт. Еще минуту посидел за столом — взвешивая все в последний раз. Запечатал конверт, шифром написал адрес, надел фуражку, ребром ладони проверил, как сидит кокарда, и понес донесение к Николину.

Пройдя через всю Гатчину, поднялся по знакомой витой лестнице на антресоли, постучал в дверь. Услышав «Войдите!» — зашел, вытянулся, отдал честь:

— Господин ротмистр, разрешите? Сообщение особой важности. Лично полковнику Курново.

Николин взял конверт, осмотрел, будто понимая, чем вызван официальный тон товарища. Спрятал донесение в стол, сказал, глядя куда-то в стену:

— Хорошо, господин ротмистр, я передам срочно. Вы свободны.

Подходя к своему коттеджу, Губарев увидел бегущего по дорожке плотного вахмистра Плисюка. На рукаве светлела сине-белая повязка помощника дежурного. Подбежав, вахмистр вытянулся, приложил руку к козырьку.

— Ваше благородие, с инженером Зубиным несчастье! Просил позвать!

— Что случилось?

— Упал, сломал ногу, у Змейкового сектора! — Плисюк перевел дух. — Я фельдшера вызвал!

Губарев бросился к аэродрому; вахмистр, отдуваясь, бежал за ним. У сараев Змейкового сектора их встретили фельдшер и дневальный; иг земле, морщась и держась за ногу, боком, неловко лежал Зубин. Губарев присел, взял инженера за плечи.

— Андрей, что случилось?

По бессмысленно-стеклянному взгляду Зубина понял: случилось именно то самое. Заметил, как инженер двигает губами, пытаясь скрыть смысл фразы, с трудом разобрал: «Скажи им, чтобы отошли». Махнул рукой, стоящие сзади отодвинулись. Пригнулся. Видно было, Зубин с трудом сдерживает боль.

— Что, Андрей? Что?

— Ты был прав. Татарин. Я… зашел… Не успел даже заглянуть в стол — он сзади… Глаза бешеные… На ногу наступил, толкнул.» Я и опомниться не успел… Боль адская… Все… Больше ничего не помню…

Губарев махнул фельдшеру.

— Займитесь, окажите первую помощь! Вахмистр, обыскать всю Гатчину, найти дворника! Поднимайте отделение!

— Слушш-ашшш-родь! — Вахмистр бросился к дежурке.

Зубин тихо стонал. Так, дверь дворницкой открыта. Кажется, сейчас там никого нет, и все-таки надо быть осторожным. Войдя в каморку, прижался к стене. Никого. Постель не тронута, всюду явные следы поспешного бегства. Ни одной личной вещи. Ветошь, тряпки. Присел, заглянул в тумбочку — пуста, хоть шаром покати. Посмотрел на часы: пять минут первого. Только что от гатчинского перрона отошел поезд на Петербург. Вернулся к Зубину — сидит на земле с закатанной брючиной, фельдшер обматывает переломанную стопу бинтом. Рядом взмыленный Плисюк.

— Ваше благородие, никак не нашли. Ефрейтор Соколов спросил дежурного по станции, тот говорит: «Уехал ваш татарин. На петербургском».

Значит, Ахмет от него ушел. Но донесение Курново отправлено… Черт, мерзость какая, неужели нет выхода?..

Губарев с досадой посмотрел на сморщенное от боли лицо Зубина. Стоп. А ведь выход есть, ну, конечно, ведь Зубина надо срочно везти в госпиталь. Он ранен, да еще на военном аэродроме.

— Вахмистр, быстро сюда штабной автомобиль! Быстро, вы поняли? Доложите, падение во время летных испытаний, несколько переломов. Ясно? Выполняйте, и чтоб в пять секунд!

— Слушаюсь! — вахмистр кинулся к штабу.

Через двадцать минут новый «Фордзон», остановившись ненадолго у коттеджа Губарева, где он успел переодеться, мчался вместе с ротмистром и Зубиным по Варшавскому шоссе в сторону Петербурга. Спрыгнув у Обводного и приказав шоферу отвезти Зубина в гарнизонный госпиталь, Губарев незаметно занял место на Варшавском вокзале, у выхода.

Дворник. На нем синий зипун, островерхая татарская шапка, грязноватого цвета онучи. За спиной латаная котомка. Губарев, вжавшись в будку городового, еле удержался, чтобы не закрыть глаза и не зашептать истово: господи, пронеси! Кажется, все-таки пронесло. Дворник, минуя зал ожидания, зашагал к Обводному каналу. Выждав, Губарев пошел за ним, в ту же сторону, стараясь ничем не выделяться среди идущих рядом. Синий зипун с серым пятном котомки медленно двигался к каналу.

Дойдя до земляных, поросших лопухами откосов, не оглядываясь и не меняя уныло-мерного шага, чуть пришаркивая, дворник вступил на Варшавский мост. Полагаясь на собственную зоркость, Губарев нарочно отпустил синее пятно подальше: сейчас ему было важно понять, чувствует ли Ахмет слежку. По характеру движения, по ритму шага — дворник как будто ничего не замечал, а может быть, просто умело скрывал привычную настороженность.

За мостом синий зипун все так же не спеша двинулся по Измайловскому проспекту, минуя по очереди все семь именовавшихся «ротами» переулков. Сначала Губареву казалось, что дворник вот-вот куда-нибудь свернет. Оглядывая подворотни и подъезды, он был готов к этому, но нет — дворник шел прямо, легким шаркающим шагом, выражая позой почтительность к встречным, изредка плечом поправляя котомку.

Так Ахмет прошел мимо Финляндского экипажа и Троицкой площади, оставил за собой казармы лейб-гвардии Второй артиллерийской бригады — и скоро вышел к Измайловскому мосту. За мостом начинался Вознесенский проспект, ведущий к Адмиралтейству. Здесь Ахмет вдруг на несколько секунд остановился. И Губарев, отойдя к стене, приготовился. Может быть, дворнику нужно именно это место? Нет, все так же почтительно обходя прохожих и привычно семеня, Ахмет двинулся дальше. Перед самым Измайловским мостом синее пятно снова остановилось; заметив это, Губарев тут же прикрылся прохожим. Кажется, он сделал это вовремя: дернулись сгорбленные плечи, серый мешок с пестрыми заплатами пополз вверх; полуобернувшись, Ахмет не спеша переложил котомку, вздохнул, поправил островерхую шапку с рваными краями и двинулся к мосту, ведущему на Вознесенский проспект. Да, сделано все умело, не придерешься.

Наверняка, обернувшись, дворник увидел всех, кто шел за его спиной. Правда, была надежда, что за идущей по центру тротуара дамой с зонтиком он не разглядел лица Губарева. Ротмистр почувствовал, что давно уже взмок; следить за дворником с каждым шагом становилось все трудней… Похоже, Ахмет направляется на Сенной рынок. Если так, плохо. Потеряться в самый разгар дня среди рыночной толпы ничего не стоит, особенно для опытного человека, а Ахмет, судя по всему, достаточно опытен.