Валерия Вербинина - Статский советник по делам обольщения

– Один билет на ближайший Северный экспресс, – сказала незнакомка. – До Петербурга, пожалуйста.

– Должен вам заметить, Амалия Константиновна, – сказал генерал Багратионов, – что вы чрезвычайно рисковали.

– Нет, не рисковала, – спокойно возразила его собеседница.

– Не нет, а как раз таки да! И чем, скажите на милость, вам не понравился мой первоначальный план – ворваться в дом, когда пакостник-фотограф будет передавать сообщнику фотографии нашего министра, связать его и хозяина дома, завладеть снимками?

Амалия едва заметно поморщилась. Она уважала генерала, который возглавлял Особую службу – секретное подразделение императорской разведки, занимавшееся самыми сложными и щепетильными делами, но иногда баронессу Корф все же слегка коробило от прямолинейности ее начальника.

– К чему прибегать к открытому насилию, да еще на чужой территории? Разразился бы скандал, Галлен подключил бы все свои связи, чтобы отомстить нам, и не исключено, что нашего посла в Париже вызвали бы для объяснений на самый верх…

– Это не имело бы никакого значения, коль скоро фотографии все равно были бы у нас, – отрезал Багратионов. – Вы, Амалия Константиновна, по-видимому, не отдаете себе отчета в том, что иногда демонстрация силы является тактически выгодной – несмотря на все кажущиеся неудобства, которые она за собой влечет. Когда у вас хватает духу поставить себя выше над некоторыми условностями…

– Вроде законов? – мягко осведомилась баронесса Корф, и в глазах ее сверкнули золотые искры.

– Пусть даже так. Потому что противоположная сторона сразу же схватывает самое главное: что с вами шутки плохи. Иногда, милостивая сударыня, самая лучшая дорога – путь напролом, даже если он кажется куда менее изящным, чем окольные тропинки.

– Полагаю, те, кому это небезразлично, уже и так поняли, что с нами шутки плохи, – отозвалась Амалия рассудительно. – А что касается вашего плана, то он подразумевал вовлечение множества людей. Невозможно просто так войти в частный дом и застать врасплох всех, кто там находится. Вам известна моя точка зрения, что чем больше народу посвящено в дело, тем выше вероятность утечки информации и последующего провала…

Багратионов вздохнул. Он хорошо знал Амалию и еще лучше знал, что спорить с ней бесполезно, особенно в тот момент, когда она все равно поступила по-своему и добилась своего. В глубине души Петр Петрович не мог не признать, что его подчиненная разобралась с ситуацией на редкость красиво и иронично, но его сердило, что она даже не удосужилась поставить его в известность о своих намерениях.

– Поэтому вы всегда предпочитаете действовать в одиночку, – заметил он на слова Амалии. – Не так ли?

Его собеседница пожала плечами:

– Да, насколько это позволяют обстоятельства. В данном случае мне представилась редкая возможность, и я решила ею воспользоваться.

– И все-таки почему вы были уверены, что Галлен не заметит подмены? – не удержался и спросил Багратионов.

– Во-первых, я постаралась принять все меры против разоблачения: я следила за Антуанеттой, выучила ее повадки и манеру речи. Во-вторых, если быть откровенной, для него она вряд ли была человеком в обычном смысле. Многие люди воспринимают свою прислугу точно так же, как стол или стул, – пояснила Амалия. – А с мебелью самое главное – чтобы она занимала прежнее место и выглядела точно так же, как и вчера.

Хотя Петр Петрович Багратионов был человеком бывалым, тут он все же от неожиданности поперхнулся.

– Гм, Амалия Константиновна… Должен вам признаться… Кхм! – Он прочистил горло. – Полагаю, нет смысла больше обсуждать это дело. Фотографии у нас, негативы – тоже, мсье Пино получил хороший урок и в следующий раз крепко подумает перед тем, как залезать в зеркальный шкаф в чужой спальне и делать оттуда срамные фотографии… Насчет французской полиции мы тоже можем быть спокойны: Галлен туда не обратится. Одним словом, все было бы хорошо, но…

Лоб его прорезали три широкие морщины, густые брови шевельнулись, хмурясь.

– Да, – продолжал Багратионов, машинально поправляя стальное перо в чернильном приборе, которое осмелилось отклониться от намеченной линии. – Беда в том, что все только начинается. Конечно, пока нам удалось избежать колоссального скандала, который поднялся бы, если бы фотографии попали не в те руки. Но тем не менее… Тем не менее…

– Вас что-то беспокоит, Петр Петрович? – напрямик спросила Амалия.

– Лина Кассини, – горестно молвил генерал. – В среду она приезжает в Петербург.

Амалия вскинула брови. Дело в том, что итальянская дива Лина Кассини была как раз той самой особой, чьи кружевные панталоны российский министр напяливал себе на голову в ее же спальне.

– Но… Петр Петрович!

Больше моя героиня не нашла что сказать.

– У нее ангажемент, она будет петь на сцене, – горестно продолжал Багратионов, поправляя теперь колокольчик, который стоял чуть правее, чем надо. – Вот такая вот петрушка, Амалия Константиновна!

Генерал был так расстроен, что даже не обратил внимания на просторечный оборот, использованный им в беседе с дамой.

– Петр Петрович, но ведь министр…

– Да знаю я! – нервно выкрикнул Багратионов. – Министр в Петербурге и собирается продолжать встречи со своей… своей пассией. Он уже обратился к парикмахеру Жану, чтобы тот закрасил ему седину, – мстительно добавил всезнающий начальник Особой службы.

– Петр Петрович, – решительно сказала Амалия, – это необходимо прекратить. Я имею в виду интрижку министра и певички.

– Вам хорошо говорить, Амалия Константиновна, – вздохнул Багратионов, откидываясь на спинку кресла. – Я и сам знаю, что для блага империи их роман может оказаться крайне опасен. Однако у меня связаны руки.

– Но вы можете обратиться к министру и рассказать ему о… – начала Амалия и осеклась.

Генерал скривился так, словно у него заболели все зубы разом.

– В том-то и дело, что не могу. Министр воображает, что он чрезвычайно ловко все устроил и о его романе с Линой никто не знает. Заметьте, император всецело ему доверяет, и если я сделаю хоть один неосторожный шаг, мне несдобровать. Это во-первых. А во-вторых, что касается этих фотографий… Что вы мне предлагаете, Амалия Константиновна? Прийти к министру и с умным видом подать ему конверт, а потом красочно расписать, какие беды обрушатся на Российскую империю в случае скандала? Да вы хотя бы представляете себе, что министр сделает с человеком, который видел, как он резвится с этой дамочкой? Вот и я не представляю, но чертовски не хочу испытывать это на себе.

– Да, – поразмыслив, согласилась Амалия. – Мы оказались в крайне сложной ситуации.

– Я уже обдумывал ее и так и этак, – в порыве откровенности признался Багратионов. – И всякий раз получается, что мы не можем использовать фотографии, чтобы образумить министра. Мы даже намекнуть ему не можем, в какое неловкое положение он поставил всех нас. Так что мне пришлось срочно посылать вас в Париж с приказом во что бы то ни стало завладеть снимками. Поэтому придется придумать что-нибудь еще, чтобы заставить министра расстаться с Линой.

– Мы можем просто закрыть границу, – предложила Амалия. – Не пускать ее в страну.

– Нет, – тяжелым голосом ответил Багратионов. – Потому что это срыв ангажемента, она обратится к министру за помощью, тот узнает, что за приказом стою я, потребует объяснений, и начнется черт знает что. Нет, мы никак не можем помешать Лине приехать сюда.

– Тогда, – объявила баронесса, – нужно сделать так, чтобы министр сам ее бросил. Или наоборот: чтобы она бросила его.

Тут Багратионов покосился на Амалию весьма иронически.

– Амалия Константиновна, я старый циник и скажу вам вот что: мужчину с таким доходом просто так бросать не станут. Тем более такая особа, как Лина Кассини, которая вышла из нищеты и хорошо умеет считать деньги.

– Она молодая красивая женщина, – возразила Амалия. – Как бы она ни любила деньги, его самого она все равно не любит. Вот на этом и надо попытаться сыграть.

Багратионов вздохнул и в задумчивости поскреб подбородок.

– Надо же, просто поразительно, как мы с вами одинаково мыслим, – как бы между прочим проронил он. – Должен вам признаться, что я уже отправил на задание кое-кого из наших агентов.

– О! И кого же?

– Выбор людей у нас невелик, сами знаете, – отозвался Петр Петрович туманно. – На тот момент был свободен только Антон Филиппович Непомнящий.

Тут Амалия почувствовала, что начинает сердиться. Она хорошо знала агента Непомнящего и была о нем крайне невысокого мнения. Не то чтобы он был ленив, небрежен, любил выпить или тратил почем зря казенные деньги. Вовсе нет – он был усерден, исполнителен, не увлекался выпивкой и был бережлив с чужими деньгами, как со своими собственными. Однако все эти похвальные качества ничего не значили по сравнению с тем прискорбным фактом, что Непомнящий категорически не подходил для работы в Особой службе. В каждой профессии встречаются люди, которых занесло в нее непонятно как, хотя сами они совершенно к ней не приспособлены и на своем посту не могут принести ничего, кроме вреда; так вот, точно таким человеком и был Антон Филиппович. Если вы поручали ему что-нибудь, вы могли быть уверены, что либо он не справится, либо справится с делом так, что лучше бы он просто его провалил. Если бы речь шла о ком-то другом, то Багратионов уже давно уволил бы его, но за Непомнящим маячил силуэт его тетки, бывшей фрейлины покойной императрицы, а у тетки при дворе сохранились обширные связи. Генералу приходилось терпеть нерадивого агента, как терпят в любимой комнате некрасивые обои, сменить которые нет ни времени, ни сил.