Андрей Добров - Украденный голос. Гиляровский и Шаляпин

Шаляпин хлопнул себя по лбу и вытащил оружие.

–  Вот он.

–  Отлично. Итак. Я считаю до трех. Потом мы начинаем бежать. Я забираю вправо, а вы – влево. Петляем как зайцы. Отвлекаем его выстрелами. Главное – добраться до мостков. Около мостков ложитесь в траву и ждите. Дальше я сам. Понятно?

–  Понятно, – по-деловому ответил Шаляпин, но я видел, что он очень волнуется. Лицо его все еще оставалось бледным, но кожа на щеках, там, где ходили желваки, неестественно покраснела.

–  Тогда раз… два… три!

Мы выскочили из-за угла и побежали зигзагами к мосткам. Вернее, я побежал, а Шаляпин пристроился прямо ко мне за спину, моментально забыв все, что я ему говорил.

Выстрел! Еще выстрел!

–  Туда! Туда бегите! – закричал я Шаляпину, указывая револьвером налево от себя. Певец притормозил, а потом зайцем метнулся в указанную сторону. Мы почти добежали до мостков, когда раздался седьмой выстрел и Шаляпин упал.

Подстрелили или он действовал по моим указаниям? Я не стал проверять. Да и прятаться теперь смысла не было. Семь выстрелов. Значит, барабан револьвера пуст. На перезарядку потребуется меньше минуты, спасибо нашему военному ведомству – оно заказывало в Бельгии револьверы, в которых перезарядку можно было делать, только последовательно выталкивая стреляные гильзы шомполом. Одну за другой. Оно считало, что перезарядка сразу всего барабана увеличит скорострельность, а значит, и расход патронов. А если у Воробьева действительно трясутся руки, то и перезаряжать барабан он будет медленнее. И я, не останавливаясь, рванул через овраг по предательским доскам…

Выдержали! Прогнулись, но выдержали!

Вот теперь пришло и мое время стрелять!

Я метнулся к кустам, вытянув вперед руку с револьвером и пуская пулю за пулей, чтобы не дать Воробьеву время спокойно перезарядиться. Вломился в кусты, увидев перед собой черный скорчившийся силуэт и глянувшее навстречу белое лицо с небольшими усиками.

Я остановился, тяжело дыша, с револьвером, нацеленным в грудь капитану Воробьеву.

–  Ну, все, – сказал я тяжело. – Конец. Бросайте оружие, Воробьев.

Он поднялся. В одной руке у него был разряженный револьвер с откинутым в сторону барабаном. В другой – толстая трость с набалдашником из стального шара. Патроны валялись у ног убийцы.

–  Ну че? – спросил Воробьев тихо. – Че ты за мной шпионишь? Чего тебе надо?

Он бросил свой револьвер к ногам и перехватил трость как дубину.

–  Стой! – крикнул я. – Выстрелю!

–  Давай, – кивнул Воробьев.

Я прицелился ему в ногу и нажал курок.

Тихий щелчок. И все.

–  Семь, – сказал Воробьев. – Я считал.

Вот как? Я считал его выстрелы, прежде чем броситься в атаку, но и он считал мои. Пат. Вернее, никакой не пат – учитывая трость в его руках и мою полную безоружность. Впрочем, у меня было и свое преимущество. Если, конечно, оно все еще оставалось в ряду живых.

–  Федор Иванович! – крикнул я себе за спину.

–  Ау! – раздалось сзади.

Я перевел дух – все-таки Шаляпин жив. Слава богу!

–  Бегите сюда!

Воробьев зарычал и бросился на меня, замахнувшись.

Я нырнул вправо, уходя от палки.

С тупым стуком тяжелый набалдашник ударил в землю.

Сзади раздался треск и вопль проклятия. Доски все-таки не выдержали веса Шаляпина. Он снова упал – на этот раз в овраг. Да, сегодня ему не очень-то везет.

Воробьев развернулся и махнул своей тростью в мою сторону, задев по плечу.

Было больно, но руку он мне не сломал. Или я этого еще не почувствовал в горячке драки.

Играть в борьбу по правилам было некогда. Я просто кинулся на него, но Воробьев, размахивая своей «дубинкой», удержал меня на расстоянии.

Шаляпин, наконец, выбрался из оврага и побежал к нам. Увидев его краем глаза, я крикнул:

–  Стреляйте по ногам!

Шаляпин, не останавливаясь, выстрелил раз, другой – пули попали под ноги Воробьеву, не задев его. Но он хотя бы отпрянул.

Тогда я снова бросился на него, но он быстро, почти незаметно, шибанул мне набалдашником под дых, отчего я со стоном согнулся. Воробьев ногой повалил меня на землю. Я увидел его грязные сапоги у своего лица.

Разогнуться и встать я не мог – страшная стреляющая боль молнией пронзила нутро.

–  Стой! – услышал я голос капитана-убийцы. – А то…

С трудом взглянув наверх, я увидел, что Воробьев стоит надо мной, подняв трость. В любую минуту он мог опустить набалдашник мне на череп и тогда – все!

Оставалось надеяться, что Шаляпин все же выстрелит, не послушает его. Пуля быстрее руки.

С другой стороны, Шаляпин мог этого и не знать. К тому же сегодня на его долю выпало столько потрясений, что способность трезво оценивать ситуацию у певца совершенно исчезла.

Он остановился и опустил револьвер.

–  Брось! – потребовал Воробьев.

Шаляпин повиновался.

–  Иди сюда, – сказал Воробьев.

–  Зачем? – спросил Шаляпин.

–  Иди и ложись рядом. Ну!

–  Не пойду.

–  Щас я ему голову пробью.

–  Ага, я лягу, так ты и мне пробьешь тоже. И ему, и мне.

Воробьев нервно хмыкнул.

–  Точно. Или хочешь по-другому?

–  Как? – спросил Шаляпин.

Молодец, Федор Иванович, тяни время, дорогой, дай мне немного очухаться!

–  А вот так. Его я тут порешу по голове, а тебя порежу. Догоню и порежу.

Шаляпин, вероятно, настолько устал и перенервничал, что, казалось, совершенно не боялся. Весь измазанный грязью, собственной рвотной массой, какими-то маслянистыми пятнами – вероятно, из погреба, пылью травы, он стоял, сцепив руки за спиной, и невыразительно глядел из-под спутанных, мокрых от пота волос.

–  Воробьев. Ты же врач, хоть и бывший. Ты же человек, – сказал он совершенно спокойно. – Что ты тут из себя изображаешь? Озверел ты, что ли? Что ты ведешь себя как быдло, Воробьев, а?

Удивительно, но это возымело действие – убийца нахмурился и как будто вынырнул из омута кровавого бешенства.

Впрочем, я не стал ждать далее – вынырнет он или нет. Я быстро откатился в сторону и встал на колени. Воробьев метнулся за мной, но я уже вскочил на ноги. Получив страшный удар по ноге, я, не почувствовав в запале боли, правой рукой врезал ему прямо в грудь, отчего доктор отлетел в сторону и упал.

–  Поднимите револьвер и стреляйте в него! – крикнул я Шаляпину, хватаясь за отбитую набалдашником ногу.

Шаляпин не стал ждать – нагнувшись, он подхватил свой револьвер из травы и выстрелил. Мимо!

–  Да черт! – выругался я.

Воробьев дикой кошкой бросился на меня, взмахнув тростью.

Вот сейчас он меня и положит на этом самом – месте.

Выстрел! Воробьев запнулся на бегу и крикнул от боли. Кровь закапала из его правой руки.

Отбросив в сторону трость, Воробьев вцепился здоровой рукой в раненую – совсем как я секунду назад.

–  Ага! – крикнул Шаляпин. – Попал!

Шагнув вперед, я поднял трость Воробьева. Шар рукоятки придавал ей солидный вес.

Я приковылял к капитану и врезал ему тростью по спине. Воробьев со стоном упал.

Опершись на трость, я стоял над ним, пытаясь отдышаться.

–  Попал! – повторил с удовлетворением Шаляпин, подходя ко мне. – Но какой гад, а! Ведь он хотел вас убить, ей-богу!

Я кивнул и сплюнул на землю. Говорить я не мог – не хватало воздуха.

Наконец, сердце перестало бешено биться. Я со стоном, преодолевая боль в ноге, опустился на колени возле Воробьева, расстегнул ему ремень и, выдернув, связал им руки за спиной капитана, пока Шаляпин держал его повернутым набок.

–  Так-то лучше, – сказал я.

–  Сильно вам досталось? – спросил Шаляпин.

–  Ничего…

–  Ходить сможете?

–  Постараюсь. Вот что, Федор Иванович. Идите-ка вы в деревню, там нас ждет извозчик. Скажите ему – пусть поедет до ближайшего полицейского участка и вызовет нам сюда подмогу. А я пока тут посторожу нашего капитана.

Шаляпин кивнул и ушел в лес.

Через несколько минут солнце, как будто почувствовав, что самое страшное кончилось и можно больше не прятаться, выползло из-за облаков и пригрело мне спину. Воробьев застонал и приоткрыл глаза. Он лежал тихо, но по мелким движениям плечей я видел, что капитан старается ослабить ремень, затянутый на его руках.

Тогда я пригрозил ему его же палкой.

–  Лежите смирно, Воробьев. А то придется вас еще раз успокоить.

–  Да пошел ты… – И капитан выругался матерно. Но затих окончательно, не пытаясь высвободиться.

–  Сейчас приедет полиция, – сказал я ему, чтобы окончательно развеять все надежды на освобождение. – И отправишься ты прямиком в Бутырский замок.

Воробьев молчал. По его бледному, грязному от земли лбу, освещенному солнцем, потекли капли пота, оставляя светлые дорожки.

Нога сильно ныла, но я сумел с кряхтением сесть рядом с капитаном прямо на землю, и обыскал его карманы. В одном обнаружил складной нож, который отбросил подальше, но в пределах видимости, а во втором – уже виденную в его подземном «кабинете» железную коробочку с кокаином. Открыв коробочку, я увидел, что она наполовину пуста. Воробьев дернулся в мою сторону, но я оттолкнул его набалдашником трости.