Стальная память - Евгений Евгеньевич Сухов

Минут через сорок к ней домой пришли два милиционера. Старший из них был мужчина средних лет сумрачного вида, одетый в штатское, он все время задавал разные вопросы, записывая их на листке бумаги из полевой сумки-планшетки. Второй, помоложе, в форме старшего сержанта, – ходил по соседям и выспрашивал: не видел ли кто незнакомого мужчину или мужчин, заходящих в подъезд или выходящих из него с сумками или котомками. Однако никто из соседей ничего определенного сказать не мог. Да и соседей-то в доме было немного: раз-два и обчелся! Все высыпали на улицу праздновать Победу.

Утрата продовольственных карточек была, конечно, большой бедой. Ведь новых никто не выдаст, просить бесполезно, а месяц только начался. Однако война закончилась, жить станет легче, а значит, как-нибудь можно будет перебиться. На крайний случай английскую шкатулку можно продать или оставшиеся теплые вещички, что воры не унесли, поменять на базаре на продукты. Скоро ведь лето. А к зиме, глядишь, что-нибудь изменится к лучшему… К тому же очень значительно должна поменяться политика государства. Если раньше все было для фронта, для победы, то сейчас все для мирной жизни.

Ничего. Первый раз, что ли? Бог не выдаст, свинья не съест…

Все же Зинаида Степановна, глянув на строгого милиционера в штатском, улучила момент и робко поинтересовалась:

– А вы мне можете сказать, есть ли надежда найти мои карточки и сережки? Деньги уж ладно, бог с ними… И бóльшую сумму приходилось терять.

Оперативный сотрудник с угрюмым видом выдержал взгляд женщины, полный надежды, и ничего не ответил…

* * *

Прокопий Иванович давно припас до подходящего случая еще довоенную бутылочку «Водки столовой» крепостью аж пятьдесят градусов! До войны она стоила сущие гроши, и на его зарплату можно было купить хоть пятьдесят бутылок водки. Да еще и на хорошую закусь денег осталось бы!

С началом войны он вовсе позабыл об этой бутылке (как-то не до нее было), и она простояла в заначке в шкафу, прикрытая картоном, до сорок четвертого голодного года, когда пришлось делать ревизию всему, что имеется в квартире, дабы выбрать что-нибудь для обмена на хлеб или какие-нибудь крупы. А натолкнувшись на забытую бутылку, Прокопий Иванович пить водку не стал, лишь сказал в задумчивости жене:

– Пусть стоит до победы. Когда настанет день победы, тогда ее и выпьем.

И ведь простояла же! Вот какой силы воли был мужчина, который когда-то не прочь был выпить в хорошей компании и под хорошую закуску.

Ранним утром девятого мая Прокопий Иванович был разбужен едва ли не поминутно нарастающим шумом за окном. Поскольку жил он на первом этаже, то просто не мог не проснуться от топота ног, гомона, смеха, песен и громкого возбужденного говора десятков людей. Такое впечатление, что будто бы началась первомайская довоенная демонстрация.

А потом где-то недалеко заиграл патефон. Прокопий Иванович раздвинул на окнах шторы и увидел совсем близко от окна танцующую пару. Мужчина был без правой руки, а левой обнимал белокурую девушку за талию и плавно вел ее в вальсе.

– Что там такое, Проша? – услышал Прокопий Иванович голос жены, раздавшийся из спальни.

– Невероятно, но там… на улице танцуют, – повернулся на голос супруги Прокопий Иванович.

– Значит, все?

– Что – «все»? – не понял поначалу вопрос жены Прокопий Иванович, остротою ума не шибко отличающийся и отнюдь не способный схватывать все на лету.

– Как что? Конец войне. – Супруга подошла к окну и стала разглядывать танцующие пары.

– Конец? Да не может быть… – понял наконец причину народного гуляния за окном Прокопий Иванович и как-то засуетился. – Пойду, что ли, разузнаю точно, в чем там дело.

Одевшись по-праздничному – в нештукованный[3] костюм, белую свежую рубашку, жаккардовый галстук-регат, обувшись в полуботинки со шнуровкой и натянув на голову непролетарский головной убор – шляпу, Прокопий Иванович вышел на улицу Баумана.

– С победой! – окликнула его незнакомая и, кажется, подвыпившая женщина, обдав изрядно подзабытым за время войны запахом духов.

– С победой, – машинально ответил он.

В это время над улицей совсем низко и громко гудя пролетел самолет, сбросивший ворох листовок. Одну из них не очень ловко поймал Прокопий Иванович. В правом углу был портрет Сталина в фуражке и маршальском мундире, а внизу посередине был напечатан текст:

– Слава богу! – с облегчением произнес вслух Прокопий Иванович и непроизвольно оглянулся, не слышал ли кто.

Конечно, за столь невинную фразу – даже если бы он еще после нее и перекрестился – никто бы его не осудил. Не те нынче настали времена. Но все же не годится бывшему руководителю отдела пропаганды районного исполнительного комитета, а после выхода на заслуженный отдых лектору-пропагандисту антирелигиозных доктрин и воззрений обращаться к Богу и тем более славить его прилюдно. Не так, как надо, могут понять…

Прокопий Иванович еще раз опасливо осмотрелся и увидел неподалеку мужчину немногим младше себя. Он был крепкого телосложения, круглоголов, тоже в пиджаке и свежей рубашке, только на голове вместо шляпы была драповая кепка. Мужчина стоял и, улыбаясь, смотрел на него как на старого доброго знакомого. Кажется, улыбающийся мужчина в драповой кепке Прокопию Ивановичу тоже был знаком. Ну точно, они не раз виделись, когда работали на строительстве противотанкового оборонительного рубежа вокруг Средневолжска, Синеборовска и ближайших к ним районов зимой с сорок первого на сорок второй год. Оборонное полукольцо, состоящее из окопов, землянок, просто рвов, скрытых огневых точек, командно-наблюдательных пунктов и прочих военно-инженерных сооружений, делалось по приказу Верховного Главнокомандования на случай прорыва немцев к