Иван Любенко - Убийство на водах

Опытный психиатр стоял у окна кабинета и смотрел на два старых дуба, закрывших ветвями добрую четверть двора. «Скорее всего, их не стали вырубать, еще когда строили больницу, – предположил доктор. – А вообще-то у старых деревьев, как и у людей, есть собственное выражение лица. Не верю я, что они бездушны. Просто мы пока не в силах распознать их язык».

Странное ощущение близкой беды вновь поселилось в душе Стильванского. А тут еще непонятный звонок полицмейстера и просьба подготовить Фартушина к осмотру. «О каком осмотре может идти речь? – терзался сомнениями психиатр. – Видимо, на этот раз они опять что-то придумали. Вот же деятели! Вместо того чтобы мучить больного, лучше бы преступников ловили. Хорошо хоть я успел Ардашева с Нижегородцевым предупредить. С ними как-то спокойнее. Кстати сказать, Клим Пантелеевич обещал назвать имя настоящего убийцы уже на этой неделе. А задержанная дама, по его словам, абсолютно ни при чем». – По коридору послышались шаги, и в дверном проеме, как в багетной рамке, возник Куропятников.

– Позволите?

– Да, пожалуйста.

Небольшая комната казалась еще меньше от вошедших в нее людей: Круше, Боголепов, Триклятов и какой-то незнакомый человек с узкими рыжими бакенбардами, длинный, как сколопендра. Вежливо кланяясь, он заискивающе протянул руку:

– Старший фельдшер Хвостов, Егор Яковлевич.

Ответив на рукопожатие, доктор предложил гостям сесть. И в этот самый момент петли вновь заголосили скрипучим фальцетом, и на пороге появился Ардашев; у него из-за спины выглядывал Нижегородцев. На лицах полицейских застыло немое удивление.

– Клим Пантелеевич? – хозяин кабинета наигранно вскинул обе руки. – Ба! И Николай Петрович с вами? Надо же, какое совпадение! Одну минутку, у нас, по-моему, опять стульев не хватает. – Прямо из коридора он внес две облезлые табуретки.

– Итак, господа, я весь к вашим услугам, – психиатр повернулся к полковнику.

– Прежде мы хотели бы узнать, в каком состоянии находится наш больной?

– Почти неделю молчит. Странности в его поведении начались еще в тот самый день, когда к нам доставили князя, найденного у подножия Замка коварства и любви. Фартушина обнаружили в морге. Как он туда попал – уму непостижимо. Он сидел у гроба и что-то нашептывал. Насилу в комнату водворили. А потом два дня простоял у окна, словно ждал кого-то. От еды отказался. И нам ничего не оставалось, как прибегнуть к солевой клизме, а затем и к питательной. Но и это не помогло. И тогда, на четвертый день, мы были вынуждены начать кормление через зонд. Сейчас больной находится в некоторой прострации. А к чему, собственно, вы ведете?

– Видите ли, какое дело, – начал издалека Куропятников. – Второго дня мне телефонировал директор Вод. На всех группах отмечается повальный отъезд курортников. И это в самый сезон! Причина известна всем. – Полковник пригладил усы и продолжил: – Да, у нас есть подозреваемая, но не скрою, что имеются некоторые сомнения в ее виновности. И вот именно ради этой женщины, которая, возможно, безвинно содержится в тюрьме, ради спасения еще одной, пока не загубленной человеческой жизни, во имя спокойствия всех отдыхающих мы просим у вас, уважаемый Куприян Савельевич, дозволения на проведение небольшого эксперимента для установления истины по уголовному делу о смертоубийствах.

– Что вы имеете в виду? – насторожился врач.

– У нас имеется специальный препарат, так называемая «сыворотка правды», которая быстро развяжет язык Фартушину. Он назовет имя преступника, и на этом все закончится.

– Что это за состав?

Полковник кивнул старшему фельдшеру, и тот угодливо пояснил:

– Это своего рода наркоз. Он состоит из морфия и скополамина. Вы, вероятно, о нем слышали.

– Довелось. А вы представляете, какая должна быть лошадиная доза, чтобы разговорить сумасшедшего, почти неделю находящегося в ступоре? Да она убьет его! Я в этом нисколько не сомневаюсь. Сердце не выдержит нагрузки и остановится. К тому же не забывайте, что его рассудок помутился, и на ваши, вполне логичные вопросы, могут последовать глупые, идиотские ответы. Нет, господа, я положительно не могу с этим согласиться!

– Поймите, Фартушин – единственный, кто знает имя преступника! – вмешался Боголепов. – Только он один может предотвратить новую беду.

– Ценой своей жизни? – возмутился Нижегородцев. – А вы для чего?

– Что?! – Азарий Саввич подскочил, будто ему в стул пустили ток. – Вы не батюшка, чтобы мне Нагорную проповедь читать! Гуманничать вздумали? А может, вам трупов недостает?

– Фартушин – больной человек, а не кролик подопытный. И вы не имеете права проводить над ним эксперименты, которые к тому же могут закончиться летальным исходом, – поддержал приятеля Ардашев.

– Хорошо, господин присяжный поверенный, – ехидно заметил прокурорский чиновник, – тогда, может быть, вам известно, как кличут душегуба?

– Потерпите несколько дней, и я лично познакомлю вас с преступником.

Куропятников передернулся.

– Несколько дней?! – закипел он, багровея и дрожа всем телом. – А если нет у нас ни дней, ни часов, ни даже минут?! Что тогда? Да как вы не понимаете! – Он шагнул к столу, без разрешения снял телефонную трубку и, дождавшись ответа, почти прокричал в нее: – 1-01, барышня! – Послышался треск. – Алло, Владимир Всеволодович? – вымолвил он уже мягким, как миндальное масло, голосом, – здравия желаю! Да-да… ни в какую… Я уже пытался. Нет. Будьте любезны, объясните, – и протянул трубку Стильванскому. – Вас… директор Вод-с.

– Здравствуйте… нет, решительно невозможно… Вы поймите – это безрассудно!.. Нет, не могу согласиться!.. Остается только сожалеть… Вы не можете мне приказывать быть соучастником преступления!.. Хорошо… но я сегодня же покидаю больницу! – Врач швырнул трубку на рычаг и, повернувшись к изумленным полицейским, рассерженно выговорил: – Вижу, господин полковник, вы заранее подсуетились. Что ж, я уволен, и теперь не могу вам помешать. Но я врач, и останусь здесь только для того, чтобы попытаться спасти больного… Что ж, прошу за мной.

Процессия проследовала по коридору и вошла в помещение с табличкой «хирургическая». Прямо посередине располагался стол, отливающий холодным металлическим блеском. У окна – кушетка, оббитая коричневой клеенкой, рядом – медицинский шкаф и два белых табурета. Весь пол и стены примерно на аршин были выложены плиткой молочного цвета. Углов, как и предписывали санитарные циркуляры, не было вовсе, и потому комната, словно корабельная каюта, казалась овальной.

Стильванский исчез куда-то, но вскоре вернулся. Позади него вели Фартушина. Завидев Ардашева, сумасшедший оживился, и на его лице заиграла наивная улыбка. Он медленно огляделся по сторонам, радуясь чему-то, потом внимательно посмотрел на окружающих, столпившихся вокруг.

– Афанасий Милентьевич, ложитесь сюда, – психиатр подвел его к операционному столу, на который уже набросили белое покрывало.

– Вы будете меня убивать? – спросил он, так и не переставая улыбаться.

Доктор опешил, чувствуя, как комок подкатывается к горлу. Взяв себя в руки, он выговорил дрожащим голосом:

– Да что вы, любезный… не бойтесь. Все будет хорошо.

– Значит, граф был прав, – чуть слышно выговорил Фартушин, продолжая безропотно укладываться.

– Какой граф? – переспросил Круше.

– Шахновский, – смиренно повторил больной, щурясь от солнечного света, слепившего его глаза через неприкрытые оконные занавески. – И Леночка больше не придет, – изрек он, – я знаю. – Из правого глаза безумца выкатилась слеза и, сбежав по щеке, упала на простынь.

– Леночка? – снова осведомился Круше. – Кто она?

– Моя жена.

– Она же умерла!

– Нет-нет, гроб был пустой!

– Кто вас учил рисовать карты? Кто? Скажите! Пожалуйста! – взмолился Круше. – Ну же! Я прошу вас!

Фартушин отвернулся от полицейского и тихо попросил Стильванского:

– Вы только голубей не забывайте кормить, ладно?

– Не беспокойтесь, – еле слышно пообещал психиатр и отошел к медицинскому шкафу, где начал возиться с какими-то препаратами.

Надзиратели, привязав ремни, вышли.

– Все, пора начинать, – скомандовал Куропятников. – Егор Яковлевич, приступайте.

Фельдшер понимающе кивнул, открыл медицинский несессер, достал металлическую коробку, извлек шприц, вставил иглу и принялся набирать бесцветную жидкость сначала из одного пузырька, потом из другого.

– Надеюсь, уважаемый, игла стерильна? – недоверчиво покосился Нижегородцев.

– Игла-то? А как же! – медик стрельнул недобрым взглядом. – А вы на меня не серчайте! Я ведь не из корысти, я так, по доброте душевной. А за визиты я денег не беру-с, хоть и жалованье невелико. Но если предлагают – не отказываюсь. Вот сейчас, например, времечко свое личное трачу, а я сегодня, между прочим, после ночного дежурства…