Александр Бушков - Сыщик

— Вот кстати, господин Краузе, — сказал граф фон Тарловски, не двигаясь с места. — Вы нам будете как нельзя более кстати…

Не похоже было, чтобы он успел сделать какой-то незаметный жест, но двое его молодчиков немедленно придвинулись к обеим дверцам фиакра. Выхода не было. Сунув извозчику оговоренные два золотых и добавив ещё кредитку, Бестужев вылез. Извозчик сразу же тронул лошадей, явно заподозрив что-то неладное.

Граф Тарловски смотрел сумрачно, можно бы сказать, даже враждебно.

— Пойдёмте, господин Краузе, — сказал он бесстрастно. — Мне потребуется ваше содействие в опознании мёртвого тела…

Сердце у Бестужева упало — самые худшие догадки сбывались. Вслед за графом он вошёл в обширное парадное, ярко освещённое тремя электрическими лампами — и сразу увидел в углу, у стенки, нечто продолговатое, накрытое белым покрывалом сомнительной чистоты. С одного края торчали носки чёрных штиблет.

Он повернул туда, но Тарловски взял его за локоть:

— О нет, господин Краузе, этого мертвеца мы опознали и без вашей помощи… Пойдёмте в квартиру.

Бестужев шагал за ним, как механическая игрушка. В голове хаотично плясали самые бредовые, сумасшедшие, шальные мысли. В какой-то миг он готов был поверить, что против них действует сам дьявол, — потому что обычный смертный человек просто не имел бы возможности узнать его и Лемке адреса. Он был верующим, хотя, безусловно, и нерадивым — а уж теперь готов был поверить в дьявола, перед лицом таких загадок.

Вот только один маленький нюанс: за последние столетия попросту не отмечено случая, когда нечистая сила вмешивалась в работу специальных служб и дела политических партий. Нет, это люди… вот только как?

Дверь квартиры Лемке была распахнута настежь, слышно, как внутри ходят несколько человек, негромко переговариваясь. Внутри полыхнула ослепительная вспышка магния.

Они вошли. Дальше прихожей идти не было необходимости — Иван Карлович Лемке, отличный служака, по какой-то злой прихоти судьбы чертовски неудачливый в отношении чинов и наград, лежал навзничь всего в двух шагах от двери: лицо удивительно спокойное, неподвижные глаза широко открыты, скрюченные пальцы правой руки касаются блестящего браунинга, «второго номера», пиджака на нём нет, жилетка расстёгнута, и на фоне белоснежной рубашки особенно бросается в глаза чёрная рукоятка ножа. Крови не видно.

— Вы в состоянии опознать этого человека? — сухо спросил Тарловски.

— Да, разумеется, — сказал Бестужев.

У него перехватило горло, и он не сразу смог продолжать.

— Я вас предупреждал, господин… Краузе, — сказал Тарловски, всё такой же сумрачный, не выспавшийся, отрешённый. — Да вы и сами должны прекрасно знать, что собой представляет эта публика. Я потерял одного из лучших людей… вы тоже понесли некоторые утраты. Итоги? Два трупа, ваш изобретатель похищен, скандал касательно ваших забав здесь вот-вот должен разгореться… Я же вас предупреждал! — почти выкрикнул он, глядя на Бестужева прямо-таки зло.

— Прошу прощения, ротмистр, но в данном случае эти господа руководствовались моими приказами, — сказал генерал Аверьянов, нервно раздавив в пепельнице окурок папиросы. — И другого выхода у них не было.

— Я понимаю, господин генерал, — сумрачно отозвался Тарловски.

С Аверьяновым он невольно держался самую чуточку вежливее — военная косточка, а как же иначе, для любого кадрового офицера генерал, пусть иностранный, это именно что генерал… Личность, внушающая почтение.

— Таким образом, все упрёки…

— Господин генерал, — сказал Тарловски вежливо, но непреклонно, — я не собираюсь кого бы то ни было в чём-либо упрекать. Я не собираюсь арестовывать кого бы то ни было, поскольку не имею к тому формальных оснований. Просто-напросто у меня есть своё начальство, свои задачи и свои цели… я надеюсь, вы признаете за мной право принимать решения на территории Австро-Венгерской империи? Прекрасно. Так вот, моя задача в данный момент — быстро и эффективно погасить готовящуюся интригу… о сути которой вы, думаю, прекрасно осведомлены. Поэтому все вы обязаны немедленно покинуть пределы империи. Немедленно. Ваше согласие или несогласие меня попросту не интересует. Господин Майер с этой минуты берёт на себя неусыпную опеку о вас, он примет все меры, чтобы вы благополучно достигли Нордбанхофа и сели на варшавский скорый… благо билеты, по моим сведениям, у вас имеются…

Он посмотрел на вышеупомянутого господина. Майер, невысокий и неприметный мужчина лет сорока, с внешностью скучного, заурядного бухгалтера, слегка поклонился, уставясь на порученных его опеке людей с бесстрастной исполнительностью хорошо выученной легавой собаки.

— Я уверен, что анархистов мы очень быстро разыщем и возьмём, — сказал Тарловски. — До французской границы достаточно далеко, на все железнодорожные станции разосланы депеши, дороги под наблюдением, полиция поднята на ноги. Только в авантюрных романах преступники могут без особого труда насильно вывезти из страны похищенного человека. В жизни это проделать несколько труднее, мы с вами не в южноамериканских джунглях и не в дикой Африке. Но это уже наше дело. Вам же следует, как я только что говорил, немедленно покинуть страну.

Аверьянов с непроницаемым лицом осведомился:

— Могу ли я выехать не в Россию, а во Францию?

— Дело ваше, — не раздумывая ответил Тарловски. — Во Францию, в Испанию, в Патагонию… Куда угодно, мне всё равно, лишь бы вы нынче же сели на поезд. — Он поднялся. — Итак, вы можете дать мне слово?

Без малейшей задержки Аверьянов ответил:

— Слово офицера, мы нынче же уезжаем.

— Отлично, — сказал Тарловски бесстрастно. — Честь имею…

Он поклонился и вышел решительной походкой.

— Я подожду на лестничной площадке, — сказал господин Майер. — Когда вы будете готовы, скажите, и мои люди возьмут ваши вещи. Очень просил бы вас поторапливаться, господа…

Когда за ним захлопнулась дверь, генерал Аверьянов потерял гордую осанку. Он упер локти в стол, прикрыл лицо ладонями и промолвил с невыразимой горечью:

— Всё пропало…

— Не думаю, ваше превосходительство, что вам так уж необходимо ехать в Париж, — сказал Бестужев.

— Полагаете? — не убирая рук от лица, отозвался Аверьянов.

— Вы должны не хуже меня понимать ситуацию…

Судя по тому, что генерал промолчал, Бестужев был прав. А Аверьянову ехать в Париж не стоило — если вспомнить, какую инстанцию он представлял. Никак нельзя сказать, что российской военной разведке во Франции работалось вольготно, никак нельзя сказать, что она имела какое-то преимущество перед родственными ей службами других государств. Французские военные контрразведчики крайне неодобрительно, мягко скажем, относились ко всем без исключения иностранным коллегам, независимо от характера их миссии. И упрекать их в этом было трудно, откровенно говоря, они просто-напросто блюли интересы своей страны. Зато Охранное отделение с давних пор имело во Франции прекрасные позиции, отношения с коллегами, смело можно сказать, почти что сердечные…

— Вам нет никакой необходимости ехать в Париж, — сказал Бестужев. — В Париж, с вашего позволения, поедут мои филёры, они там будут, простите великодушно, более полезны. Отправляйтесь с вашими офицерами варшавским скорым…

— То есть как, а вы?

Бестужев усмехнулся:

— Что до меня, ваша невольная оговорка предоставляет мне полную свободу рук. Давая слово офицера, вы сказали: «Мы уезжаем», но не добавили «все». Так что, если я здесь останусь, это не будет против чести…

Аверьянов отнял руки от лица и уставился на него — во взгляде мешались удивление и надежда.

— Я всё продумал, — сказал Бестужев. — Нужно проверить кое-какие догадки и следы. Против нас действовал не дьявол, а обычные люди — а против людей я действовать учён…

— Это риск…

— Кто же спорит? — пожал плечами Бестужев. — Впрочем, не особенно и большой. Если я останусь здесь один, те, кто интригует против эрцгерцога, никак не смогут меня использовать в качестве доказательства, Даже если схватят. Я не военный разведчик, я сотрудник Охранного отделения, до скончания веков могу твердить, что всего-навсего преследовал на территории Австро-Венгрии самых обычных, банальных, прозаических революционеров. Меня чертовски трудно, практически невозможно припутать к русскому военному шпионажу. Впрочем, я не собираюсь попадать к ним в руки… В конце концов, я всего-навсего прикомандирован к вашей группе. Вы не имеете формального права мне запретить… в крайнем случае, можете в Санкт-Петербурге подать на меня рапорт.

— Да что за вздор, я и не собираюсь…

— Тем лучше, — пожал плечами Бестужев.