Николай Свечин - Пуля с Кавказа

– Вы станете делать то, что сочтёте нужным. Будет единственное требование с моей стороны, но оно не подлежит обсуждению.

– Что это за требование?

– Беречь честь имени. Не в смысле правил так называемого света – мне нет до него дела. А в смысле правдивых, честных отношений. Я вас люблю, а вы меня нет. Надеюсь, что пока нет… Если, будучи уже моей женой, вы полюбите другого человека – скажите мне об этом. Вы немедленно получите свободу. Самое главное в союзе между мужчиной и женщиной, по-моему, это любовь в союзе с правдой.

– А вот под этим и я готова подписаться! – воскликнула Лидия Павловна.

– Это значит, что я могу надеяться?

– Мне нужно подумать.

– Но… это не отказ?

– Нет, – мягко сказала Атаманцева, – это не отказ.

– Я вернусь через две, много три недели. И очень, очень надеюсь на ваш благосклонный ответ. Честь имею!

Маховик событий гнал теперь друзей в обратную сторону. Спустя сорок восемь часов они прибыли в Темир-Хан-Шуру. Там подполковник первым делом пошёл на телеграф и вернулся оттуда с приказом: Лыкову и Таубе немедленно прибыть в столицу, захватив с собой капитана Ильина. Видимо, того ожидало серьёзное отличие и, возможно, новое назначение.

Плыть вверх по Волге было бы слишком длинно. Питерцы решили воспользоваться железницей[140] и выехали во Владикавказ. Дорога через Новочеркасск, Воронеж и Рязань всего за двое суток доставила их в Москву. Ильин впервые оказался в Первопрестольной и ошалел от её масштабов.

– Да! – то и дело повторял он, лихорадочно блестя глазами, – Это вам не Тифлис!

– Посмотрим, Андрей Анатольевич, что вы скажете о Петербурге, – посмеивался Таубе. – Может, и уезжать оттуда не захочется…

Ещё ночь в поезде, и они оказались в столице. Подполковник прямо с вокзала повёз всех в Военное министерство, не дав соскучившемуся Лыкову даже на минутку забежать домой. В закутке у Енгалычева все трое переоделись в парадные мундиры и, в сопровождении генерал-майора, пошли представляться Обручеву. Начальник Главного штаба принял их сразу.

Таубе, почему-то хмурый, доложил генерал-адъютанту:

– Ваше высокопревосходительство! Агент турецкой разведки по вашему приказанию доставлен!

Лыков неуверенно хихикнул. Что за блажь нашла на Витьку – шутить перед начальством? Однако барон был серьёзен, как никогда. Он развернулся к Ильину и сказал ему с крайней неприязнью:

– Вы арестованы. Сдать оружие!

Таубе с Лыковым сидели в отдельном кабинете ресторана «Медведь» и молча глушили коньяк. Отдала душу уже третья бутылка, но обоих всё не отпускало… Наконец, Лыков спросил:

– Когда ты впервые начал догадываться?

– Сразу же. Слишком нарочито он играл роль сироты, ненавидящего всех горцев за то, что они лишили его отца. Перебор… Сын никогда даже не видел своего родителя, а такая сильная любовь! Обычно на характер человека оказывают влиние окружающие его живые люди, а не покойники. Помнишь, мы ходили с тобой ночью на полицейский телеграф?

– Да. Ты развёл тогда такую таинственность…

– Я запросил Военное министерство – кем является мать Ильина? И мне ответили: она полька, дочь графа Волоковицкого, инсургента, высланного на Кавказ и там скончавшегося.

– Она, стало быть, вырастила сына? В такой ненависти к русским, а не к горцам.

– Да. Но ей помогали – позже скажу, кто.

– Но это дало тебе лишь подозрение. А прочие события? Согласись, что ничто не указывало явно на капитана.

– Конечно. Я, как и ты, искал улики и не находил их. И лишь потом догадался: изменник тот, кто вернётся с нами в Темир-Хан-Шуру.

– Это как понимать?

– Лемтюжников задумал операцию так, чтобы бросить подозрение на другого человека, а своего агента полностью обелить. Для жертвы он с самого начала выбрал Даур-Гирея.

– Значит…

– Да. Иса Бечирович Даур-Гирей был честный офицер.

– Они убили его?

– Конечно. И обезобразили до неузнаваемости труп, чтобы никто никогда не смог его опознать. Он лежит сейчас на одном из восьми ледников Аддалы-Шухгелымеэр, в таком месте, что найти невозможно.

– Но я всё-таки не до конца понял твою фразу насчёт того, кто вернётся.

– Это просто. Мы думали, что охотимся за турецким резидентом. И что изменник неминуемо выдаст себя в решающем бою, ввиду начальства. А на самом деле турецкий резидент проводил собственную операцию. По глубокому внедрению своего лучшего агента! И самый бой был лишь частью его плана, вовсе не последней.

– Но ведь Ильин лично застрелил Лемтюжникова у нас с тобой на глазах!

– Да. И это был наиболее сильный ход старого дезертира. Он даже на время сбил меня с толку. И лишь спустя время я понял: Лемтюжников повёл себя, как шахид. Мученик, павший за истинную веру. Ненависть к России была у него столь велика, что он решил пожертвовать своею жизнью для достижения высокой цели – создать сверхагента. Ведь в случае успеха с Ильина сняли бы все подозрения. И он стал бы делать в разведке быструю и успешную карьеру. Да мы сами, на радостях, перевели бы его в Петербург, в Военное министерство. Представляешь, к секретам какого уровня получил бы тогда доступ этот человек?

– Что-то у тебя не натурально выходит, – возразил Лыков. – Отдать свою жизнь за продвижение агента… Такого не бывает! Книжные какие-то страсти. Можно ли пожертвовать собой ради служебного успеха, которого даже и не увидишь? Только ради очень близкого человека.

– Так оно и было. Не только и не столько мать воспитывала нашего лихого капитана. Ильин для Лемтюжникова был не просто агент; он был ему, почти, как сын. Помнишь, из Гуниба я посылал ещё одну телеграмму, в Тифлис? В ней поручалось тамошнему разведочному отделению проверить возможные связи матери Ильина с Лемтюжниковым. Они же жили в одном городе несколько лет. И что оказалось? Иблис состоял любовником безутешной вдовы. Часто посещал дом, помогал деньгами… И ещё оказывал большое влияние на её единственного сына. Можно сказать, что он и вырастил мальчишку. Добавив ненависти к русским…

– Как это выяснилось? – живо спросил сыщик. – Через прислугу?

– Конечно. Все такие подробности обнаруживаются именно через расспросы прислуги. Много лет прошло, но нашим повезло – кухарка ещё жива! Она и показала. Помнишь, я говорил перед походом, что Лемтюжников проживал в Тифлисе под видом торговца коврами Ибрагимова? Вот тогда-то он и сблизился с вдовой чиновника Ильина. И, фактически, заменил её сыну отца. С 1870-го и до начала войны, семь лет он ежедневно бывал в их доме. Полагаю, Иблис уже тогда готовил из ребёнка своего особо доверенного агента. Поэтому и жизнь за него отдал, не задумываясь…

– А тот так же не задумываясь застрелил столь близкого ему человека? Не моргнув глазом?

– Тот поступил так, как полагалось по плану. Разработанному Лемтюжниковым и заранее доведённому до капитана. Что у последнего в тот момент творилось в душе, сказать не берусь. Но следует признать, что оба негодяя выказали огромное присутствие духа. И пошли на большие жертвы ради того, что считали своим долгом.

– Ты сказал, что Ибрагимов-Лемтюжников сбежал из-под ареста, когда был раскрыт в 1877 году. К вдове он и сбежал?

– Да. Потому и не поймали в тот раз. Кухарка и об этом поведала. При начале войны с турками купец явился к Ильиной весь растрёпанный и в окровавленной одежде. Та укрыла любовника и помогла уйти потом в горы. А прислуге велела молчать. Объяснила, что торговый спор, мол, вышел, и кредитор нанял абреков для получения долга. Ну, а спустя время поменяли и квартиру, и прислугу… Жаль, у меня не хватило ума послать такой запрос в Тифлис раньше – могли бы и не лазить тогда на волшебную гору. Столько людей были бы живы… А так открытия наших я получил, только когда вернулся в Гуниб; они лишь подтвердили то, что я уже знал.

– Что изменник тот, кто живым сойдёт с горы?

– Да. Но только понял я это окончательно уже у подножия Эдраса…

– Всё равно не вяжется, – упрямо спорил Лыков. – Зыбкие какие-то планы были у резидента! Как бы поступил Лемтюжников, если бы меня не вызволил Аз-Захир? А потом не подоспел бы Мелентий Лавочкин. Столько совпадений… Этого же никто не мог предусмотреть!

– Жизнь есть жизнь. Иблису пришлось многое менять на ходу. Но он нашёл бы другой способ организовать наше освобождение. Причём вполне правдоподобное. И Малдай, и его абреки, и даже сам старик в жёлтой чалме – все были смертники, все должны были умереть ради продвижения одного человека. Ну, уснул бы часовой… Или «позыбыли» бы связать руки капитану… Полагаю, в первоначальном плане роль «освободителя» была отведена именно Ильину. И он бы точно так же застрелил своего почти отца у нас на глазах… Сказать по правде, я никогда ещё не имел дела с таким сильным противником, как Лемтюжников. Он до самого конца дёргал за ниточки. И всегда имел несколько вариантов. К тому же, ему хорошо помогали отсюда, из Петербурга. Предатель ведь был и в самом Военном министерстве! Ерёменко, иуда, несколько лет переписывал секретные отпуски[141] и продавал их англичанам. И через Дербент снабжал данными о наших планах Иблиса; тот многое знал загодя. В нашем отряде должны были погибнуть почти все; видимо, и ты. Павел Афанасьевич спас тебе жизнь, придумав вернуть братству Кадирия сердце Кунта-Хаджи. Я был приговорён стариком к спасению, как свидетель – с той целью, чтобы наши поверили Ильину при возвращении.