Валерий Введенский - Приказчик без головы

Вспомнила! Ее ударили! Вот от чего голова раскалывается. Ударили, но не убили, ведь она жива. А может, нет? Вдруг это рай? Или ад?!

Итак, она умерла… Жаль, не видела, как душа отлетает от тела. Ведь рядом стоял убийца. Так она и не узнает, кто…

Нет, она жива! Ее похоронили заживо? О ужас! Нет, лучше уж паралич! Страшней кошмар и представить страшно. Снова нет, не похоронили. Покойникам складывают руки на груди, а у нее они по бокам.

Значит, ее закопал убийца! А мягкое под руками – это земля. Хотя… не похоже. На ощупь – ткань. А под тканью чье-то тело. Почему оно не шевелится, не реагирует на щипки?

Покойник! И сверху тоже покойник. Тяжелый! А что, если выдвинуться вперед?

Сашенька оперлась на колени и неожиданно легко высвободила голову. Посмотрела по сторонам. Сарай! Очень большой, вероятно, склад.

А на улице светло, сквозь щели в досках проникают солнечные лучи.

Сзади послышалось чавканье. Сашенька вздрогнула – убийца обедает? Осторожно повернула голову. Слава богу, всего лишь лошадь жует сено. А сама Сашенька лежит на телеге, в которую та впряжена!

Княгиня вытащила руки, отдышалась (каждое усилие давалось ей с трудом) и только затем принялась вызволять ноги. Не сразу, но получилось – сверху громоздились два трупа, в темноте не разобрать чьи, но скорее всего мужские, уж больно тяжелые.

Сашенька посмотрела вниз, на земляной пол. Голова сразу закружилась. Она прикрыла глаза, отдохнула, преодолела малодушное желание лечь и ждать, пока ее найдут, схватилась за край телеги и перекинула тело на пол.

Ух!

Нос уловил новый запах. Запах реки! Его ни с каким другим не спутаешь. Кому-то он даже приятным кажется, только не Сашеньке. Она попробовала встать на ноги, но тело отказывалось подчиняться, не держало равновесия.

Пришлось ползком. Дверей не видать. Чтоб не ошибиться, решила по периметру сарая. Медленно, вершок за вершком, сажень за саженью, без конца останавливаясь на передышку, взбадривая себя тем, что убийца непременно вернется и ее добьет, Сашенька на четвереньках продвигалась вперед. В конце казавшейся бесконечной стены руки натолкнулись на гладкий, отполированный брусок. Ощупала его, и – о радость! – брусок оказался топором.

Как же Ильфату удается так ловко разрубать поленья? Сашенька аж четыре раза стукнула по трухлявой, гнилой доске и все четыре попала в разные места. От напряжения к горлу поступила тошнота, голова кружилась. А что, если стукнуть обратной стороной? Она, кажется, обухом называется.

От первого же удара доска треснула, от второго вывалилась наружу.

Лошадь перестала чавкать и беспокойно заржала. Сашенька обернулась. Ага! Убийца, по всей видимости, надолго ушел, перед кобылкой целая охапка сена.

Еще доска, еще. Счастье, что сарай старый и доски совсем сгнили. Расширив проход, Сашенька вылезла наружу.

Спасена!

Трава вокруг не кошена, высокая, в человеческий рост. Только вот выгорела на солнце. Но даже в такую Сашенька прилегла с удовольствием. Понежилась самую малость и поднялась. Надо понять, где она находится и далеко ли до жилья.

Напротив, через речку, строения деревянные. Дачи? Каменный остров? Сашенька не могла разобрать. Зрение, прежде четкое, после удара по голове стало мутно-расплывчатым, особенно если вдаль смотреть. С превеликой болью повернула голову. Потрескавшаяся от жары дорога. По ней телега и приехала.

Телега! У нее же есть телега! Можно забраться, хлестануть лошадь, дальше пойдет сама.

Держась за стенки сарая, Сашенька доковыляла до ворот. И тут повезло, они были закрыты не на замок, а на щеколду, которая не сразу, с выворачивающим мозги скрипом, но поддалась.

Сашенька отвязала кобылку, стараясь не смотреть на мертвецов, забралась в телегу, хлестнула из последних сил, прошептала:

– Давай, милая!

Лошадь, будто понимая, как Сашеньке плохо, пошла медленно, плавно. Проплывающий пейзаж не был знаком. И лишь завидев Каменноостровский понтон, Сашенька поняла, где находится. Места эти – самая что ни есть окраина Петербургской стороны. Не освоены они из-за речушки Карповки, которая, впадая в Малую Невку, делится на множество рукавов. В паводок те разливаются и заболачивают почву. Дом Живолуповой отсюда недалеча, но чтобы попасть туда, надо половину острова обойти: по Каменноостровскому тракту добраться до Малого проспекта, по нему дойти-доехать до Большой Зелениной, а потом снова на север.

Только бы сознание не потерять. Кто знает, куда ее лошадь привезет? Вдруг к убийце?

– Эй! Рыбка! Стой! Заснул, что ли, Акинф?

Лошадь, будто ей тпру сказали, встала. Сашенька с ужасом смотрела на мужика, бежавшего со всех ног. Схватив кобылку за уздцы, тот кинул взгляд на княгиню и в лице переменился.

Неужели конец? Неужели этот невзрачный, с рыжими кудрями, мужичок и есть убийца? Выходит, Телепнев не сам. Мужичка на душегубство нанял! Или Осетров? А может-таки, Прошка?

Мужик перекрестился:

– Чур меня! Свят, свят, свят!

Княгиня осмотрела себя. Вся в крови!

– Сударыня! – Мужик, превозмогая страх, рискнул обратиться. – Это моя лошадушка. Ты пересела бы на другую. Вам, нежити, ведь все равно…

Вот дурак!

– Я ранена… – Княгиня не узнала собственного голоса. – В телеге трупы. Вези в полицию.

– А Акинф? – спросил срывающимся голосом мужик. – Где Акинф?

– Не знаю я… Гляди сам, может, тут!

Мужик, крестясь, подошел. Сашенька нашла в себе силы повернуться и тоже посмотрела в телегу. Два мертвеца оказались знакомы: Глебка и Раздуваев-Сеньков. Третьим был крестьянин в вышитой косоворотке.

– Акинф! – закричал мужик. – Братик! За что?

– Не ори! Садись. Я сознание теряю… – призналась Сашенька.

– А ты не ведьма?

Княгиня помотала головой, закашлялалсь и вдруг сообразила, что надо перекреститься! Крест, положенный дрожащей рукой, снял все вопросы. Мужик тут же сел на телегу и схватил поводья.

Ехали быстро, каждая рытвина с колдобиной отзывалась в Сашенькином затылке. Голова не соображала. Вернее, билась в ней одна мысль: она жива, она снова увидит детей и Диди.

Боже, как она их любит!

Поймать экипаж удалось не сразу, но Диди с Челышковым Лешич таки нагнал. Когда князь с околоточным зашли в полицейскую часть, Прыжов подумал-подумал и решил ждать Тарусова снаружи. Скоро он выйдет и, возможно, к тому моменту уже остынет. Какая муха его укусила?

Минут через десять (Лешич успел выкурить одну папиросу и прикурить другую) из остановившейся пролетки вылез Крутилин, а следом Выговский.

– А, Прыжов! И вы здесь? – поприветствовал его Иван Дмитриевич. – Почему не заходите?

– А надо? Я здесь по личному делу. Поджидаю князя Тарусова.

– Наш пострел и сюда поспел? Однако! А правда, шо вы родственники?

– Кумовья.

– Тогда мне все понятно, – не попрощавшись, Крутилин пошел вверх по ступенькам.

– Вы что, обиделись на меня? – крикнул вслед Прыжов.

Сыщик обернулся:

– Не по-товарищески вы поступили! Могли бы подойти, обратить внимание, подсказать, черт возьми!

– Ну не знаю, Иван Дмитриевич… Я вот терпеть не могу, когда дилетанты лезут с советами.

– Понимаю… А ты шо уши греешь? – вдруг заорал Крутилин, но не на Лешича, а на Выговского. – А ну марш Осетрова допрашивать!

– Уже задержали? – удивился Прыжов.

– Угу, – покривился Крутилин. – Молодцы, Петербургская часть. А я вот снова опростоволосился. Мог ведь и сам докумекать, где Осетров прячется. Так ведь некогда, черт побери! Только из суда вернулся, сразу к Треплову вызвали на ковер. Кстати сказать, не только себя пришлось защищать. На вас, господин Прыжов, успели тоже всяких гадостей напеть!

– Спасибо, конечно, Иван Дмитриевич, но, ежели честно, за должность я не держусь.

– Зато я за вас держусь. Таких вот, с башкой, в полиции ты да я да мы с тобой! Эх, кума бы вашего к нам в придачу! Шо? Шо такое?

По Большому проспекту, привлекая всеобщее внимание, с грохотом мчалась телега, в которой сидела окровавленная женщина. Лешич, узнав Сашеньку, бросился навстречу:

– Сашич! Что с тобой?

– Жива… – только и прошептала княгиня Тарусова.

Она спасена! Сознание тут же помутилось.

Лешич, подхватив княгиню на руки, понес ее в полицейскую часть. Крутилин же, осмотрев телегу, присвистнул:

– Три трупа!

– Брат мой, Акинф, – запричитал возница. – Сено вез купцу Климову. На Кронверкском живет…

Крутилин, слушая вполуха, разглядывал покойников:

– И все из револьвера!

Свалившаяся как снег на голову прислуга оказалась вышколенной, услужливой и незаметной. После ужина безо всяких напоминаний в кабинет подали коньяк в пузатых бокалах, лимон, нарезанный дольками нужной толщины, дивной крепости ароматный кофе.

Дмитрий Данилович вытянул ноги на тут же подставленную дворецким скамеечку и расслабился. Слава богу, Сашеньке уже ничего не угрожает. По мнению Лешича, ее спасла коса, закрученная кольцами на затылке.