Йен Пирс - Бюст Бернини

Делая редкие и робкие вылазки на эту заповедную территорию, Аргайл вдруг поймал себя на попытке всучить фламандские жанровые картины официанту. А когда наконец удалось напасть на нужного человека, он вдруг спохватился, что в деталях и подробностях повествует ему о недостатках этих полотен и рекомендует поинтересоваться фламандцами у своего конкурента.

Так и прошел этот вечер. Почти подсознательно Аргайл убеждал себя в том, что находит саму идею торговли предметами искусства довольно противной. В то же время у него создалось впечатление, что Гектор ди Соуза умудрился очаровать всех присутствующих здесь богатеньких дамочек. Аргайлу не удалось даже отдаленно намекнуть хоть кому-то, что у него есть неплохой товар. Единственный мало-мальски осмысленный разговор состоялся у него с архитектором, весьма цветистым в выражениях средних лет господином, который прочел ему лекцию о синтезе урбанистского модернизма и классической эстетики, что нашло выражение в его собственном oeuvre[3]. Иными словами; минут двадцать он говорил исключительно о себе. Тот факт, что при этом архитектор постоянно заглядывал Аргайлу за правое плечо в поисках более интересного собеседника, не добавлял общению приятности.

Но разговор был небезынтересен. В припадке самодовольства архитектор признался, что сегодняшний прием — большое для него событие. Старина Морзби принял решение в пользу Большого Музея (все сотрудники между собой называли его БМ) и собирался объявить об этом сегодня. Аргайлу сразу стало понятно, чем были вызваны растерянность и беспокойство Тейнета, а также грубые выпады в его адрес со стороны Анны Морзби.

— Самый большой частный музей, построенный за последние десятилетия! — торжественно заявил архитектор. — Он обойдется в уйму денег!

— А уйма — это сколько? — осведомился Аргайл, обожавший выслушивать поучительные истории о человеческой глупости.

— Одно только строительство обойдется миллионов в триста.

— Долларов? — робко пискнул Аргайл, потрясенный этим заявлением.

— Конечно, долларов! А вы что думали? Лир?..

— О Господи. Да он, очевидно, с ума сошел.

Архитектор скроил скорбную мину, словно желая подчеркнуть, что вовсе не в восторге от того, что ему доверяют такие огромные деньги.

— Музеи — это храмы современности, — многозначительно прогнусавил он. — Они есть не что иное, как вместилища всего прекрасного и ценного, что сохранилось в нашей культуре.

Аргайл вопросительно уставился на него, пытаясь понять, шутит этот человек или нет, но пришел к удручающему выводу, что нет, скорее всего не шутит.

— И все равно дороговато, — заметил он.

— Лучшее всегда обходится недешево, — возразил архитектор.

— А лучшее, надо понимать, это вы?

— Разумеется. Я являюсь самым выдающимся архитектором своего времени. Возможно, даже всех времен и народов, — скромно добавил он.

— Но неужели нельзя израсходовать эти деньги на нечто более существенное?

Наверное, впервые за все время архитектор задумался о такой возможности.

— Нет, — твердо заявил он после паузы. — Если он забросит музей, все перейдет его чудовищному сыну или совершенно ужасной жене. Если оба они не были бы такими чудовищами, то сомневаюсь, чтобы он вообще стал рассматривать этот проект.

Неожиданно архитектор узрел некую более значимую персону в другом конце зала и устремился туда. Аргайл был немного обижен тем, что его бросили, и одновременно испытал облегчение. Он бросился туда, где подавали напитки, чтобы хоть прийти в себя после этих откровений.

Получить желаемое удалось не сразу, официант двигался словно в замедленной съемке. Впрочем, одному человеку — Аргайл сразу же проникся к нему симпатией, увидев, как он указывает трясущимся пальцем на виски, — все же удалось немного расшевелить беднягу.

— Замечательно! — воскликнул незнакомец, мужчина лет тридцати с хвостиком, с длинными светлыми волосами, подстриженными на античный манер. — А я уж счел себя здесь белой вороной. Единственным человеком, пьющим что-то помимо перье. А вы что предпочитаете?

Выбор был невелик, что компенсировалось отсутствием платы, зато приглашение к разговору было вполне адекватным. Аргайл наполнил свой бокал, они уютно пристроились рядышком у стойки и наблюдали за тем, что происходит в зале.

— Кто вы? — спросил незнакомец. Аргайл объяснил.

— Вроде бы не видел вас прежде, — заметил блондин. — Так вы здесь для того, чтобы подсовывать подделки и антикварные безделушки моему старику?

Аргайл был оскорблен и заинтригован в равной мере. Похоже, перед ним Артур М. Морзби III, известный также под именем Джек. Хотя, собственно, почему Джек? Он этого не знал и решил спросить. Джек Морзби недовольно поморщился.

— Чтобы отличить от отца. Второе мое имя, сколь не противно в этом признаваться, Мелиссер.

— Мелисса?

— Мелиссер. Девичья фамилия моей матушки. Отец посчитал, что я, являясь его сыном, имею слишком много незаслуженных преимуществ. Вот и решил дать мне шанс бороться хоть с чем-то. Он, знаете ли, почему-то счел, что если меня будут бить и дразнить в школе за такое имя, то это укрепит мой характер.

— Бог ты мой…

— Да, вот именно. Артуром меня, видите ли, называть нельзя, чтобы не путать с ним. Ну а учитывая, что я выпиваю не меньше пинты виски в день, то и Мелиссер тоже вроде бы не очень подходящее имя. Вот и остановились на Джеке. Оно больше подходит писателю.

— Вы пишете книги?

— Но я ведь только что сказал, разве нет?

А манеры у него весьма прямолинейные, почти на грани грубости. Аргайл начал понимать, почему этот человек вызывает такую неприязнь у архитекторов и людей подобных им. И он решил сменить тему, поспешив заверить Джека, что никакими подделками не торгует. Он здесь, чтобы предложить небольшое, но исключительно ценное и редкое произведение.

Убедить Джека, похоже, не удалось, но спорить с Аргайлом он не стал. Просто промолчал, и Аргайл спросил, проводит ли он в музее много времени. Морзли III едва не подавился виски, заявив, что скорее умрет, чем переступит порог данного заведения.

— Вы только взгляните на эту шайку! — воскликнул он и выразительным жестом обвел зал. — Вам когда-нибудь доводилось видеть подобное сборище мерзавцев и недоумков? А?.. Что скажете?

На вопрос, поставленный в такой форме, напрашивался вполне однозначный ответ. И Аргайл благодаря своему роду занятий не находил ничего удивительного в том, что в зале собрались одни лишь мерзавцы и недоумки. Кому бы еще он стал продавать свои картины?

Джек удовлетворенно кивнул и снова наполнил бокалы. Аргайл, не желая уступать в любезности, протянул ему тарелку с арахисом. Джек отрицательно покачал головой. Он к арахису даже не прикасается. От соли распухают лодыжки. Аргайл проникся к арахису еще большим уважением. Каких же именно мерзавцев и недоумков имел в виду Джек, поинтересовался он. И добавил, что поскольку находится в стране недавно, еще не научился выделять их из толпы.

Тогда Морзби-младший устроил для Аргайла небольшую экскурсию. Он оказался на удивление знающим гидом, особенно если учесть, что, по его собственным словам, избегал по мере возможности общения с членами семьи и им подобными.

Ну прежде всего Самуэль Тейнет, сказал он и без всякого стеснения указал пальцем. Тейнет без устали расхаживал по залу, выказывая гостеприимство, и соблюдал при этом определенный этикет: беседовал с одним гостем примерно минуту, потом переходил к другому. У некоторых людей это отлично получается, но только не у Тейнета: повсюду его сопровождал несколько раздраженный гул голосов. Неудивительно, что Джек первым делом указал именно на него, ведь Тейнету было плевать на людей; он был помешан на идее войти в историю как основатель самого крупного частного музея в Северной Америке. Разумеется, используя деньги других людей. Серенький, тихий, незаметный, как мышка, но весьма опасный. Человек, который никогда не пойдет на подлость сам, скорее заставит кого-то другого сделать это для него.

— Вы только посмотрите на него, — сказал Джек. — Весь из себя, расчирикался тут. А сам только и ждет, когда появится мой отец, чтобы лишний раз вылизать ему задницу.

Уничижительная характеристика показалась Аргайлу не слишком справедливой. Нет, он уже был готов согласиться по поводу серенькой тихой мышки, но очень сомневался насчет подлости Тейнета. Однако следовало признать, что он не слишком хорошо знал этого человека. Впрочем, как бы там ни было, но Тейнет своего почти добился, ведь Морзби уже приготовился выложить триста миллионов на новый музей.

Слабые возражения Аргайла не произвели на Джека впечатления.

— Вы не знаете моего отца, — произнес он. — И лично я поверю в новый музей, лишь когда меня пригласят на его открытие.