Жан-Франсуа Паро - Таинственный труп

— Брюзга, чей ум в разладе… — вздохнул Ленуар.

— В самом деле, кому пришло в голову назначить на место, требующее деликатности во всех отношениях, субъекта, начисто лишенного данного качества и вдобавок не обладающего политическим чутьем? Едва заступив в должность, он под предлогом восстановления добронравия и пристойности в литературе принялся конфисковывать рукописи, вместо того чтобы, как заведено, возвращать авторам труды, не пропущенные цензурой. У нас и без того имеется предостаточно причин ограничивать свободу печати, так не надо лишний раз восстанавливать против себя свет, салоны, парламенты и острословов из-за действий этого глупца.

— В его оправдание скажу, что он не отменил применение писем с печатью, в то время как господин Мальзерб, ваш преемник, за неимением возможности отменить их постарался свести употребление их едва ли не на нет.

— Ерунда! Пиррова победа — ведь, как мы уже отмечали, из-за него мы едва не лишились наших основных источников сведений, которыми являются осведомители и те высоко залетевшие игроки, что вышли из низов простонародья. Впрочем, если мы перекроем им путь к источникам существования, они вновь станут… оказывать нам услуги!

— Вспомните, — назидательным тоном произнес Ленуар, — ответ д’Аржансона великому королю, когда тот захотел узнать, откуда он берет своих осведомителей: «Сир, мы набираем их во всех сословиях, но главным образом среди герцогов и лакеев».

Они расхохотались.

— Как это? Как это? Особенно большое спасибо за герцогов! — проворчал Ла Врийер то ли сердито, то ли восхищенно. — Короче говоря, как только меры обнародовали, раздался вопль негодования.

— И большинство наших источников мгновенно пересохло, — добавил Николя.

— В довершение всего, — промолвил Ленуар, — вы, полагаю, знаете, что он пошел по следам Ретифа, позаимствовав у него идеи, изложенные в «Порнографе»?[3] Он предлагает поместить всех наших жриц Венеры в специальные казармы числом триста; казармами будет управлять государство, а их обитательниц поделят на классы, дабы каждый класс обслуживал соответствующих клиентов, в зависимости от средств последних. Ретиф назвал подобные заведения «парфенионами», а Альбер — «калигулариями»!

— А знаете, что он намеревался сделать с детьми мужского пола, родившимися в этих казармах продажной любви? Их, как детей полка, ожидала военная служба, и таким образом королевская армия без труда получила бы ежегодный приток рекрутов! Хорошо еще, что он не догадался отправить в армию рожденных в казармах девочек!

— Что говорят о нем в городе? — спросил Ла Врийер у Николя.

— Ничего хорошего. Его причуды не идут ему на пользу. Он раздражает многих. У него крайне неуживчивый характер, хотя он и унаследовал свое место от тех, кто благодаря своей обходительности умел находить общий язык даже с теми, кому им приходилось отказывать. Не в меру резкий, он обладает отталкивающей внешностью и манерами. Многие считают его неспособным исполнять его нынешнюю должность, и никто не готов сделать ставку на то, что он долго на ней продержится. Среди тех, кого прочат на его место, передо мной идет Дубле, советник податного суда.

— Хи-хи-хи! Так вот, повторяю. Уже неделю Сартин ведет осаду Морепа, давно осведомленного мною о недостатках нынешнего начальника полиции. Завтра господин Амло сурово велит ему собрать вещи и немедленно покинуть улицу Нев-Сент-Огюстен. И, следовательно, завтра вы, Ленуар, при поддержке его величества, продолжите свою работу, столь некстати прерванную.

Ленуар покраснел, от волнения у него даже затряслись губы. Серебряная кисть, сверкнув, описала в воздухе несколько пируэтов. Николя радостно улыбнулся.

— Однако я бы поставил одно условие…

— Черт побери! Условие королю?

— Поймите меня правильно, сударь. Я не желаю повторения мятежей 1775 года. Король должен предоставить мне, письменно и по всей форме, разрешение в случае серьезных волнений требовать поддержки сил по сохранению общественного порядка.[4] Без этого начальник полиции является фигурой исключительно призрачной, обреченной на бездействие.

— Прекрасно! Прекрасно! Мне кажется, ваше требование вполне обоснованно. Я поговорю об этом с зятем, ибо король ничего не решает без его одобрения… А что думает маркиз де Ранрей о господине Амло де Шайу, министре королевского дома?

— Я о нем не думаю. Министры вправе ожидать от нас повиновения.

— Лицемер! Вы так часто доказывали обратное… к счастью. Однако из нас троих он более всего приближает к себе вас.

Николя скривился.

— Сударь, министр принял меня… однажды… Я ознакомил его со своими обязанностями. Он, как и я, оказался немногословен.

— Ах, уж эта краткость!.. Бретейль, влюбившийся в вас после некой аудиенции в Вене, везде поет вам хвалы и с удовольствием увидел бы вас у себя на службе. И я понимаю, почему… Даже не знаю, как это выразить в двух словах. Я всего лишь больной старик, одной ногой стоящий в могиле… Да, да, не возражайте! И я могу только восхищаться вашим обаянием, коего хватает на всех.

Герцог на минуту умолк.

— Во всех салонах упорно повторяют две версии слов Морепа, которые тот сказал королю, рекомендуя ему нынешнего начальника полиции. Я поведаю вам обе: «По крайней мере, меня не обвинят в том, что я выбрал его за его ум».

— А вторая, — подхватил Ленуар, с трудом сдерживая смех, — «Они наверняка устали от умных людей, так, может, если мы назначим глупца, дела пойдут веселей»!

— Вдобавок еще и заику!

Серебряная кисть заходила ходуном. Николя вспомнил, что тот, кого Шуазель презрительно именовал «маленьким святошей» отнюдь не утратил былого остроумия, разившего всех без пощады.

— Если уж нельзя найти человека кристальной честности, — сказал он, — то, полагаю, на этом месте опаснее всего интриган, а еще хуже — тугодум. Морепа, без сомнения, убедил короля назначить на этот пост человека, во всем ему послушного. Добросовестный заместитель станет делать дело, поддерживая тем самым неспособного начальника. Посмотрите на Мальзерба, благоглупости и философические изречения бьют из него ключом; он искренне считает, что спас четвертушку своей чести, после того как растерял остальные три четверти, исполняя обязанности министра. Надо уметь жертвовать собой ради государства. Постоянные размышления о злоупотреблениях, оскорбляющих вашу щепетильность, приводят к слабости и некомпетентности. Грядет эпоха, когда, увы, столь ревностные служители, как вы, становятся редкостью.

Беседа продолжалась до позднего вечера. Герцог рассказывал случаи из своей долгой министерской карьеры, с волнением вспоминал покойного короля. Они расстались, взволнованные новостями, а на прощание Ленуар пригласил их на предстоящее бракосочетание дочери. Когда на следующий день предсказание герцога де Ла Врийера сбылось, Николя поделился с инспектором Бурдо своими надеждами на возрождение той особенной атмосферы службы, связанной с расследованием чрезвычайных дел, которые он вел много лет и благодаря раскрытию которых он снискал особое отношение короля.

Задрожав от холода, Николя встал и, поворошив в камине дрова, продолжил подводить итоги последних месяцев. Луи с восторгом приступил к изучению пажеской премудрости. Покровительство маршала Ришелье и милостивое расположение короля к его отцу стали ему надежной опорой, и ни слухи, ни злые сплетни не омрачили его первых шагов на новом поприще. Королева также отметила приятного на лицо подростка. После долгих размышлений Николя написал письмо Сатин, где сообщал, что будущее ее сына устроено. Ее взволнованный и прочувствованный ответ наполнил его неизъяснимым удовольствием. Ее модная торговля в Лондоне процветала. Единственно, что беспокоило ее, — это слухи о войне между Англией и Францией. Луи регулярно писал матери. Дабы письма не попали в руки его товарищей, не отличавшихся ни скромностью, ни деликатностью, переписка осуществлялась через улицу Монмартр. Совсем недавно Луи перешел из Малой конюшни в Большую, откуда ему открывался путь к желанной для него военной карьере. Не поморщившись, он перенес унизительные испытания, которым «старички» подвергали новичков. Насколько возможно, Николя следил, чтобы поведение сына оставалось в рамках приличий, однако при этом приходилось считаться со взрывным характером мальчика; также не следовало недооценивать испорченность нравов многих его товарищей. Среди пажей часто вспыхивали ссоры, и выяснение отношений нередко завершалось дуэлью, а так как пажи пользовались рапирами с острыми гранеными наконечниками, раны, полученные в таких поединках, заживали крайне медленно. Еще одной опасностью, от которой Николя хотел уберечь сына, была игра. Однажды он повел его в подпольный игорный дом и показал, как профессиональные игроки дочиста обобрали простодушного провинциала. Он не собирался запрещать мальчику какие-либо развлечения, не хотел, чтобы тот выглядел в обществе белой вороной, задача была всего лишь научить Луи, как следует поступать честному человеку. Урок был преподан со всей возможной деликатностью, тем более что исходил он от того, кто за всю жизнь ни разу не взял в руки карт. Еще Николя попросил Семакгюса дать юноше несколько полезных советов относительно личной гигиены, дабы оградить его от заболеваний, именуемых «пинком Венеры». Впрочем, Луи, в свое время часто приходивший в заведение Полетты «Коронованный дельфин», похоже, уже знал необходимые секреты.