Евгений Сухов - Заговор русской принцессы

— Я давеча за талер расплатился, — не без гордости сообщил денщик. — Даже уламывать не пришлось.

Порывшись в кармане, Петр Алексеевич выудил из кармана горсть мелочи и протянул ее обескураженному придворному поэту:

— Думаю, что здесь на трех хватит. А вы что встали? — прикрикнул государь на вельмож, гуртом жавшихся за поэтом. — Давайте, взялись за котомки, да в дом несите. И смотрите у меня, не разорите! — погрозил он пальцем. — Там у меня два шелковых халата и камзолы немецкие!

Ближе к вечеру в палаты государю постучали. Распахнув дверь, он увидел мужчину в немецком платье.

— Проходи, — произнес Петр, приглашая гостя войти.

Скинув темный плащ, тот уверенно расположился в кресле и уже совсем по-хозяйски налил себе в стакан прохладной медовухи. Выпил в два глотка, крякнул, ощущая, как хмельная радость разливается по жилам, и только после этого взглянул на повеселевшего Петра.

— Прибыл, государь!

— Рассказывай, Авдий.

Князь Авдий Черкасский был одним из тех, кого государь отправил в учение пять лет назад. Женившись на местной баронессе, он закрепился в Кенигсберге, нарожал белокурых близнецов и дочь, такую же темноволосую, как и сам. Но связи с Москвой не терял и со всякой оказией отправлял государю послания, сообщая о дворцовых делах Пруссии. Едкий, умный, он зло высмеивал иноземные порядки, чем немало забавлял царя.

Петр Алексеевич смотрел на гостя с интересом: повеселит ли в этот раз?

— Озадачил ты пруссаков, государь! — произнес Авдий, смеясь.

— Это как?

— Весь город ожидал, что из варварской Московии ты прибудешь одетым в медвежью шкуру и с бородой по пояс.

Почесав подбородок, Петр хмыкнул:

— Не оправдал, стало быть?

— Не оправдал.

— Может быть, и отрастил бы, да уж больно она у меня жидка. Что там еще говорят?

— Ты уж не обессудь, государь, буду говорить то, что имеется.

— Этого и жду!

— Говорят, что ты большой недотепа, Петр Алексеевич.

— Вот как! — Петр Алексеевич едва не подпрыгнул от удивления. — С чего бы это?

— Кто же барона за гулящими девками посылает?

Петр Алексеевич счастливо улыбнулся. Было видно, что воспоминание доставило ему радость.

— Это ты про того поэта?

— Про него, государь.

— А ведь привел, — улыбка Петра Алексеевича сделалась еще шире. — Хороши девки были! Сладки! Я таких давненько не отведывал.

— Привел, — сдержанно согласился князь Черкасский. — Только где же барону портовых девок искать? Пришлось ему с фрейлинами договариваться. А они, государь, стоят значительно дороже.

Утонув в приятных воспоминаниях, Петр Алексеевич некоторое время не мог согнать с лица счастливую улыбку.

— Получается, что я сэкономил. Для русской казны — польза. Ничего, я этого барона как-нибудь отблагодарю. Чего еще говорят?

— Тебя, государь, считают чудным человеком.

— Что же во мне чудного? — не понял Петр Алексеевич.

— Все немцы, которые с тобой общались, в один голос твердят, что в тебе намешано две дюжины чертей. В твоем характере шутливость перемешивается со вспышками гнева, а невероятная веселость — с неожиданными приступами тоски. Никто не воспринимает тебя всерьез, а относятся к тебе, как к диковинному зверьку, на которого стоит поглазеть.

Петр Алексеевич осмотрел отведенные покои. Скромно. Окажись на его месте один из германских курфюрстов, так наверняка тому выделили бы целый дворец. А тут того и гляди, лбом все потолки посшибаешь…

— Для меня это не новость, пусть так оно и будет. Говори всем, что приехал я сюда девку свою искать. Пусть серьезно меня не воспринимают, так оно лучше будет.

Авдий вздохнул:

— Так ведь могут не поверить, Петр Алексеевич. Уж больно ты до баб охоч!

— А ты внуши! — строго наказал государь. — Чего же тогда я тебя здесь оставил?

— Внушу, государь, — охотно отвечал князь Черкасский.

— А на счет баб… — призадумался Петр. — Не монахом же мне жить. Вот что, Авдий, завтра я с курфюрстом встречаюсь, договорюсь с ним свое представительство в Пруссии открыть.

— Давно пора, государь. А то что же получается, этих пруссаков половина Кокуя будет, а из наших в Пруссии ни одного.

— Будешь в посольстве за старшего.

— Как велишь, государь.

— Должен же я знать, что делается в соседнем государстве. Письма мне будешь писать тайными чернилами, чтобы ни одна дрянная душонка не прочитала.

— Понял, государь, — охотно отвечал Черкасский.

— Ты вот что… Поискал бы эту Луизу… Мне тут передали, что она в Кенигсберг уехала.

— Уж не втюрился ли ты, Петр Алексеевич? — подивился Авдий, с интересом всмотревшись в слегка сконфуженного государя.

— Брось ерунду молоть, — отчего-то насупился царь. — Уж больно она неожиданно уехала. Недосказанность осталась. Много о чем поговорить надо.

Авдий Черкасский готов был поклясться, что в этот самый момент он расслышал государев вздох. Вот только по лицу ничего не определишь.

— Есть еще одна печальная новость, — произнес Черкасский.

— Что за новость?

— Французы на польский престол толкают принца де Конте.

— Вот оно как! — не на шутку забеспокоился Петр Алексеевич. — А что же курфюрст Саксонский?

— Ждет твоей помощи, государь, и надеется на скорую встречу. Прознали, что ты в посольстве, вот и письмо через меня передают, — протянул Черкасский скрученную грамоту.

Франция, связанная с Турцией торговыми обязательствами, всецело принимала ее сторону, вскармливая султана порохом и пушками. Окажись французский принц на польском престоле, так Турция в лице польского короля получит надежного союзника против России.

И горбаться тогда Россия на два фронта! «Так и до грыжи недалеко» — с тоской подумал Петр Алексеевич.

Взяв письмо, открывать его не стал, аккуратно положил на стол. В одиночестве надо читать. Вдумчиво.

— У тебя есть в польском сейме надежные люди?

— А как же без них, государь? Отыщутся!

— Денег на ляхов не жалей. Если кого не удастся уговорить лаской, тогда попробуем силой. Скажешь им, что если они не выберут курфюрста Саксонского, тогда русская армия двинется на Варшаву. Терять нам нечего. Все едино!

От шутовского до великого всего-то вершок. Теперь это был государь, наделенный даром предвидения.

— Сделаю все как надобно, Петр Алексеевич, — поспешил заверить князь Черкасский.

— А я следом ляхам письмо отпишу!

Хлопотное это дело — сиживать на престоле, вздохнул Федор Юрьевич Ромодановский. Иное дело Преображенский приказ с Пытошной избой. Знай, выворачивай смутьянам суставы да доискивайся до правды. А тут во все вникать нужно, во всем разбираться. И просто удивительно, как это государь всюду поспевает.

Какую-то неделю назад старец Араамий преподнес ему тетради, в которых поучал Петра Алексеевича разуму, осуждал его правление и ненавязчиво советовал, как следует поступать далее. Без ответа челобитная остаться не могла, с ней следовало разобраться. Вызвав к себе монаха, уже почтенного старца, годков восьмидесяти, князь его незлобно укорил:

— Чего же это ты так, чернец? Другие как могут от костра бегают, а ты сам в него лезешь.

Возраст у чернеца был немалый, а потому вряд ли его могли испугать земные угрозы. А кроме того, уверовав в собственную святость, он нисколько не сомневался в том, что ратует за правое дело.

— На костер, стало быть… Значит, так угодно господу. Зато пепел послужит прекрасным удобрением для следующих всходов.

— Ишь ты, как заговорил! Святым хочешь быть? — хмыкнул Ромодановский. — Не получится!

Повелел пожаловать его двумя дюжинами плетей и отправить со двора.

Еще пятерых обули в колодки — хулу глаголили на государя и называли его поносными словами. Следовало бы порасспрошать — сами до бунтарства додумались или подстрекал кто.

А тут еще «волшебник» Афонька выискался. Верные люди сказывали — покупал он коренья на базарах и готовил из них всякие снадобья. А потому надо выяснить, с какой целью готовил отвар, на кого порчу хотел навести. Следовало провести дознание и выявить сообщников. Поговаривали, что среди его людей есть один стрелец, а еще пушкарь.

А бомбардир Семеновского полка, заполучив от государя сто рублей на провиант, пропил их в кабаке вместе с сослуживцами, да и скрылся. Требовалось сыскать. Но то мелочь!

А тут три дня назад писарь князя Михаила Репнина отписал о том, что капиталы, выделенные государем на постройку трех фрегатов, хозяин потратил на собственные нужды, отгрохав в имении дворец с колоннами. И с этим надо разобраться!

А неделю назад пойманного разбойника исправники земского суда водили по уезду. Где он в качестве «языка» указал на три дома, в которых якобы скрывался. Но как позже установил сыск, в этих хатах проживали его недоброжелатели, которым он решил досадить. «Добрые люди» донесли, что стряпчий, заполучив вознаграждение, отпустил указанных с миром.